разорвала конверт.
Да, это был финал. Письмо адвоката сопровождалось копией решения суда
о разводе. Она только недавно решила положить конец законной связи с
мистером Фотлоком, чье имя она перестала носить пять лет назад, когда они
расстались. Теперь она имела вещь, с которой не вполне знала, что делать.
Ее дорогой Ренди, наверное, чертовски удивится. Надо будет придумать
какой-нибудь невинный способ довести до него эту информацию. Ну, для этого
еще будет время. Хотя надолго откладывать не стоит... Ее тридцатый день
рождения висел, как черная туча над апрелем, а апрель через четыре месяца.
Ладно... Она тронула губы помадой, сильнее напудрила родинку и закрыла
"косметичку".
В столовой она увидела д-ра Бартельметца, сидевшего перед огромной
горой яичницы, цепочек сосисок, тостов и полупустой бутылкой апельсинового
сока. На спиртовке стояла кастрюля с кофе. Он слегка наклонился вперед и
работал вилкой, как ветряная мельница лопастью.
- Доброе утро, - сказала Джил.
Он поднял глаза.
- Мисс Де Вилл... Джил... доброе утро. - Он кивнул на стул напротив
себя. - Присоединяйтесь, пожалуйста.
Она села и сказала подошедшему официанту:
- Мне то же самое, но на 90% меньше. - И снова повернулась к
Бартельметцу: - Вы видели сегодня Чарльза?
- Увы, нет, а я хотел продолжить нашу дискуссию, пока его мозг еще на
ранней стадии пробуждения и, Значит, более уступчивый. К несчастью, он из
тех, кто входит в день где-то в середине второго акта.
- А я обычно прихожу в антракте и спрашиваю краткое содержание, -
сказала Джил, - так что почему бы не продолжить дискуссию со мной? Я
всегда уступчива, и мои скандхи в хорошем состоянии.
Глаза их встретились.
- Ага, - сказал он медленно, - так я и думал. Что ж - хорошо. Что вы
знаете о работе Рендера?
- М-м-м... Он особый специалист в высокоспециальной области, мне
трудно оценить некоторые вещи и говорить о них. Я хотела бы иногда
заглядывать в мозг других людей, посмотреть, что они думают - обо МНЕ,
конечно, но не думаю, чтобы я оставалась там надолго. Особенно - она
шутливо поежилась - в чьем-то мозгу с проблемами. Наверное, я либо слишком
сочувствовала бы, либо боялась, либо еще что-нибудь, и тогда, в
соответствии с прочитанным, возникло бы нечто вроде симпатической магии, и
это могло бы стать МОИМИ проблемами. Но у Чарльза проблем не бывает, во
всяком случае, он никогда не говорил мне об этом. Но позднее я задумалась.
Эта слепая девушка и ее собака-поводырь, кажется, слишком сильно занимают
его.
- Собака-поводырь?
- Да, собака, служащая ей глазами, одна из хирургических мутантов.
- Как интересно... Вы когда-нибудь встречались с этой женщиной?
- Никогда.
- Так. - Он задумался. - Иногда врач сталкивается с пациентом, чьи
проблемы так родственны его собственным, что сеанс становится чрезвычайно
острым. Так всегда бывало со мной, когда я лечил коллегу-психиатра.
Возможно, Чарльз видит в этой ситуации параллель чему-то, тревожащему его
лично. Я не смотрел его личный анализ, не знаю всех путей его мозга, хотя
он долгое время был моим учеником. Он всегда был замкнутым, о чем-то
умалчивал; при случае мог быть весьма авторитетным. Что еще его занимает в
последнее время?
- Как всегда, его сын Питер. Он переводил мальчика из школы в школу
пять раз за пять лет. - Ей подали завтрак, и она придвинулась к столу. - И
он читает обо все случаях самоубийства и без конца говорит о них.
- С какой целью?
Она пожала плечами и принялась за еду.
- Он никогда не упоминал - почему, - сказала он, снова взглянув на
Бартельметца. - Может, он пишет что-нибудь...
Бартельметц покончил с яичницей и налил себе кофе.
- Вы боитесь этой его пациентки?
