болота какие-то неясные звуки. Звук шел снизу из-под земли, словно там, в
сырой глубине, трудился огромный крот. Скрипели раздвигаемые пласты, и
осыпалась крошка. Звук то пропадал, то появлялся снова. Князь ждал,
напряженно вслушиваясь. Скоро он услышал отдаленный металлический лязг. Об
опасности Князь не думал - что ему, заключенному в камне, какая-то возня
под землей. Звук тем временем нарастал, скоро монотонные удары из-под
земли стали сотрясать почву. Окаменевшим сердцем Князь почувствовал
беспокойство. Он не мог понять, что же происходит внизу. И когда
беспокойство переросло в ожидание и тревогу, Князю послышалось будто
кто-то окликает его по имени.
- Князь! - Голос был странно знакомый. - Хозяин меча, ответь.
Князь вспомнил. Ночь. Безлюдный музей. Меч, разрубающий колдовской
узел. Фогель - старик-смотритель, которого Князь освободил мечом от
заклятья и которому возвратил покой. Фогель - это был он.
- Где ты, ответь? Князь! Назови себя, чтобы я не потерял направление.
- Я здесь, - закричал он в ответ невидимыми каменными устами. -
Здесь, у дороги, меня превратили в камень.
Ждать пришлось еще долго. Туман стал понемногу спадать, и в путанице
мокрых ветвей, оплетающих ночную поляну, робко заговорили птицы. Фогель
его больше не звал, но удары делались громче. Князь зорко всматривался в
темноту и вскоре у края низины заметил в траве движение. Земля вздыбилась
широким горбом, лопнула во многих местах, полетели влажные комья, и в
редеющем на заре тумане из земли показался гроб. Большой, разбухший,
тяжелый, облепленный рыжей глиной и оправленный в стальную решетку.
На секунду все стало тихо, потом крышка медленно отошла и,
отплевываясь от серой пыли, из гроба выбрался Фогель.
- Смотри, что они со мной сделали. Надели смирительную рубашку.
Думали, раз душа не досталась, то хоть тело прибрать к рукам.
Накось-выкуси, Тимофеев! Не просто старого Фогеля усмирить. Живого-то не
смогли, а мертвому сам Бог помогает.
Он потряс в воздухе кулаками и, схватившись за металлический прут,
согнул и закрутил его в узел.
- А ты, я гляжу, влип. - Старик уже стоял на траве, стряхивая с себя
присохшую бетонную корку. - Крепко сел, это плохо. Негоже господину меча
попадать в такие истории. Я знаю, кто это сделал. Это Каменный, слуга
Тимофеева. Когда-то Тимофеев наказал Каменного за кражу золотой табакерки,
превратил в придорожный камень. Кабы ты не помог, так бы ему и лежать в
пыли у дороги.
Старик огляделся.
- Эге, тут и болотце. Гнилая, а все вода. - Он подошел к низине и
принюхался к стоячей воде. - Однако Мокрым попахивает. Ты здесь никого не
встречал? - Старик выдернул из зарослей камышину, размахнулся и запустил
ее, как копье. - Молчит. Ну и пес с ним. Пора заняться тобой.
Фогель подошел к камню и погладил шероховатый верх.
- Хорошо, что я не весь ушел на покой. А еще спасибо Вдовцу - есть
такой дурень из тимофеевских, - поленился сходить за водицей к Змееву Яру.
А облил бы - так эту медвежью решетку никакими зубами не перегрызть. От
той водицы любой металл каменеет. Слава тебе, лень-матушка, что наперед
нас родилась. Не ты бы - лежать нашему Князю камнем до второго пришествия.
Старик опять тронул камень и покачал головой.
- Меч здесь не поможет, нужна кровь. Немного, хватит и капли. Как же
быть? Кровь, кровь... Моя - черная, не годится. Придется тебе потерпеть.
Старик обхватил камень руками и изо всех сил стал сжимать. Князь
почувствовал, как перехватывает дыхание. Фогель сжимал все сильнее, от
боли Князь едва не кричал - в мертвых стариковских руках, с виду высохших
и невзрачных, скрывалась такая сила, что Князь скоро не выдержал:
- Не могу больше. Отпусти.
- Терпи. - Старик сжимал и шептал: - Мертвое одолей живое, мертвое
одолей...
