над беспорядочно стеснившимися домишками обитаемого городка приметно
возвышались развалины древних массивных строений. Это был Армагеддон, один
из "колесничных" городов древнего царя Соломона, с конюшнями, семь веков
тому назад вмещавшими несколько сот лошадей. Птолемей рассказал Таис о
древнем пророчестве еврейских мудрецов. Именно здесь, на равнине
Армагеддона, произойдет последняя решающая битва между силами зла и
воинством добра. Пророки не назвали сроков битвы. Позднее Таис узнала, что
философы Индии предсказали время решающего сражения Света и Тьмы, но не
назвали места. Считалось, что великое сражение, затеянное
полубожественными властителями в утеху тщеславию и властолюбию, погубило
цвет их народов и открыло новую историческую эпоху накопления злобы и
деспотизма - Калиюгу. После окончания Калиюги и должна была произойти
ужасающая битва.
Соединив в единое оба пророчества. Таис определила, что битва у
Армагеддона произойдет только через двадцать три с половиной века после
года ее рождения, и удивилась, как могли люди интересоваться тем, что
может случиться в невероятно далеком грядущем. Однако вспомнила, что
индийцы еще сильнее, - чем орфики, верят в перевоплощение и череду
повторных рождений, и поняла: если человек верил в бесконечную
длительность - своего обитания на земле, то не мудрено, что его
интересовали события и столь отдаленного будущего. Однако сама Таис не
верила в возможность бесконечных перевоплощений. Откровения орфиков еще не
преодолели всосанных с молоком матери эллинских представлений о бренности
земной жизни. Бесконечное же блуждание во мраке Аида никого не
привлекало...
Дорога спустилась к морю и пошла вдоль берегов до самого Тира.
Птолемей вдруг заторопился, и они проскакали оставшиеся четыреста стадий
за день и часть лунной ночи. Для Таис, закалившейся уже достаточно, с ее
превосходным конем, этот последний бросок не доставил особых затруднений.
Финикиянке За-Ашт Таис поручила повозку со своими вещами и Салмаах.
Примчавшись в громадный лагерь около Тира, гетера узнала причину спешки
Птолемея. У Александра произошла первая крупная стычка с наиболее опытными
и старыми военачальниками македонского войска. Дарий прислал письмо, в
котором предлагал мир, гигантский выкуп и отдавал всю прибрежную часть
Азии с Египтом. Александр отверг предложение, отметив, что до тех пор,
пока Дарий не явится сюда для решительного сражения или же для того, чтобы
сложить свой титул к ногам Александра, он будет преследовать его до конца
Ойкумены.
Старейший из македонских военачальников, Пармений, сподвижник
Филиппа, первый возроптал против столь заносчивого ответа. "Если бы я был
Александром, я принял бы условия персов", - сказал Пармений. "И я бы
принял, - согласился Александр, - если бы я был Пармением". Старшие
полководцы считали, что нельзя без конца испытывать военное счастье,
особенно когда у противника еще есть огромные силы. Удаление от моря в
глубь страны, в беспредельные равнины опасно. Армия македонцев может
оторваться от путей снабжения: совершенно неизвестно, где Дарий собирает
свои войска и когда нанесет решительный удар. Хотя армия отдохнула за
зиму, но впереди знойное лето, напряженный поход в неизмеримую даль.
Войско измотается, особенно главная сила македонцев - пехота: фаланга и
щитоносцы. Последние теперь назывались аргироаспидами - "серебряными
щитами"; они получили эти украшения за неслыханную отвагу при Иссе.
Соображения, подкрепленные подсчетом невиданной добычи, завоеванных земель
и захваченных рабов, были настолько вескими, что старший, более
осторожный, состав начальников принял сторону Пармения. Молодые
военачальники, среди которых не хватало одного Птолемея, решительно стали
за продолжение похода, окончательный разгром Дария и захват земель до края
Ойкумены.