- Нет... Да, боюсь.
- Почему?
- Боюсь симпатической магии, - сказала она, слегка краснея.
- Под это определение может подходить очень многое.
- Это верно, - признала она. - Мы с вами объединились ради его
благополучия и пришли к согласию в том, что именно представляет угрозу. Не
могу ли я просить вас об одолжении?
- Можете.
- Поговорите с ним еще раз. Убедите его бросить это дело.
Он смял салфетку.
- Я намерен это сделать после обеда. Я верю в ритуальную ценность
спасительных побуждений. И сделать их надо.
Дорогой отец-идол,
Да, школа прекрасная, лодыжка моя заживает, и с моими одноклассниками
у меня много общего. Нет, я не нуждаюсь в деньгах, питаюсь хорошо и не
имею затруднений с новым учебным планом. О'кей?
Здание я не буду описывать, поскольку ты уже видел эту мрачную вещь.
Землю не могу описать, потому что сейчас она под холодными белыми
пластами. Бррр! Правда, меня восхищает искусство зимы, но я не разделяю
твоего энтузиазма к противоположности лета, кроме как в рисунках или
эмблеме на пачке мороженого.
Лодыжка ограничивает мою подвижность, а мой товарищ по комнате
уезжает на уикэнды домой - то и другое является настоящим благословением,
потому что у меня теперь удобный случай схватиться за чтение. Что я и
делаю.
Питер.
Рендер наклонился и погладил огромную голову. Голова стоически
приняла это, а затем перевела взгляд на австрийца, у которого Рендер
попросил огонька, и как бы говорила: "Должен ли я терпеть такое
оскорбление?" Человек улыбнулся, щелкнул гравированной зажигалкой, и
Рендер заметил среди заглавных букв маленькую "ф".
- Спасибо, - сказал Рендер и обратился к собаке: - Как тебя зовут?
- Бисмарк, - проворчал пес.
- Ты напомнил мне другого такого же, некоего Зигмунда, компаньона и
гида моей слепой приятельницы в Америке.
- Мой Бисмарк - охотник, - сказал молодой человек, - но здесь нет ни
оленей, ни больших кошек.
Уши собаки встали торчком, она смотрела на Рендера гордыми, горящими
глазами.
- Мы охотились в Африке, в северных и южных частях Америки. И в
центральной Америке тоже. Бисмарк никогда не теряет след. Никогда не
промахнется. Он прекрасный зверь, и зубы у него как будто сделаны в
Золингене.
- Ты счастливчик, что у тебя такой охотящийся компаньон.
- Я охочусь, - прорычал пес. - Я преследую... Иногда убиваю...
- Вы не знаете такой же собаки - Зигмунда, или женщины, которую он
водит - мисс Эйлин Шалотт? - спросил Рендер.
Человек покачал головой.
- Нет. Бисмарка я получил из Массачусетса, но сам я никогда не бывал
в Центре и незнаком с хозяевами других мутантов.
- Понятно. Ну, спасибо за огонек. Всего вам доброго.
- И вам всего доброго.
- Всего доброго...
Рендер зашагал по узкой улице, засунув руки в карманы. Вторая попытка
Бартельметца чуть не заставила его наговорить лишнего, о чем он сам потом
пожалел бы. Проще было уйти, чем продолжать разговор. Поэтому он извинился
и не сказал, куда идет - он и сам не знал.
Повинуясь внезапному импульсу, он вошел в лавочку и купил часы с
кукушкой, бросившиеся ему в глаза. Он был уверен, что Бартельметц примет
подарок в правильном смысле. Он улыбнулся и пошел дальше. Интересно, что
за письмо для Джил, с которым клерк специально подошел к их столику в
столовой? Оно три раза переадресовывалось и было отправлено юридической
фирмой. Джил даже не вскрыла его, а улыбнулась, поблагодарила
старика-клерка и сунула письмо в сумочку. следовало бы кое-что узнать о
его содержании. Его любопытство так возбуждено, что она, конечно, пожалеет
его и скажет.
Ледяные столбы неба, казалось, внезапно закачались перед ним. Подул
резкий северный ветер. Рендер сгорбился и упрятал голову в воротник.