Перед глазами Князя закрутились радужные круги, он подумал, что
умирает, и когда терпеть стало вовсе невмоготу, старик впился в камень
зубами и на белой зернистой поверхности выступила алая капля. Старик
перестал давить и, омочив палец в крови, поставил на валуне крест.
Роща наполнилась шумом, заговорили птицы, туман растаял. Князь лежал
на траве и чувствовал, как оживает тело. Встал он не сразу, а когда встал
- покачнулся и едва не упал. Камня под ивами не было, оставалась одна
глубокая вмятина.
- Светает. - Фогель посмотрел на восток. - Скоро солнышко выкатится.
Значит, пора до дому. Ну что, горе ты мое бородатое, ожил? Поди умойся.
Князь медленно, качаясь как пьяный, сделал два шага к болотцу.
- Иди, иди, - поторопил его Фогель. - Пока я здесь, Мокрый тебя не
тронет.
- Мокрый? - Князь посмотрел на низину, но спрашивать старика не стал.
Подошел к воде, зачерпнул ладонью и обтер измученное лицо.
Старик уже собирался.
- В любом несчастье есть своя хорошая сторона, - сказал он, спрямляя
погнутые прутья решетки. - Ты прошел испытание камнем, это тебе
пригодится. Тимофеев, конечно, умница, но и дурак большой. Сам себе яму
роет. Ты тоже хорош. Мог наперед подумать. Вспомни-ка, что говорится в
книге: "Сторонись придорожного камня, сторонись зацветшей воды, беги
красного человека." Ты, Князь, хоть и великий читатель, а прочел - ничего
не понял. Все в книге - что было, есть и что будет, - я уже тебе говорил.
Хорошо, я был под боком, а кабы меня не было? Есть такие места, куда мне
пути заказаны. А тебе их пройти придется.
10
Пахло серой и йодом, и чем выше поднималась волна, чем жарче она
кипела, тем громче кричали птицы, выхватывая из бурой пены больших
красногрудых рыб.
Лицо хозяина города было белее мела, а глаза в коричневых впадинах
горели злее огня. Он раздавил подошвой семенящего по песку краба, но легче
ему не стало. Наверху на каменном рубеже скрипели старые ели. Их выеденные
солью стволы протянулись в небо, как струны, и на игольчатых остриях,
огромные, словно головы великанов, висели круглые облака. Пригнув тяжелые
плечи, Тимофеев пошел на волну. Та вздохнула и отступила.
- Фисон, геон, тигр, ефрат, - сказал он, взмахивая плащом. - Пусти
проход.
Вода раздалась на стороны, открывая желтое дно и мягкую колею дороги.
Дорога шла под уклон. Тимофеев зашагал по проходу, под ногами ссыхались и
гасли зеленые петли водорослей. Блестели пятна медуз. Хрипели, хватая
воздух, не успевшие отступить рыбы. Он шел, не глядя по сторонам и не
оборачиваясь. Стены, словно живые, дрожали от скрытой силы. Когда он делал
полшага, они беззвучно смыкались, и где-то там, наверху, взметывался белый
бурун.
- Руки дрожат, сердце дрожит - трясавица. Пелыньки бы отварить.
Вернусь, накажу старухе.
Дорога стала выравниваться. Теперь она тянулась полого, и ущелье
среди водяных гор делалось светлее и шире. Белая полоса наверху - все, что
оставалось от неба - мерцала фосфорным светом; она то гасла, съеденная
ветром и непогодой, то с высоты срывалась бледная световая струя. Тогда
Тимофеев морщился и низко пригибал голову.
Шел он долго, час или больше. Почва сделалась зыбкой, но не от
придонного ила, а от желтых кружков монет, в беспорядке разбросанных по
песку. Монеты холодили ступни. Это было приятно, и Тимофеев выжал из губ
улыбку.
Наконец он вышел на ровное открытое место. Вокруг была все та же
вода. Она блестела, как уголь, наполняя пространство холодом, и в
непрозрачной угольной темноте проступали то здесь, то там зыбкие белесые
пятна - глаза подводных чудовищ.
На этом пустом пространстве ровно посередине поднимался и пропадал в
темноте широкий каменный столб.