Александр понимал, что молодежью руководят азарт битв и любовь к
приключениям больше, чем какие-либо другие соображения. Сам великий
стратег понимал грозную опасность дальнейшей войны, но в отличие от
старших видел еще и невозможность прекратить ее. После битвы при Иссе,
разгрома финикийских городов и захвата Египта уже нельзя было остановиться
на полдороге. Через несколько лет его великолепная армия, рассредоточенная
по гарнизонам, перестанет быть той надежной боевой силой, с которой можно
было бы противостоять полчищам персов. Даже если не будет новых сражений,
все равно тридцать тысяч македонцев растворятся на этих землях, как соль в
воде. Для Александра не было выбора. А главное, он с упорством,
унаследованным и от матери и от Филиппа, хотел осуществить свою давнюю,
юношескую мечту: пройти на восток, туда, где вздымается на небо колесница
солнца из-за края земли и вод океана - предела смертной жизни, до мыса
Тамар древних карт...
С последнего перевала лагерь македонцев раскинулся россыпью огоньков.
Несмотря на поздний час, костры еще горели, освещая круги оживленно
беседовавших воинов. Другие, почему-либо не поевшие, ожидали, пока
испекутся лепешки и поджарится мясо, всю зиму в изобилии доставлявшееся
армии по распоряжению Александра.
Птолемей сдержал утомленного коня и повернулся, чтобы оказаться лицом
к лицу с Таис. Гетера подъехала вплотную, видя намерения Птолемея сказать
нечто тайное.
- Слушай, орфеянка! Иногда ты обладаешь даром прозрения,
подсказываешь верные решения. Как бы ты посоветовала Александру - мириться
с Дарием или идти на него?
- Царь не нуждается в советах, тем более моих!
- Я понимаю это более, чем кто другой. Вопрос касается тебя, если бы
тебя спросили?
- Я отвечу: вперед, только вперед! Нельзя останавливаться! Это
гибель!
- Так и знал! - восхищенно воскликнул Птолемей. - Ты истинная подруга
для полководца и, может быть, царя!
С этими словами Птолемей обнял Таис, привлекая к себе, чтобы
поцеловать, и вдруг с криком отпрянул. Пришпоренный пятками конь его
прыгнул в темноту. Озадаченная исчезновением македонца, Таис оглянулась и,
сообразив, что произошло, начала громко смеяться. Боанергос, ревниво
охранявший свою всадницу, больно укусил Птолемея. Через мгновение
македонец явился снова.
- Поехали вниз! - И, не посмотрев на гетеру, дал поводья своей
лошади.
В боковом приделе шатра Александра горели неяркие светильники.
Утомленный полководец лежал на широкой и жесткой постели, слушая Таис. Он
призвал к себе гостью накануне выступления, после того, как запретил ей
танцевать для военачальников. Таис любовалась вспышками внезапного
стремительного любопытства в его глазах под массивным покатым лбом, когда
он поднимал тяжелую голову от подложенного под нее локтя. Черный от
времени щит Ахиллеса висел над его ложем. Александр не расставался с ним с
тех пор, как взял его в храме на развалинах Трои, а там повесил вместо
него свой. Тяжесть щита свидетельствовала о принадлежности могучему герою,
образ которого с детства увлекал македонского царевича. Но Александр носил
в своей душе обидное разочарование, испытанное им и многими до него на
холме Илиона. Здесь сражались все герои Илиады. Это трудно было
представить себе, стоя перед небольшим холмом. Конечно, прошло почти
тысячелетие, однако гигантские храмы Египта, дворцы Крита и города Финикии
еще старше! Александр примирился с утратой детских фантазий о Трое, лишь
когда понял, что с каждым столетием увеличивается число людей на лике Геи,
ширятся просторы Ойкумены и все больших свершений требуют истинно
величественные дела. Он с лихвой исполнил мечту своего отца Филиппа и
воинственного Изократа [эллинский полководец, мечтавший о реванше персам].
Теперь, если удастся полностью разгромить Дария и завоевать Персию...
