два осколка стекла. Сначала Луи подумал, что человек спит под действием
морфия или какого-то другого наркотика, хотя тот и не клевал носом и не
качался на своем месте. Заинтересовавшись, Луи уставился на незнакомца, но
он даже не заметил этого.
"Интересно, куда он смотрит?" - подумал Луи. Он проследил направление
взгляда; поверх пестрой смеси голов, мужских шляп и женских шляпок; поверх
широкого пространства перед скамьями; поверх переносного алтаря с открытой
Библией и серебряными канделябрами; на Оливию, сидящую за своим походным
педальным органом и корзиной для пожертвований на нем.
Все время службы Луи наблюдал за мужчиной, следящим за Оливией и
корзиной для пожертвований. Глаза его были неподвижны, за исключением
медленного мигания, похожего на мигание ящерицы, каждые пять минут или
около того. Когда пришло время сбора пожертвований, глаза начали
двигаться: вверх, когда Оливия взяла корзину с органа, вниз, когда она
переместила ее на уровень талии, слева направо и справа налево, когда она
проносила ее по рядам.
Когда она подошла к их скамье, корзина была тяжелой от монет и
банкнот. Ливи пришлось вытянуть руки, чтобы держать ее и ситцевое платье
натянулось у нее на груди. Мужчина не заметил этого. Он смотрел только на
корзину. Когда она проносила ее мимо, он не двинулся, чтобы открыть
кошелек. Вместо этого незнакомец поднял глаза вверх, к потолку и качнул
головой, из стороны в сторону. Ливи пошла дальше. Луи опустил свое
подаяние, улыбнувшись ей. Корзина, рука Ливи, чистый, свежий запах ее тела
проплыли мимо него.
И тогда незнакомец двинулся.
Когда она была уже достаточно далеко, его рука, независимо от его
глаз и тела, скользнула за отворот сюртука и вынула пистолет, дуло
которого было длиной, по крайней мере, дюймов восемь.
Одним движением, словно танцор, мужчина проскользнул под ее рукой и
повернулся в проход, прижав девушку к своей груди. Дуло пистолета
упиралось в кружева между ее грудей. Во время этого танца корзина не
перевернулась и ее содержимое не высыпалось в толпу - Ливи крепко держала
ее, как хороший официант поднос с полными до краев стаканами.
Луи, который вскочил на ноги, заглянул в глаза мужчине.
И ничего не увидел. Мертвые, как камень.
Луи посмотрел на Оливию, пытаясь понять, чего она ожидает от него в
этой ситуации.
Ее глаза тоже были пустыми: ни страха, ни гнева. Она не
сопротивлялась. Она не смотрела на пистолет.
- Ливи? - спросил Луи.
- Отойди, Луи, - ответила она. - Этот человек хочет лишь денег.
Если бы Луи потрудился услышать ее, он бы заметил, что она говорила
слишком спокойно, будто со скуки.
Но Луи видел только пистолет и смерть в глазах мужчины. Он смог
прочесть в этих глазах желание нажать курок и разворотить ей грудь. Луи
боялся за девушку и будучи джентльменом, не мог стоять и смотреть, как
дурак, когда незнакомец угрожал ей.
В данной ситуации Луи вряд ли смог бы применить свои навыки бокса.
Подняв руки как мелодраматический актер, играющий Привидение в "Гамлете",
он попытался дотянуться до Ливи и освободить ее.
Мужчине понадобилось лишь на несколько дюймов передвинуть дуло и
дважды выстрелить в грудь Луи.
Ливи вскрикнула.
Ее возглас был исполнен не ужасом или негодованием, а презрением:
"Луи, вы дурак!"
Он унес с собой в могилу запах свежего пороха и старого пота, зрелище
мотыльков, порхающих вокруг меркнущей лампы под полотняным потолком и
последнюю свою характеристику - "Дурак!"
Сломанный фургон стоял на правой стороне рядом с указателем, - десять
километров в одну сторону, двадцать в другую. Грязный красный вымпел был
привязан к его антенне. В этом была единственная опасность: антенна была
от передатчика и те, кто сидел в фургоне, могли позвать на помощь в любой
момент.
