- Живы ли мы, Мастер Томас? - бедуины освободили Лео от его старой
кобылы и теперь он раскачивался на спине верблюда, который постоянно
старался куснуть его за колени.
Французский конь Амнет был обменен под угрозой оружия на старого
верблюда с разбитыми копытами и застарелыми болячками на ногах. Животное
дышало так тяжело, что у Томаса рука не поднималась ускорить его движение,
стукнув его хорошенько.
- Похоже, мы живы, - ответил Амнет.
- Я думал, что Саладин назначил цену за каждого тамплиера.
- Да, это так.
- Но он отпустил вас.
- Я же не представился ему.
- Да, но он мог видеть след от креста, который вы спороли с туники. Я
заметил, что он очень внимательно его разглядывал.
- Но я вел себя униженно в его шатре, и он решил, что я украл ее. О
человеке судят по его делам и разговору, не по одежде. Даже сарацины это
понимают.
- Почему он отпустил вас? Кажется, он принял решение после того, как
подержал кристалл.
- Ты заметил это, не так ли?
- Я замечаю все, Мастер. Как вы и учили меня.
- Я усердно молился, чтобы он отпустил нас. Это дар небес, что он не
забрал Камень.
- Этот Камень так важен для вас? Почему?
- Ах, Лео! Хватит вопросов. Ты должен оставить мне что-нибудь, чему я
еще могу научить тебя.
- Если так, хорошо. Я могу подождать. Но не слишком долго.
- Для чего мы нужны вам? - взревел Роджер, Великий Магистр ордена
госпитальеров. Его голос гремел под сводами трапезной в обители в Яффе.
Собравшиеся рыцари зашумели. До Амнета донеслось: "Слушайте,
слушайте!", "Никогда!", "Не хотим!"
- Только сам папа может приказать госпитальерам сражаться, -
продолжал Роджер более спокойным тоном. Было ясно, что он он чувствует
себя обязанным что-то объяснять или оправдываться перед посланцем типа
Амнетом.
- Это правда, - согласился Амнет, повышая свой голос, чтобы перекрыть
шум. - Ваш орден подчиняется - так же как и мой - только его святейшеству.
Однако интересы этой страны, и короля Ги, более близки нам.
- Ги связался с Шатильоном и сам лезет Дьяволу в пасть. Пусть сам
расхлебывает все это.
- А если Ги не отдаст Шатильона Дьяволу, что тогда?
- Э? - казалось, Роджер был поражен какой-то новой мыслью.
- Если король Ги поднимет армию франков на битву с Саладином, а орден
госпитальеров не присоединится к нему - что тогда?
- Тогда Ги окажется в дерьме.
- А если он разобьет сарацин?
- Э?
- Если франки победят, а госпитальеры для этого ничего не сделают,
для них это плохо кончится. Десятина будет поступать не столь регулярно.
Долги будут выплачиваться не столь быстро. Некоторые поместья, полученные
в дар от некоторых королей, могут быть потребованы обратно.
- Это нам не впервой. Мы уже почувствовали тяжесть королевского
недовольства.
- А Его Святейшество... он будет улыбаться, как Бог, не вмешиваясь во
все это, с высоты Небес. В конце-концов, наш Урбан отнюдь не
государственный человек. Он не желает оставить свою склонность к обличению
королей и власть имущих богатеев, не так ли?
- А-гмм... - казалось, Роджер был поражен новой мыслью. Тишина в зале
позади Амнета нарушалась лишь шарканьем сапог по каменным плитам.
- Вы потеряете немного, если король Ги и те, кто выступят с ним будут
побеждены. Конечно, вы сможете удержать собственные позиции в этой
варварской стране силой своих мечей. Но если король Ги и принц Рейнальд
победят, они будут сильнее, чем прежде - а разве кто-нибудь будет молить
бога о другом? В этом случае ваша позиция невмешательства может привести к
тому, что ваши позиции ослабеют.
- Ты это знаешь?
- Я вижу это, как может видеть любой.