Таис как будто угадала его мысли, спросив:
- А когда ты уничтожишь Дария и откроешь путь в Азию, что тогда?
- На восток, до океана! - ответил Александр, испытывавший
необъяснимое доверие к афинской гетере.
- Далек ли путь?
- Имеешь ли ты понятие о диафрагме хребтов, разделяющих сушу?
- Немного знаю.
- Отсюда до восточной оконечности ее - мыса Тамар на дальнем краю
суши - тридцать тысяч стадий.
- Иохеэра! ("Стрелометательница" Артемис.) И это пройти, непрерывно
сражаясь?
- Не так уж много. Чтобы добраться сюда из Мемфиса, ты уже проехала
больше четырех тысяч стадий. Я думаю, что после победы над Дарием там не
останется большого войска. За год-полтора я дойду до берегов океана, где
не был еще ни один смертный и даже бессмертный, кроме Гелиоса...
Проницательный взгляд Александра не уловил в лице Таис ожидаемого
восхищения. Казалось, гетера впала в задумчивость.
- Это и есть твоя заветная мечта? - тихо спросила она, опустив
голову.
- Да! С юности она преследует меня. Теперь я стою у порога ее
осуществления.
- А сколько тысяч человек погибнет, устилая твой путь трупами? Стоит
ли того таинственный мыс? Наверное, голая скала на берегу мертвого океана?
Великий полководец расхохотался - неожиданно и радостно.
- Женщина, даже самая умная, останется всегда короткомыслящей. Такова
была и Аспазия у Перикла!
- Если бы он послушал ее, не кончил бы дни в позоре!
- Не будем вспоминать ошибки великих. Ты же считаешь только
потоптанную траву, не видя табуна, на ней вырастающего!
- Мой ум действительно мал. Я не понимаю тебя, царь!
- Это так просто! Я убью лишь тех, кто противится продвижению моего
войска. Оно пройдет, как борона, ровняющая людей. Разве не говорила ты
сама о том, что хорошие люди повсюду похожи, разве не восхищалась моим
противодействием учителю Аристотелю? Я думаю, что умные люди - всюду
достойны, и гомонойа, равенство в разуме, должно соединить Персию, Индию,
Элладу и Египет, Италию и Финикию. Сделать это можно только военной
силой...
- Почему?
- Потому что владыки и тираны, полководцы и архонты боятся потерять
свои права в новом государстве, раствориться среди множества достойнейших.
Они заставят свои народы сражаться. Принудить их к повиновению можно,
только сломав их крепости, убив военачальников, забрав богатства.
- И ты в силах сделать это в громадной необъятности Ойкумены?
- Только я. Боги сделали меня непобедимым до самой смерти, а Ойкумена
не столь уже необъятна, как я говорил тебе. Пройду к Парапамизу за Крышу
мира, до Инда и дальше на юг до океана, а Неарх обмерит берега от Вавилона
до встречи со мною на краю земли.
- Слушая тебя, веришь учению еврейских мудрецов! - воскликнула Таис.
- У них Сефирот - Разум, иначе Сердце, Вина - женское начало. Мудрость,
или Хокма, - мужское. С тобой я понимаю, что если женщины - это разумный
порядок, то мудрость, его разрушающая, истинно мужская!
Философические рассуждения Таис были прерваны появлением Черного
Клейта. Он оглянулся на афинянку, уловил едва заметный кивок полководца и
сказал:
- Тебя домогается некий мудрец. Он говорит, что владеет важным
аппаратом (под этим именем македонцы подразумевали боевые машины) и может
рассказать о нем только тебе. А ты завтра покидаешь лагерь...
- Вот как! Они знают даже раньше меня! Пожалуй, это в самом деле
мудрец или великий механик. Пусть войдет.
Полноватый человек небольшого роста, с быстрыми глазами вошел, низко
кланяясь, настороженно осмотрел Таис, нашел, очевидно, что столь красивая
женщина, несомненно, глупа, как беотийская овца, и опустился на колени