Он подошел к стене и ударил кольцом о камень. В стене открылся
проход, и Тимофеев, стуча по плитам, прошел под низкие своды. Он оглядел
исподлобья стоящие вдоль стен сундуки, пнул ногой лежащую на боку
табуретку и отер рукавом лицо. У стены на высоком помосте сидело странное
существо - без возраста, без лица, с жидкими распущенными волосами.
Беззубый рот его шевелился, а черные от графита пальцы зажимали сточенный
карандаш.
- Как работа? Что-то не вижу трудового энтузиазма. Раньше ты была
попроворней. Небось, пока меня нет, с Мокрым шашни разводишь?
Она ответила ему равнодушно стершимся, как и зубы, голосом:
- Работа от меня не уйдет. С чем, братец, пожаловал?
- Дерзишь, сестренка. Так-то встречаешь братца. Будто я в своем доме
больше и не хозяин.
- Как пожаловал, так и встречаю. Не больно ты сегодня приветлив.
- Сестренка, сердце дрожит. - Тимофеев поднял табурет и уселся,
обхватив плечи. Глаза его затянулись морщинистой кожей век. - Вот ведь как
вышло. Жил себе жил, а пришел дурак на мою голову, так хоть гроб себе
колоти.
- Дожили - о гробе заговорил. Ты, братец, будто сегодня родился. Что
тебе написано на роду? Служить до скончанья века. Вот и служи, не ной.
Лучше о том думай, как не допустить пришлого к девке. А то - гроб,
сердце... Да пришлый мягкий, как воск, лепи из него хоть черта. Правильно
говорил Каин-Фогель, чтоб его черви съели, - ничего твой дурак не понял.
Такого дурака обхитрить - только ленивый не сделает.
- Каменный был не ленивый.
- Не о нем речь. Фогель вон тоже не поленился. А Вдовый твой - хуже
Фогеля. Тот хоть смердит открыто, а этот из-под хозяйского крылышка.
- Вдового больше нет, я его отправил на пенсию. Знаешь на
Камень-острове большой раскольничий крест? Там он теперь, в кресте.
- Что-то я тебя, братец, не узнаю. Подобрел что ли?
- Перестань, сестренка, - болит. И не болтать я с тобой пришел, а о
деле подумать. Книга - вот мое дело.
- Трудное дело.
- Все дела трудные, легких у меня не бывает.
- Книга ни в огне не горит, ни в воде не тонет. Слова в ней не
стираются, и в чьи она руки попала, тому и служит до смерти.
- Это, сестрица, я и без тебя знаю.
- Уничтожить ее может только один человек на свете - ее хозяйка. А ты
знаешь, что может быть, если она встретится с Князем. Тогда уже ничем не
поможешь. И про гроб - не то, что теперь - запоешь в полный голос.
- Может быть, а может и не быть. Меч! Если между ними ляжет на ложе
меч, то и греха не будет. И этот же меч, если умело с ним обойтись,
сделает за нас другое важное дело - убьет дурака Князя.
- Ты все хорошо задумал. Остается за малым - освободить девку. Не
сюда же его вести, в твой дом. А если освободить девку, да отправить ее
наверх, да устроить им, голубкам, встречу - много чего может за это время
случиться. То ведь город. Хоть и ты в нем хозяин, да сторона-то
подсолнечная, изменчивая.
Тимофеев поднялся на ноги.
- Книга - она одна не дает мне покоя. Я пятую ночь не сплю, а вчера
заснул на минуту, так приснилось, как меня жрет обезьяна.
- Знаешь что, братец, - ответила сидящая на помосте. - Видно, крепко
в тебя запала эта шальная мысль. Но сперва сделай, что делал. Попробуй
уморить его так.
11
Туманный текст завораживал. И так и этак пробовал его читать Князь, и
по-прежнему он оставался собранием невразумительных символов, неразрешимых
загадок и неясных поэтических аллегорий. С одной стороны, фраза... ну хотя
бы такая - на четвертой странице вверху:
В мертвом месте свет тебе светлый в помощь,
Блещущий меч тебе в помощь...
- с оглядкой на события этих дней, к нему отношение имела. "Меч - в
помощь". Меч, действительно, был, и чудо с мечом происходило у него на
глазах. Фогеля меч спас, Фогель вспоминал о мече не однажды, мало того,