- Но говорят, ты можешь предвидеть будущее. Видел ли ты, при помощи
своей белой или черной магии, исход этого дела?
Амнет помолчал, прежде чем ответить. Перед его глазами всплыло
видение: бледное беспощадное лицо с пышными усами...
- У меня нет такой силы, если я понимаю, о чем ты спрашиваешь.
- Это не ответ, Томас Амнет.
- Это единственный ответ который я могу дать, мой Господин.
- Ты заморочил нам головы своими загадками и предположениями,
тамплиер.
- Я просто указал на все ловушки, вытекающие из вашей линии поведения
- и те выгоды, которые станут доступны в том случае, если вы измените свое
решение.
- Какие выгоды?
- Госпитальеры и тамплиеры долгое время были заодно.
- Не так уж они и были близки, как ты думаешь.
- Правильно, Мастер Роджер, у нас были различия. Но король будет
весьма уважать вас, если вы снова поднимите мечи у него на службе.
- Что ты имеешь ввиду под словом "уважать"?
Амнет помолчал. Он был уполномочен делать намеки, но давать прямые
обещания - другое дело.
- Если нам удастся отогнать Саладина и его айюбидов за их границы,
появятся новые земли. Поля зеленой египетской пшеницы, месторождения
железа на Синае, промыслы жемчуга на Красном море...
- И милые сердцу короля Ги тамплиеры получат все самое лучшее, не так
ли?
- А разве отец не более усердно трудился, чтобы обрадовать блудного
сына, нежели того, который остался покорным его воле?
- Еще загадки, Томас! Я могу поклясться у тебя есть по одной на
каждый день недели.
- Мой Господин оказывает мне слишком большую честь.
- Достаточно большую, чтобы не спорить с тобой. Мы здесь простые
люди. Доблестные воины. Благочестивые монахи. Честные купцы. Отнюдь не
люди быстрых мечей и случайных союзов, как вы, тамплиеры.
- Но, мой Господин...
- Нет, Томас. Мы поссорились с королем Ги открыто и это его решения
не имеет отношения к ссоре. Мы не можем похоронить это из-за нескольких
полей пшеницы и жемчуговых приисков.
- Я не имел ввиду купить ваше решение, Мастер.
- Конечно нет, оно не продается. Если король Ги плохо кончит в этой
священной войне - мы не будем праздновать. Мы не благословляем сарацинскую
армию. Но мы не протянем руки для того, чтобы вытащить короля Ги из той
ямы, которую гордость Рейнальда вырыла для них обоих... да и для тебя
тоже, если ты заодно с ними.
- Я понял.
- Так как ты верный рыцарь и хорошо служил своему ордену, я не буду
наказывать тебя за то, что ты явился сюда. Ты можешь возвращаться в
Иерусалим - если сарацины позволят тебе сделать это.
- Благодарю вас, Мастер Роджер.
- Поспеши, Томас. Война на пороге.
ФАЙЛ 04. ХОЛОДНОЕ И ГИБЛОЕ МЕСТО
В эту дивную ночь твоя нежность входила
Век минувший забредил о радости дня
Он сгорит на закате с лучами светила
Ярость, ярость встает против смерти огня.
Дилан Томас
На третью ночь Том Гарден начал улавливать ритм бассейна. Ему
пришлось понять главное: та женщина, которая не могла здесь подыскать себе
отзывчивого мужчину, помимо пианиста, была либо слишком застенчива, либо
слишком пьяна, чтобы причинить ему много хлопот. Улыбка или легкое
отстраняющее движение бедром или бровью отгоняли ее прочь. Пока он играл,
все было в порядке.
Напротив, Тиффани и вторая официантка, Белинда, все время
подвергались домогательствам - как со стороны мужчин, так и со стороны
женщин. Порой это были ласковые и добродушные атаки, порой грубые. Заняв
позицию наблюдателя, Гарден подсчитывал число шлепков, обжиманий и
всевозможных запрещенных приемов, которые Тиффани приходилось терпеть на
протяжении часа. Но ни одна из девушек ни разу не вскрикнула. Не грозила
им, по всей видимости, и опасность захлебнуться - вполне хватало
способности задерживать дыхание на тридцать секунд. После единственной
яростной попытки защитить Тиффани в ту первую ночь, попытки, которая была
встречена взрывом хохота, Гарден сказал себе, что это не его дело. Но
иногда он удивлялся тому, что в воде не видно крови.
