"Я схожу постепенно с ума"--думала Оливия --"но когда я вернусь, все
будет совсем по-другому... не так отчужденно-забвенно..."
И темнота душила, горько душила тлетворным дыханием юности и минуту
назад свежей и такой дьявольски живой плоти...
Когда же она открыла глаза, все вдруг изменилось -- внезапно осень
кончилась, темноту смыло и в образовавшейся стерильной пустоте невыносимо
холодным показалось ей вдруг ее чувство боли внутри ее полусожженной слезами
души, мучительно исколотой ледяными искрами света...
За окном шел снег...
x x x
-- Я слушаю.-- это был голос Альберта Стэйтона. Что ж, подумала Оливия,
тем хуже для него.
-- Я хотела бы поговорить с лордом Стэйтоном, если вас это не
затруднит.-- произнесла она голосом, который было бы трудно ему не узнать.
Он узнал.
-- Как ему о вас сказать, пожалуйста? -- даже по телефону было слышно,
как изменились его интонации.
-- Оливия Арнгейм.
-- Ах, это вы, мисс! -- он презрительно хмыкнул,-- странно, что я вас
не узнал, воспоминания о вашем посещении до сих пор меня преследуют.
Оливия молчала.
-- Надеюсь,-- добавил он, воспользовавшись паузой,-- вы не желаете
нанести нам визит?
-- Я хотела бы поговорить с лордом Стэйтоном.-- ответила Оливия и
добавила нежно с ноткой бархатной ядовитости,-- если вас это не
затруднит.
-- Одну минуту.
Она знала, что ее голос, даже по телефону, производит всегда должное
впечатление. Тон Альберта это в очередной раз подтверждал, и эти его два
слова открыли ей на многое глаза в нынешнем отношении к ней этого
классического голубоглазого блондина с холодной кровью, и она внезапно
поняла, о чем сейчас будет говорить с дядей.
-- Здравствуй, Оливия,-- услышала она минуту спустя в трубке голос
лорда Стэйтона,-- Рад слышать твой голос. Как твои дела?
-- Спасибо большое, все в порядке,-- ответила она тоном человека,
который только что осознал, что для него все кончено, жизнь пуста и все
перспективы закрыты.
-- Оливия, ты действительно так думаешь?
-- Да.-- это было почти сквозь слезы,-- просто я хотела с вами
поговорить...
-- О чем? Я могу что-нибудь для тебя сделать?
Она выдержала паузу, будто колеблясь, будто стараясь перебороть
смущение.
-- Мистер Стэйтон, я, право, не знаю, прилично ли мне говорить об этом,
но... Но вы -- единственный человек, с кем я могу откровенно говорить...
Сэр, поймите меня правильно...
-- О чем это ты, Оливия?! -- мистер Стэйтон был больше удивлен, чем
расстроен,-- ты можешь говорить обо всем, что тебя тревожит, и я и Николь,
если это возможно, постараемся помочь тебе решить эти проблемы! О каком "не
прилично" может идти речь! Ты должна в полной мере считать себя членом нашей
семьи...
-- Большое спасибо, сэр...
Создавалось полное впечатление, что она произносит все это сквозь
слезы, мешающие ей говорить.
-- Так что, Оливия,-- закончил мистер Стэйтон,-- приезжай к нам сегодня
обедать -- не забудь, что Николь тебя давно уже приглашает -- а заодно у нас
будет достаточно времени на разговоры...
-- Право, сэр...
-- Да-да. Тем более, что если ты хочешь, ты можешь остаться у нас на
недельку-другую. Нельзя же тебе теперь на месяцы запираться в доме с такой
давящей атмосферой...
Наступила пауза.
Оливия помнила еще и слова ее матери об общеизвестной тактичности
мистера Стэйтона, хотя мысли, облекаемые им в, порой неудачную, форму, были
большей частью альтруистичны и трогательно-благородны.
Паузу прервал мистер Стэйтон:
-- Прости, дорогая, ради бога, если я сказал что-то не то,-- произнес
он,-- но я не хотел тебя обидеть...
-- Право, не стоит беспокоиться, сэр,-- отозвалась Оливия подавленно,--
спасибо, я очень тронута вашей заботой. Я непременно воспользуюсь вашим
приглашением.
