переправят в деле число, вот тебе и второе убийство.
Князю стало смешно. Уж слишком много напастей - и все на его голову.
Вот какой важной занозой оказался никому неведомый археограф для отца
города.
- Ты в музее не наследил? - задал новый вопрос Змеев.
- Вы и про музей знаете?
- А то нет. Я и про меч знаю, и про книгу. И как ты в камне сидел. Я
много про тебя знаю - жаль, что говорить про все не могу.
Он вздохнул и сказал печально:
- Мало таких, кто идет против хозяина, почти никого. Потихоньку
Тимофеев всех вывел. Кого со свету сжил так или этак, Фогеля - убил,
кому-то заткнул рот затычкой из своего золота. Но у всех, кто стоит у него
поперек горла, - печаль общая. Мы все - молчальники. А Тимофеев - сила.
Нам и нужен был ты - человек княжеской крови. Книга, которая тебе
досталась от Фогеля, - он так устроил, чтобы она попала к тебе, за это и
поплатился, - книга эта дает тебе над Тимофеевым власть. Она твоя охранная
грамота и одновременно посох в его владениях. Я сказал, что не про все
могу говорить. Это правда. Все мы - Фогель, я и другие - дали зарок
молчания. Мы ведь сами часть его мира, того, где Тимофеев владыка. Он -
Князь, как и ты. Вы с ним равны в правах. Если я скажу все, что знаю, я
превращусь в камень или буду убит. Ты видел меч. Это меч справедливости, и
он - твой. Но кроме меча есть кинжал. Кинжал мести. Он появляется
ниоткуда. Стоит мне в слове или делах перейти предел тайны, как ниоткуда,
из воздуха явятся рука и клинок, и моя песенка спета. Фогель это узнал на
себе. Я не хочу повторить его опыт. Но помочь я тебе - помогу. Во-первых,
выведу тебя из тюрьмы. Во-вторых, напомню про меч. Он тебе скоро
понадобится. В-третьих, дорога вниз. Ты должен найти начало и идти по ней,
не сворачивая. А сейчас - идем.
Они подошли к стене, и там, где висели нары, невидимая в полутьме
камеры открылась неширокая щель. Пахнуло сыростью и свободой. Змеев и за
ним Князь протиснулись между холодными кирпичами и оказались в тесном
проходе. Змеев вел. Через несколько минут хода он чем-то прозвенел в
темноте, и вдруг перед их глазами развернулось ночное небо и шумящие на
ветру деревья.
- Помни: ты теперь вне закона. Будь осторожен и не забывай, что я
тебе говорил.
Фигура Змеева, осеребренная сиянием ночи, как-будто сделалась выше, а
уходящая к звездам стена показалась Князю неприступным и грозным замком,
стерегущим королевский покой. Змеев стоял, не двигаясь. Словно не человек
был перед Князем, а призрак древнего короля, посылающего слугу на подвиг.
Князь почувствовал в себе силу и желание броситься в бой. Он сжал руку в
кулак, словно примеривал рукоять клинка, посмотрел на высокие звезды и
сделал шаг в темноту.
- А вы? - Он повернулся к Змееву.
- Я возвращаюсь в камеру.
- Зачем? - Князь вздрогнул от неожиданного ответа. - Зачем вам
возвращаться в тюрьму?
Снова перед Князем был маленький человек, похожий на
юношу-недоростка.
- За меня не бойся. Неизвестно еще, кто на свободе - я в тюрьме или
те, кто в городе. Тюрьма, может быть, единственное место на свете, где
чувствуешь себя на свободе. Если, конечно, знаешь, что такое свобода.
- Кто вы, Александр Николаевич?
- Я? Внучатый племянник одной престарелой ведьмы. Помнишь - маленький
камешек в столовой при "Коммунальщике"?
Он замолчал, хотел сказать что-то еще, но, устало махнув рукой,
повернулся и растворился в стене.
13
На склоне лесного холма, где Князь скрывался в землянке, время
остановилось, запутавшись в сосновых корнях и листьях зацветшей таволги.
