Он пошел прямо по лужам, почти побежал, в висках колотилась кровь,
музыки он не слышал, только видел одинаковые затылки, плечи и черных птиц,
кружащихся над непокрытыми головами.
Процессия сворачивала в переулок. Князь быстро догнал последних и,
расталкивая локтями строй, стал пробираться к машине. Только сейчас,
окруженный молчаливой толпой прощающихся, он обратил внимание на лица.
Люди двигались, как слепые, у некоторых были закрыты глаза. Губы не
шевелились, щеки ввалились внутрь, от синих височных впадин расходились
йодистые круги. Они мерно передвигали ногами - шаг в шаг, послушно
поворачивали и стояли, когда поворачивали и стояли другие. Князю сделалось
не по себе. Хоть бы кто из них перемолвился словом. Хоть бы кто ругнулся
по-матерному или на ногу ему наступил. Князь смотрел на блеклые лица,
стараясь разглядеть среди них хотя бы одно живое.
Здесь не было ни детей, ни старух - одни одинаковые, словно по росту
подобранные фигуры. Они двигались под похоронную дудку, звуки музыки их
вели. Князь пытался рассмотреть оркестрантов, тянул голову над толпой, но
ни блеска труб, ни лоснящихся кож барабанов, как ни всматривался, не
увидел.
С площади, когда он приближался к процессии, ему показалось, что
людей, следующих за машинами, немного - не больше сотни. Теперь же, когда
Князь слился с толпой и упорно двигался, опережая идущих, бесконечное море
спин и вытертых неподвижных затылков никак не хотело кончаться. Он спешил,
работал локтями, обгонял одного, другого, а до машины и сидящей в ней
женщины расстояние не сокращалось.
Парус тимофеевского плаща, переливаясь металлом складок, отбрасывал
на толпу тень. Пес сидел неподвижно - дремал, спрятав голову под себя,
торчащее рыжеватое ухо было обращено к толпе и лениво вздрагивало, когда
глухо ударяли тарелки. Женщины увидеть не удавалось.
Так он шел и порядком устал, пробираясь в начало шествия. Мимо
проплывали дома. Из задернутых занавесками окон не выглядывали любопытные
лица. Балконы были пусты, не хлопали двери парадных. Деревья, заполнявшие
паузы в сером течении камня, уныло склоняли кроны, они словно стеснялись
своего зеленого цвета и старались казаться мертвыми, пока не кончится
шествие.
Однообразие навевало сон, от музыки холодело внутри. Одна и та же
долгая тягучая нота звучала и не хотела кончаться. Доходя до вздоха трубы,
она возвращалась к началу и снова начинала движение, однообразное, как
морская волна.
И вдруг музыка смолкла. Тимофеев встряхнул плащом и медленно повернул
голову. Тело его подалось назад, и длинная худая рука опустилась на
загривок собаки. Пес приподнял морду и преданно посмотрел на хозяина. Тот
ему что-то сказал, пес взглянул на идущих и оскалил красную пасть.
Князь пригнулся и спрятался за ближайшую спину. Шествие остановилось,
но многие, втянувшись в ходьбу, продолжали шагать на месте. Князь увидел,
что дома по сторонам кончились, а вместо них поднимаются к небу высокие
кладбищенские кресты.
Тимофеев смотрел на толпу и молча играл желваками. Пес привстал на
сиденье, и только теперь Князь заметил, что около его головы поднимается,
словно цветущая лилия, широкая труба граммофона. Так же молча Тимофеев
сошел с машины. Он обогнул ее спереди и открыл правую дверцу. Женщина
продолжала сидеть. Тогда Тимофеев с силой схватил ее за руку, она нехотя
поднялась и, покачиваясь, вышла из автомобиля. Опять заиграла музыка.
Князь видел квадратный ящик и блестящий коготь собаки, налегающий на
бегущий диск.
Лихой быстрый мотив сменил траурную мелодию. В воздухе запорхала
скрипка. Кашляющий басок саксофона пытался ее поймать. Он ловил ее, она
убегала. Костлявые пальцы пианиста бегали взапуски по клавишам, потом
кто-то сильный и наглый ударял играющего по рукам, и звуку оборвавшихся
струн вторил на ксилофоне дятел.