-- Вот и прекрасно,-- его тон вновь приобрел свою обычную оптимистичную
уверенность,-- В таком случае -- до вечера. Мы ждем тебя около четырех.
"Альберт Стэйтон? -- думала Оливия, стоя перед зеркалом в одном из
своих самых элегантных платьев и прикидывая, что бы ей надеть этим вечером,
чтобы произвести должное впечатление не только на мистера и миссис
Стэйтон,-- Голубоглазый юноша с колючими и недалекими словами... Как знать,
может быть его слишком правильные притязания и слишком трогательная
язвительная холодность и излечат меня от этой детской любовной
ностальгии?..."
Сейчас, когда ее душа была чиста от опия и абстиненция еще не давала о
себе знать, ее мысли казались Оливии на редкость здравыми и лишенными
всяческих предрассудков. Жизнь представлялась ей совокупностью побед и
поражений, а счастье -- всего лишь отсутствием подростковых комплексов. В
конце концов, знала она, главное -- чтобы Альберт вышел к ужину; остальное
-- лишь дело техники.
"Но надолго ли хватит этой болезненной здравости рассудка?.."-- вдруг
обреченно подумала Оливия и щемящая тоска застлала глаза внезапной пеленой
слез...
x x x
-- Мэри! Подавай, душенька, десерт.-- сказала госпожа Стэйтон,
обращаясь к служанке.
Ванильное мороженое с фисташками, воздушный пирог из яблок со взбитыми
сливками, дорогие южные фрукты -- десерт, как и сам обед, своей вкусностью и
ценой в полной мере олицетворял благообразие и достаток новоявленной
светской семьи, ровно как и не слишком изощренную фантазию миссис Стэйтон,
аристократки "новой волны", сумевшей в свое время очень хорошо выйти замуж.
Оливия старалась исправно играть изначально задуманную ей роль убитой
горем примерной родственницы, безмерно благодарной своим добрым дяде и тете,
которые, словно родную дочь, принимают ее в кругу своей семьи, но, как
положено истинной леди, не выпячивающей чрезмерно свою благодарность по
этому поводу. Однако к чести повара миссис Стэйтон следовало заметить, что
после уличных забегаловок и ресторанов сомнительного пошиба, в которых в
последнее время проходило большинство пиршеств Оливии, этот обед
воспринимался ей словно в добрые старые времена дома, когда была еще жива ее
мать и отец и их старые слуги были еще так искренне довольны благополучием,
царящим в доме.
Оливия просто мило улыбалась.
-- Дорогая, я надеюсь, вы не имеете ничего против яблочных пирогов? --
несколько заискивающе улыбаясь осведомилась миссис Стэйтон,-- попробуйте
обязательно -- не пожалеете... Эрик, право, наша новая повариха очень
хороша.
-- Да, в наш век несбывшихся надежд нам остается только предаваться
чревоугодию.-- заметил мистер Стэйтон,-- не правда ли, Оливия?
Она усмехнулась:
-- Да, вы правы. Надо же чем-то себя радовать в этой жизни...
-- Дорогая, я надеюсь, что хоть этих-то радостей вы не лишаетесь,--
участливо заметила миссис Стэйтон,-- Ведь я слыхала, что графиня (да будет
пухом ей земля) придерживалась скромных порядков и штат прислуги был
небольшой. Теперь ведь все осталось как прежде, не правда ли, дорогая?
Оливия сделала вид, что эти слова заставили ее подавить проступившие
горькие и наболевшие воспоминания.
-- Нет, но...-- она улыбнулась, будто совладав со своими чувствами,--
но я ведь с детства привыкла так жить, для меня в этом лишь уют и
удобство... Тем более, что наша старая прислуга -- очень хорошие, любящие
нас люди, и я не вижу причины рассчитать их, или нанять еще кого-то "более
современного".
-- Все это, конечно, бесспорно,-- произнес Альберт, до сих пор
молчавший, и, обращаясь к мистеру Стэйтону, в то же время мило улыбнувшись
Оливии, заметил,-- Но, папа, ведь вы согласитесь, что кузине не стоит
хоронить себя заживо даже в обществе любящих ее слуг, что ей стоит чаще
появляться в обществе?