Вечерами, когда лес успокаивался, он делал набеги на пригород и,
затаившись, ждал, пока в окнах не загорится свет. Ждал подолгу, долго
смотрел на чужую непонятную жизнь, на старух, копошащихся, как кроты, в
огородах, на скучных молчаливых хозяев, на их тощих жен и детей, на
беспородных собак, гоняющих по дворам кур. Он смотрел на них с завистью.
Волчья жизнь утомляла. После прощанья с тюрьмой и последнего
разговора со Змеевым боевой его пыл поубавился. Бесцветная повседневность
изгнания стирала волшебные краски. Все опасные приключения, которые он
пережил в эти дни, сделавшись воспоминаниями, потускнели и уже не казались
правдой.
На третий день он не выдержал. Над городом били молнии и стояла стена
воды. Здесь, на склоне холма, повисла душная темнота, и эхо громовых
раскатов металось между стонущими стволами.
На дороге у косого навеса в луже стоял автобус. Пассажиров не было
никого. Водитель, сгорбившись за рулем, курил и читал газету. Князь хотел
пройти мимо, но порыв ветра с дождем и сверкнувшая за спиной молния
подтолкнули его к машине. Князь не знал, зачем едет в город. Двухдневное
сидение в землянке, молчание и тяжелые сны убили чувство опасности.
Наверное, он бежал от себя.
У моста на остановке "Гора" в автобус вошли двое. Они косо посмотрели
на Князя и уселись на переднем сиденьи. Уныло гудел мотор, уныло струи
дождя стекали по запотевшим стеклам. Стало совсем темно. Тучи, стелясь над
землей, напирали одна на другую, тень накладывалась на тень, и плотное
покрывало из тени, прошитое дождевыми нитями, ложилось на город и на
дорогу. Автобус, словно тяжелая лодка, прокладывал дорогу вперед. За
стеклами проплывали тени - дома ли или прибитые к земле тучи - что-то
бесформенное и бессветное громоздилось по сторонам.
Князь задумчиво всматривался в непогоду. Однотонная музыка за стеклом
пыталась его усыпить. В автобусе было тепло и пахло разогретой резиной.
Часы на руке у Князя остановились еще в тот день, когда он расстался с
камнем. Он так и не собрался их завести, а потом и вовсе забыл. В тюрьме,
как и в изгнаньи, жизнь находится под покровом вечности и время не имеет
значенья. И все-таки он ощутил, что невидимые стрелки часов словно
намертво припаяны к циферблату и путешествие сквозь дождливый мир что-то
уж больно затягивается. Когда водитель в последний раз открывал двери?
Князь не мог точно сказать, хотя и вздрагивал первое время, ожидая, что
вместе с дождем в автобус ворвется стража. Он посмотрел на кабину, но
водителя не увидел - мешали затылки тех двоих, что влезли после него.
Плечи их были плотно прижаты и раскачивались вместе с автобусом, как
широкий спаренный маятник с головами вместо чугунных гирь. И вдруг за
мельканием спин Князь заметил, что еще один пассажир находится, кроме них,
в салоне. Человек смотрел на него со стекла кабины водителя, с белого
квадрата бумаги, и на знакомом лице отпечатались усталость и страх.
Сиденье под Князем сделалось горбатым и твердым. Он заворочался, прикрывая
руками лицо, чтобы двойник на стекле не признал в нем своего отражения.
Сверху на печатной листовке была крупная надпись: "Разыскивается" - и под
ней, мельче, - описание примет беглеца. Рост, возраст, одежда - все, что
требуется при розыске. Князь понял, что влип. Достаточно тем двоим
обернуться, чтобы призрак возвращенной свободы лопнул, как воздушный
пузырь, и все повторилось снова: тюрьма, ночные кошмары и расплата за
несовершенное преступление.
Близко ударила молния, и белая изломанная стрела пронзила дождливую
стену. Уши заложило от грохота, автобус дернулся в сторону, словно
уворачиваясь от удара. Молчаливая двоица впереди, не сговариваясь,
посмотрела на Князя, и то, чего он себе не желал, по-видимому, случилось.
Его узнали. Это было заметно сразу по напряженному изгибу их спин и белым
вздувшимся желвакам на плохо побритых щеках. Князь прикинул: расстояние до
задней площадки можно преодолеть прыжком, раздвинуть гармошку дверей -
тоже дело нехитрое. Он передвинулся на сиденье к краю и держался за
железную спинку, не спуская глаз с тех двоих. Выждав еще секунду, он
рванулся по проходу к площадке, и тут новая вспышка ударила его по глазам.