В толпе началось движение. Лица продолжали быть мертвыми, но
выражение их поменялось. Люди сменили маски, что-то похожее на веселость
выглядывало из уголков губ. Но что оставалось прежним - это глаза. Глаза
их были пустыми.
Тимофеев подвел свою спутницу, или пленницу, к той машине, что
возглавляла колонну. Он постучал о борт, и задняя стенка кузова откинулась
на скрытой пружине. Из темной и узкой полости медленно, как во сне, стал
выползать на свет обитый атласом гроб. Он выдвинулся наполовину, музыка
продолжала играть. Люди, столпившиеся возле машины, близко к гробу не
подходили. Они дергались в такт звукам, которые соскакивали с пластинки,
толкали Князя коленями, словно и его хотели втянуть в веселую
кладбищенскую игру - чужого сделать своим.
Когда гроб почти вылез из кузова и торчал, как пушечный ствол, из-за
машины показался хилый на вид человек с закатанными по локоть рукавами и в
топорщащемся клеенчатом фартуке. В одной руке он держал большой
продолговатый футляр, в другой коптила на ветерке наполовину скуренная
сигарета. Он бросил футляр на землю и, легко подхватив гроб, перенес его
от машины в сторону.
Тимофеев ему кивнул. Человек в фартуке затянулся и, выпустив струю
дыма, вытер о фартук руки. Потом он вернулся к машине и, покрякивая от
натуги, вытащил из раскрытого кузова толстый деревянный чурбан. Края у
чурбана были разбиты и сглажены, а на середине с торца темнела круглая
вмятина. Он поставил чурбан стоймя и поправил его подошвой. Поднял футляр,
положил его на чурбан и раскрыл. В свете бледного дня сверкнуло
полукруглое лезвие.
Князь смотрел насупленным взглядом на эти странные приготовления. Он
уже догадался, что за всем этим произойдет. По бледному лицу женщины он
понял, кто будет жертвой, и следил глазами за палачом, который серым
бруском водил по стальному лезвию.
Женщина стояла, не шелохнувшись. Казалось, она была равнодушна ко
всему, что творится вокруг. Глаза ее смотрели поверх крестов, поверх
приплясывающей толпы, и что в них скрывалось - боль, страх, надежда, -
Князю не дано было знать.
Наконец, приготовления закончились. Тимофеев вышел вперед, толкая
перед собой женщину. Он подвел ее к деревянной плахе. Палач стоял,
подбоченясь, топорище упиралось в колено, сигарета во рту погасла и
торчала, как ржавый клык.
- Последнее желание приговоренной? - кивком показав на женщину,
спросил он у Тимофеева. Голос у палача был мягкий, мягче, чем сталь
топора.
- Не будет, - сказал Тимофеев. - Хватит с нее желаний.
Палач пожал плечами и с безразличной улыбкой перебросил топор на
плечо.
- Цербер! - Тимофеев повернулся к машине. - Концерт окончен.
Пес убрал коготь с пластинки и ленивым движением лапы захлопнул на
граммофоне крышку.
Князь стоял как на иголках, он перебрался за спины переднего ряда и
смотрел на слепящий отблеск, застывший на лезвии топора.
Время словно остановилось. Люди в толпе молчали. На крестах, на
граните памятников, на обвислых ветвях деревьев, медленно поводя головами,
сидели жирные птицы. Они ждали.
И тут женщина закричала.
Птицы вздрогнули, с шумом поднялись, и небо над кладбищем почернело
от яростного мелькания крыльев.
Крик перешел в плач. Она стояла и плакала - все тише, тише, и когда
плач стал совсем неслышным, Тимофеев пригнул ее плечи к плахе и показал
палачу на топор.
Колени у женщины подогнулись, голова ее легла на чурбан, и на белой
полоске шеи затрепетали тени.
- Мучаешься? - Голос прозвучал громко, хотя говорили шепотом. - Из
пистолета стрелять умеешь? "Смит и Вессон", тридцать восьмой калибр. Из
такого не промахнешься.
Князь скосил глаза в сторону и увидел стоящего рядом незнакомого
человека в плаще. Он был непохож на других, лицо его было живым и узких
блестящих глазах прыгали зеленые огоньки.