Он быстро понял, что в бассейне предпочитают ритмы девяностых годов,
медленный рок и иногда соул - и то и другое он мог играть часами. Однако,
посетители желали, чтобы мелодии были озвучены голосами саксофона и
гитары, но ни того ни другого Клавоника воспроизвести не могла.
Во всяком случае, на первых порах.
Клавоника была полу-классическим инструментом, с помощью несложного
программирования удавалось прерывать звучание трубок органа. Он заметил,
что труба и виолончель больше всего соответствуют желаемому эффекту. Когда
он впервые опробовал это прерывистое звучание, оно было все же весьма
далеко, на его слух, от настоящего саксофона и гитары. Но чем больше
Гарден играл, приспосабливаясь к клавишам, проигрывая некоторые фразы
более уверенно и требовательно, чем обычно, сосредотачиваясь на извлечении
звуков, тем больше голоса трубы и виолончели начинали походить на то, что
он хотел услышать.
Впервые заметив, что Клавоника воспроизводит настоящий сакс и гитару,
он решил, что это искажение звука из подводных динамиков. Но подводные
динамики работали и раньше, однако ничего похожего не выдавали.
Потом он подумал, что слух подводит его, и выдает желаемое за
действительное. Но за годы практики его уши были слишком натренированы,
чтобы улавливать только то, что делали пальцы.
Наконец, он подумал, что электроника шалит от влаги и химикатов,
проникших в схему. Но на следующее утро он пришел в бассейн пораньше,
перетащил бар с пианино на кафельный борт и вскрыл клавонику. Все платы
были в первозданном виде. Он проверил схему своим мультиметром - никаких
изменений, за исключением того, что блок трубы явно воспроизводил резкие
перепады саксофона, а виолончель генерировала звучание современных
струнных.
В итоге он вынужден был признать тот факт, что инструмент отзывался
на его усилия так, как не способно было ни одно пианино со своими
деревянными панелями, стальными струнами и молоточками. Каким-то образом
Том Гарден воздействовал на изменения в электронной схеме клавоники.
Вокруг не было никого, кому можно было бы рассказать об этом чуде.
Тому не приходило в голову пригласить Сэнди в бассейн, а она об этом не
просила. Что касается Тиффани и Белинды, то им было не до музыки,
выбраться бы живыми из ночного праздника вседозволенности.
В бассейне происходили и другие необъяснимые события.
На вторую ночь Гарден обнаружил в донышке своего стакана оранжевое
пятно в толще стекла. Был ли это тот самый стакан, что Сэнди дала ему в
гостинице? Трудно было сказать наверняка. Могло быть и так, даже скорее
всего. Струйка окрашенного стекла была той же самой формы и оттенка.
Кто приносил ему содовую в ту ночь - Тиффани или Белинда? Кажется,
Тиффани... Но они с Сэнди определенно не знакомы.
Мог ли кто-то подсунуть стакан в бар на пианино, в надежде, что он
попадет к Гардену? Вряд ли, ведь не меньше сотни таких стаканов в течение
ночи ходило здесь по рукам, не считая тех, что вылавливали потом в
глубоком конце бассейна. Кроме того, как пианист, Том оказывался первым
или вторым клиентом бара. И старался не расставаться потом со своим
стаканом, наполнял его, не отходя от рабочего места.
Не прерывая игры, Гарден высвободил одну руку и взял стакан.
Повторилось уже знакомое ощущение, словно какой-то разряд или покалывание
прошло через все тело. Впечатление было ослаблено водой, движением тел
вокруг и отсутствием эффекта неожиданности. Но покалывание все же дошло до
самых кончиков пальцев ног.
Он отхлебнул содовой со льдом и поставил стакан обратно на пюпитр.