Сжимая часы с кукушкой, он поспешно двинулся обратно.
В эту ночь змея, державшая свой хвост, рыгала, Фенрис Волк
прокладывал путь к луне, маленькие часы сказали "ку-ку", и завтра пришло,
как последний буйвол Манолета, тряся рогами ворота и мыча обещание
втоптать поток львов в песок.
Рендер обещал себе отдохнуть от излишней сентиментальности.
Позже, много позже, когда они прыгали по небу в крейсере, похожем на
коршуна, Рендер смотрел вниз на потемневшую землю, думая о ее полных звезд
городах, смотрел на небо, где все они отражались, смотрел вокруг себя, на
людей, мелькавших на экранах, на автоматы с кофе, чаем и спиртными
напитками, которые посылали свои флюиды исследовать внутренность людей и
заставлять их нажимать кнопки, а затем смотрел на Джил, которую старинные
здания заставляли ходить в их стенах, и знал: она чувствует, что он
смотрит на нее, и чувствует, что его сиденье требует превращения в ложе -
чтобы он уснул.
5
Ее кабинет был полон цветов, ей нравились экзотические ароматы.
Иногда она зажигала курения. Ей нравилось промачивать ноги в теплых лужах,
гулять в снегопад, слушать слишком много музыки, может быть, излишне
громкой, выпивать каждый вечер пять или шесть различных ликеров (обычно
неприятно пахнущий анисовый, иногда с капелькой полынного). Руки у нее
были мягкие, слегка веснушчатые, с длинными сужающимися к концам пальцами.
Колец она не носила.
Ее пальцы снова и снова ощупывали выпуклости цветка рядом с ее
креслом, пока она говорила в записывающий аппарат.
- ...основные жалобы пациента при поступлении - нервность,
бессонница, боли в животе и периоды депрессии. У пациента имелась запись
прежних поступлений на короткое время. Он был в этом госпитале в 1955 г. с
маниакально-депрессивным психозом пониженного типа, и снова вернулся сюда
2.3.96. 9.20.97 он поступил в другой госпиталь. Физическое обследование
показало кровяное давление 170/100. На день обследования 12.11.98 он был
нормально развит и хорошо упитан. В это время пациент жаловался на
постоянную боль в пояснице, и были отмечены некоторые умеренные симптомы
отхода от алкоголя. Дальнейшее физическое обследование не выявило
патологии, за исключением того, что сухожилия пациента реагируют
преувеличенно, но одинаково. Эти симптомы явились результатом отхода от
алкоголя. При поступлении он не показал себя психотиком, у него не было ни
заблуждений, ни галлюцинаций. Он хорошо ориентировался в пространстве,
времени и личности. Его психологическое состояние было определено: он был
в какой-то мере претенциозным, экспансивным и в достаточной степени
враждебным. Его считали потенциальным нарушителем порядка. Поскольку он
был по специальности поваром, его назначили работать на кухне. Тогда его
общее состояние показало явное улучшение. Больше сотрудничества, меньше
напряженности. Диагноз: маниакально-депрессивная реакция (всегда
ускоряющая неизвестный стресс). Степень психиатрического ухудшения
средняя. Признан правомочным. Продолжать лечение и госпитализацию.
Она выключила аппарат и засмеялась. Этот звук испугал ее: смех -
феномен общественный, а она была одна. Она снова включила запись и грызла
уголок носового платка, пока мягкие, скользящие слова возвращались к ней.
После первого же десятка их она перестала слушать.
Когда аппарат замолчал, она выключила его. Она была очень одинока.
Она была так чертовски одинока, что лужица света, возникшая, когда она
стукнула себя по лбу и повернулась лицом к окну, вдруг стала самой важной
вещью на свете. Она хотела чтобы это был океан света, или чтобы она сама
стала совсем крошечной - все равно, лишь бы этот свет втянул ее в себя.
Вчера минуло три недели...
Слишком долго, думала она, я должна ждать. Нет! Невозможно! А что,
если он умрет, как Вискомб? Нет! Не может быть! С ним ничего не может