Князь не успел удивиться, пистолет был уже у него. Большая круглая
рукоятка показалась горячей, как чайник.
- Сначала в собаку, а потом уж - по обстоятельствам. Только не
стреляй в Тимофеева. Проку не будет и пулю зря изведешь.
Князь сглотнул и ничего не ответил.
Палач уже заносил топор, на лице играла улыбка. Князь прицелился,
грохнул выстрел, руку с пистолетом тряхнуло. Пес взвизгнул и, вскинув
голову, удивленно посмотрел на толпу. Вздохнул и замер, уткнувшись мордой
в сиденье.
Вторым выстрелом он уложил палача. Тот тихо повалился на землю, и
улыбочка его из веселой сделалась пустой и печальной.
Растолкав стоящих людей, Князь выбежал на открытое место. Тело
женщины было легким, как воздух. Краем глаза он заметил мелькающий на фоне
крестов железный плащ Тимофеева. За Князем никто не гнался. По утоптанной
песчаной дорожке он бросился к раскрытым воротам. Поровнявшись с первой
машиной, он увидел, как из кабины высунулась чья-то рука. Знакомые зеленые
огоньки плясали в глазах шофера. Машина уже разворачивалась. Со спасенной
женщиной на руках Князь втиснулся в открытую дверцу.
За стеклом замелькали кресты, высокая арка ворот ударила по глазам
тенью. Резко затормозив на выезде, машина сделала еще один поворот -
колеса затряслись на камнях, стекла заволокло пылью. Выскочив из пыльного
облака, машина на полном ходу врезалась в фанерную будку, разворотила
цветник и, яростно завывая мотором, вырвалась на большую дорогу.
18
- Куда мы едем? - Князь не переставал тереть зудящую от пистолета
ладонь. Сердце все еще колотилось. Под веками жгло, и когда он пытался
закрыть глаза, опять и опять ему виделось падающее на землю тело.
- Едем. - Водитель пожал плечами.
- А потом?
- Она знает, куда мы едем.
Женщина сидела, зажатая между шофером и Князем. За всю дорогу она не
вымолвила и слова - сидела, смотрела вдаль, руки сложены на коленях, плечи
подняты, на лице - безразличие и усталость.
Водитель крутил по городу, срезая углы поворотов. Их кидало от борта
к борту, красные круги светофоров грозили им с перекрестков. Водитель
только посвистывал да поплевывал в щель кабины.
- Фогеля благодари. Если бы не старик, было бы сейчас здесь на одну
голову меньше.
Звук пощечины слился со скрипом шин. Князь смотрел на косой фонарь,
метнувшийся от обочины на машину, и заметил лишь промельк ладони и
подавшееся вперед плечо. Щека водителя покраснела. Он хмыкнул и облизнул
губы.
- Хватит, мне нужно выйти, - сказала она громко и резко.
- Ручка у тебя еще та, только с виду игрушечная. Как тебе нравится? -
Шофер обернулся к Князю. - Ее спасают от смерти, и тебя же за это по
морде.
- Я не люблю повторять. Останови машину. - Она потянулась к рулю, но
водитель локтем остановил ее руку.
- И куда же ты собралась идти? Обратно на кладбище? - На всякий
случай он отклонил голову, ожидая, что она ударит опять. - С тобой не
соскучишься. - Он ухмыльнулся и плюнул через плечо за стекло. - Ладно, раз
тебе очень надо, могу и остановиться. Бензин нынче дорогой.
Он подрулил к обочине, и машина, затормозив, встала.
- Ты, я так понимаю, с ней?
Князь посмотрел на женщину, потом на ухмыляющегося водителя и кивнул.
- Тогда верни пистолет, мне он еще пригодится.
Князь достал пистолет и осторожно, чтобы не задеть спутницу, протянул
его на вытянутой ладони. Шофер хотел его взять, но сидящая между ними
женщина, резко выбросив руку, выхватила у Князя оружие. Князь и выдохнуть
не успел, а водитель с развороченной грудью уже лежал на руле и кровь
заливала кабину. Вороненое дуло было нацелено в голову Князя. Он сидел
вполоборота к женщине, горький колючий ком стоял поперек горла.
- Я еще тогда, на шоссе, догадалась, что ты из этих. Слишком уж у