Хасан пожал плечами, когда съезжал на боковую дорожку. Американцы не
столь наблюдательны, как востроглазые израильтяне, отвоевавшие свою
родину. Такое место встречи было бы невозможно в пустыне Негев.
Он проехал указатель и медленно покатился по гравийной дорожке перед
сломанным фургоном. Проезжая мимо окна, он увидел, в нем темную фигуру. По
ее очертаниям он угадал, что под одеждой скрывается оружие.
- У вас затруднения? - приветливо спросил Хасан.
- Ничего такого, что нельзя исправить кусочком изогнутой проволоки, -
ответ был правильным.
Хасан сунул револьвер в карман, толкнул дверь и вышел наружу под
блики фар проезжавшего прицепа. Он еще отряхивал пыль с пиджака и волос,
когда его пригласили в фургон.
- Извините, господин Хасан. Это наиболее неудобное место для военного
совета.
- Да нет же, Махмед. Обочина дороги столь обычна, что остается почти
невидимой.
- До тех пор, пока не появилась полиция.
- На этот случай есть правдоподобное объяснение. "Поломка
оборудования в руках бестолковых Арабов". И один из их богатых
соотечественников - который хотел бы помочь, но не знает как.
- К тому же мы заминировали дорожку в пятидесяти метрах от сюда.
- Тогда я покину вас при приближении полиции, - холодно ответил
Хасан.
- Как всегда, мой Господин. Чем может помочь вам Братство Ветра?
- Мне нужно пристанище.
- На какое время?
- На неделю, может быть на две.
- Только для вас?
- Для меня, леди Александры, команды избранных хашишиинов, и одного
узника. Это должно быть одно - двухдневное путешествие.
- У нас ничего нет.
- Ничего?
- В этом конце штата Нью-Джерси мало наших соотечественников, мой
Господин. Кубинцы, вьетнамцы и местные черные истощили гостеприимство этих
мест. Потерявшие родину вынуждены искать более дружелюбные места. И к тому
же влажный климат не для нас.
- И у вас ничего нет?
- Я думал, вам нужно пристанище.
- Но так как у вас ничего нет, я выберу другую цель.
Вожак сломанного фургона вытащил записную книжку из внутреннего
кармана пиджака. Он хлопнул ей о складной стол и раскрыл ее.
- Мы оценили атомную электростанцию, Мэйс Лэндинг Комплекс, стоящую
на реке в пятидесяти километрах вглубь страны. Она снабжает энергией
Межприливный сектор Босвашского Коридора. Стоимость сооружения составляет
девять миллиардов долларов. С учетом стоимости возмещения энергии, в два
раза больше.
Хасан подергал губу - дурная привычка, но помогает думать.
- А какова тактическая обстановка?
- Станция легко доступна. Она полуавтоматическая, так что операторы
не остаются там круглосуточно. Как в американских конторах - днем толчея,
вечером все расходятся по домам.
- Ближайшие военные соединения?
- Ничего серьезного в пределах шестидесяти километров - и все дороги
грунтовые. Есть пост в Форт Диксе, на север отсюда. Прежде там был большой
тренировочный лагерь, но теперь в основном это компьютерный и
координационный центр. К нему также относится заброшенная база
военно-воздушных сил. В двадцати километрах на восток отсюда находится
военно-морская база Лейкхарст. Реально в этом районе действует лишь
гражданская оборона Нью-Джерси.
- Люблю гражданских солдат, - улыбнулся Хасан.
- Более того, поскольку атомная станция находится в изоляции среди
кустарниковых зарослей, ее легко удерживать после захвата. Мы можем
обеспечить прикрытие - на суше, по реке и ее притокам, и с воздуха - двумя
группами людей с ракетами и бригадой саперов.
- Хорошо. Вы не разочаровали меня, Махмед.
- Благодарю, господин Хасан.
- Готовьте своих людей к осаде.
- И как скоро мы...
- Я сообщу вам день и час. До тех пор ничего не предпринимайте.