Оливия почувствовала, как ее сердце наполняется дьявольской радостью и
поспешно опустила глаза, чтобы невзначай не выдать своих истинных чувств
этому юноше, уже готовому стать для нее лекарством, жертвуя своим
собственным душевным покоем. Быть может и не подозревая еще об этом, с
самого начала вечера Альберт и сохранял внешнее равнодушное молчание, но по
его взволнованно-восхищенному взгляду, то и дело устремлявшемуся на
элегантную, преобразившуюся в кроткую кузину Оливию, и невооруженным глазом
можно было заметить, насколько изменилось его к ней отношение. "Видимо дядя
в мое отсутствие провел здесь внушительную разъяснительно-профилактическую
беседу."-- подумала она.
-- Разумеется, разумеется.-- ответил мистер Стэйтон,-- Альберт прав. В
твоем возрасте, Оливия, женщина должна очаровывать, должна быть королевой
бала, а не домоседкой. Тем более, если она принадлежит фамилии Арнгейм.
Оливия, играя смущение, слегка покраснела. Мистер Стэйтон отложил в
сторону десертный нож и с улыбкой добавил:
-- Кстати, на нашем последнем званом обеде, приглашение на который ты
соизволила принять, многие, очень многие, обратили на тебя внимание.
-- В самом деле? -- наивным тоном поинтересовалась Оливия.
-- Да-да. Сэр Джеймс Гарди, например, очень сожалел, что в свое время
не был представлен твоей матери и, как он сказал, "потерял столько времени
не будучи знакомым с юной леди Арнгейм".
-- Сэр Джеймс Гарди? Этот пожилой джентльмен, барон?
-- Нет, Джеймс Гарди младший, его сын, баронет. Ему всего тридцать два,
очень богат, блестяще образован и, по-моему, если бы ты уделила ему немного
больше внимания, его намерения были бы самыми серьезными.
Оливия сделала удивленную гримаску.
-- Мне, признаться, никогда бы и в голову не пришло задуматься о
серьезных намерениях сына сэра Гарди.-- заметила она.
-- И очень зря,-- возразила Николь Стэйтон,-- Кстати, леди Уорвик тоже
заметила, что за эти три года со времени твоего первого появления в свете ты
превратилась, как в сказке, в прекрасного лебедя.
-- Вот видите,-- улыбнулась Оливия,-- значит перерыв в три года был мне
на пользу. Иначе метаморфозы гадкого утенка, наверное, были бы не столь
заметны и на них никто не обратил бы особого внимания.
-- Что ж, в этом тоже есть доля правды.-- согласился мистер Стэйтон.
* * *
А потом все было, словно в милом любовном романе для домохозяек: как по
нотам разыгранные диалоги, сцены словно из классических пьес, замкнутый круг
причин и последствий среди людей не пишущих, но лишь читающих между строк
именно то, что им хотят сказать.
Перехватив два-три кротких томных взгляда Оливии, Альберт после десерта
заметил, что сегодня в "Ковент Гарден" "Паяцы" и элегантно намекнул, что их
ложа будет почти что пустовать, если Оливия не согласится составить им
компанию.
Последовала сцена настойчивых уговоров, позволивших ей, еще раз
изобразив скромность, согласиться.
Потом мистер Стэйтон вспомнил, что около восьми их ждут на ужин у лорда
Уорвик, поэтому они с женой не смогут сегодня насладиться бессмертным
творением Руджеро Леонкавалло.
-- Оливия, я надеюсь, вы не возражаете насчет того, чтобы послушать
солистов Ла-Скала лишь в моем скромном обществе? -- поинтересовался Альберт,
обворожительно улыбнувшись и глядя ей в глаза.
-- Нет, конечно.-- ответила она, смущенно отведя взгляд.
Однако основное действо развернулось лишь во втором акте, хотя Оливия
до этого совершенно идеально играла свою роль робкой, еще не до конца
оправившейся после смерти матери, девочки, которой очень нравится ее
спутник, но которому она боится это продемонстрировать. И Альберт с упоением
первооткрывателя ловил ее тщательно и специально для него на показ
замаскированные нежные взгляды из-под опущенных ресниц, слушая сбивчивые