Автобус резко затормозил, пол ушел из-под ног, потом накренился круто, и
потерявшего равновесие Князя отшвырнуло прямо к кабине. Он уперся рукой в
металл, попытался встать, но два сильных, тяжелых тела навалились на него
сверху. Один из них коленями зажал Князю шею, другой удерживал ноги и
заламывал руки за спину. Князь понял, что проиграл. Силы были неравные.
Острое колено давило, дыхание давалось с трудом, еще минуту, не более, он
может сопротивляться, а дальше...
Его выручила судьба. Автобус опять качнуло, и тот, что сдавливал
горло, отвалился и, переломившись углом, со стуком ударился об кабину.
Второй от неожиданного толчка тоже ослабил хватку, и Князь, вывернувшись
из-под противника, вскочил и ударом ноги загнал его между сиденьями.
Тот, что застрял у кабины, мыча поднимался на ноги. Лицо его было
разбито, он судорожно водил руками, пытаясь отыскать под сиденьем
какой-нибудь тяжелый предмет. Наконец, ему повезло, он отодрал от пола
короткую металлическую полосу и занес ее, словно саблю, чтобы атаковать
Князя.
Князь сплюнул кровавый сгусток и приготовился отразить удар. Он
отступил назад и только сейчас заметил, как по стеклам и стенкам автобуса
мечутся багровые отсветы. Он сначала не понял, в чем дело, потом взглянул
за кабину и увидел пылающий факел, выедающий в тучах дыру. Пламя стояло
стеной, нависало над крышей машины, и кровавые языки огня слизывали с
деревьев листья. Автобус стоял на месте, упершись в опаленную стену. В
кабине никого не было. Дверца была открыта, и дождь вперемешку с пеплом
заливал водительский пульт.
Зачарованными глазами Князь смотрел на огненную стихию. О противниках
он позабыл, новая опасная сила была пострашней тюрьмы. Лопнуло боковое
стекло, горящая оконная рама, свалившись откуда-то сверху, рассыпалась
красной крошкой. В кабине затлела кожа. Едкий противный дым, извиваясь
желтыми змеями, полез через щели в салон. Князь вспомнил про бензобак.
Когда до него доберется пламя, лежать ему обугленной головешкой в этом
железном гробе. Он бросился к передней площадке. Рукой прикрывая голову,
навалился на горячую дверь. Та под тяжестью подалась, и Князь уже был на
свободе, когда почувствовал у себя на груди чью-то жесткую хватку. Его
обхватил тот, которого он ударил ботинком. Он хрипел, брызгал слюной и
бормотал на ухо Князю:
- Вылезай, дурачок, приехали. Твоя последняя остановка.
Князь сделал попытку высвободиться. Человек засмеялся и сдавил грудь
сильнее. Лицо пылало от жара. Князь видел лишь горящую стену и дымные
проймы окон, в которых ревел огонь. И вдруг он узнал эти горящие стены.
Музей. Пожар охватил музей. Потоки дождя не спасали, они падали с высоты
и, не достигнув стен, исчезали в горячем тумане.
- Пойдем-ка попаримся в баньке. Славная получилась банька.
Человек приподнял его над землей и потащил в горящее здание. Сзади
грохнуло и обдало жаром. Искореженный взрывом капот ударился о стену
музея. Человек бешено всхохотнул. Удар грома и вспышка молнии слились с
ревом огня. Князь дернулся и свободной ногой попытался зацепиться за
стену. Кажется, он кричал, но крик затерялся в грохоте. Слезящиеся от дыма
глаза различали лишь пляску пламени, черное пятно впереди и сорванную с
петель дверь.
Держа на весу Князя, человек прошел с ним короткой лестницей и внес в
красную печь. Руки его были желты, как бронза, и холодны, словно лед. Он
шептал бессмысленные слова, и они ядовитыми жалами больно впивались в
затылок.
- Славная банька для Талоса, да надо бы, где пожарче.
Князь не слушал, ему было больно. От огня плавился мозг и на теле