- Конечно нет, мой Господин.
СУРА 4. СВЯЩЕННАЯ ВОЙНА
Лев и ящер однажды устроили пьянку
Там напился Джамшид, и уснул спозаранку.
Хоть Бахрам и прошел по его голове,
Не проснется Джамшид, чтоб продолжить гулянку.
Омар Хайям
Саладин слегка подвигал коленями, незаметно для людей, стоящих перед
ним - замаскировав это движение тем, что вроде бы потянулся за чашей с
шербетом - и почувствовал, что его ягодицы разместились глубже в подушках.
Военный лагерь в пустыне был максимально благоустроен при помощи тентов,
опахал, и подушек, набитых конским волосом. Но местный грунт оставался
твердым и холодным, и никак не напоминал гладкие полы в Каире, выложенные
белым камнем с берегов вечной реки.
И теперь эти шейхи Сабастии и Рас-эль Айна, с их женской болтовней...
Саладин пришел в эту страну со своими египетскими войсками, чтобы
изгнать франкских захватчиков во имя Мухаммеда - и чтобы добыть себе
славу. Он пришел не для того, чтобы принимать близко к сердцу глупое
тщеславие богатых купцов и старейшин племен, которые хотели преломить хлеб
с неверными, а потом нанести им оскорбление в их манере.
- А что этот норманн сказал потом? - со вздохом спросил Саладин.
- Он сравнил Пророка с распутником!
- Он запятнал святое имя Хадиджи!
- И это нечестивое оскорбление не могло быть придумано вами из-за
вашего незнания франкского языка?
- Оскорбление было сделано умышленно, Господин.
- И что же он сказал?
- Он предложил возглавить поход в Медину и разорить могилу Пророка.
- Он выпил слишком много вина, - предположил Саладин.
- Он был трезв, Господин.
- Он смеялся над нами, Господин.
- Другие тоже смеялись вместе с ним, Господин Саладин.
Саладин схватил свою бороду двумя пальцами и сделал им знак
помолчать. Действительно ли франки имеют достаточно сил, чтобы выполнить
эту нелепую затею? Ограбить караван осадить город, да для этого у них
достаточно людей - если считать и их полукровок. С другой стороны, Франки
сидят в своих окруженных стенами городах и каменных замках. Они
передвигаются между ними в полном вооружении, с авангардом, флангами и
арьергардом, - и все еще принимают причастие и вручают душу Богу,
предпринимая эти путешествия. Но и армии Саладина многого достигла в этой
стране.
Рейнальд де Шатильон расхвастался, разогретый вином. Такой поход
невозможен. Эти шейхи по своей глупости всерьез восприняли слова
Рейнальда. Мудрый человек пропустит это мимо ушей.
С другой стороны, оскорбление было нанесено на публичной церемонии,
на коронации их короля в этой стране. Это обстоятельство придает всему
дипломатическую основу. Он может даже потребовать, чтобы весь Ислам принял
в этом участие. Ни какой другой защитник веры в этой заброшенной стране -
поделенной между аббасидами из Багдада, сельджуками в Турции и недавними
айюбидами в Египте - не имел такого положения, как он. Если Саладин примет
оскорбление всерьез, весь Ислам должен будет ответить.
Со всем Исламом за спиной, объединенным в священной войне против
христиан, он может достичь той победы, о которой так долго мечтал. И
христиане, в лице Рейнальда де Шатильона, дали ему повод. То, что не могли
сделать девяносто лет вооруженного конфликта и случайная резня, сделали
необдуманные слова пьяного человека.
- Ваша честность убеждает меня, - наконец сказал Саладин. - Это
оскорбление Пророка, и его благоверной жены, зашло слишком далеко. Оно
должно быть наказано огнем и мечом.
- Да, мой Господин, - хором ответили они.
- Весной, во время их праздника смерти и воскресения Пророка Иисуса
ибн Иосифа, весь Ислам поднимется на священную войну против Рейнальда де
Шатильона, а значит и против всех Христиан. Мы должны изгнать их из этой
