Спутники страшного экипажа держались поодаль - король с офицерами
стражи, все верхом; серенький человечек на смирном муле, несколько
испуганных каменотесов в телеге с высокими бортами и дальше, укрывающиеся
в кустах и клочьях тумана - самые храбрые и любопытные из окрестных
жителей.
Карета выехала на берег, и узкие колеса ее тут же увязли почти по
самые оси; возница немилосердно лупил лошадей, а они храпели и в ужасе
косились на море, а море-то было удивительно спокойно - прямо-таки как
стекло.
Карета, с трудом продвигаясь, дотянулась до плоской отвесной скалы и
стала. Возница соскочил с козел, подбежал к лошадям и застыл, будто ища у
них поддержки.
Храбрецы, схоронившиеся за скалами, видели, как офицеры стражи
открыли карету и опустили подножку, как король почти на руках вытащил
безвольную женскую фигурку, облаченную в длинное белое одеяние. Из телеги
выгрузили каменотесов с инструментом; в песок со звоном упала положенная
ритуалом золотая цепь.
Возница прятал лицо в лошадиных гривах, что-то шептал, дрожащей рукой
оглаживая морды - наверное, успокаивал. Король махнул ему рукой - птицей
взлетев на козлы, возница направил карету прочь от моря, и лошади
понеслись, как последний раз в жизни. В песке остались глубокие борозды,
оставленные ободьями колес.
Женщину в белом подвели к скале; любопытные, наблюдающие издалека,
толкали друг друга локтями в бок. Король нервничал, то и дело поглядывал
на светлеющее небо и на тихое, гладкое море; серый человечек, оказавшийся
рядом, что-то неспешно ему объяснял.
Рабочие стояли, сбившись в кучу, и начальнику стражи пришлось долго
орать и потрясать кулаками, пока они собрали инструмент и, по-прежнему
прижимаясь друг к другу, двинулись к скале.
Серый человечек деловито указывал, где именно долбить скалу, где
вбивать скобы; застучал молот, сначала нехотя, а потом все быстрее и
смятеннее - приближался рассвет. Женщина в белом сидела, вернее,
полулежала на песке, и король то и дело обеспокоенно на нее поглядывал.
Наконец, работы у скалы были закончены. Офицеры, не глядя друг на
друга, взяли женщину под руки; она не сопротивлялась. Общими усилиями ее
поставили у скалы, руки оказались разведенными в стороны и вверх, две
скобы на запястья, две скобы на щиколотки, и золотая цепь поперек груди.
- Эдак ему неудобно будет жрать, - прошептал парнишка лет
шестнадцати, среди других притаившийся в скалах. Ответом ему была
тяжеленная оплеуха, отвешенная соседом.
Рабочие побросали кайла и молотки и бегом бросились прочь; отошли
офицеры стражи, поспешно взобрались в седла. Король несколько секунд стоял
перед прикованной к скале женщиной, потом быстро глянул на море - и
заспешил к лошади.
Занимался рассвет.
Он летел, обламывая крылья и зная, что не успеет.
Будь прокляты все задержки и промедления! Будь прокляты предания,
высеченные на каменных стенах, и все на свете пророчества!
"И была великая битва, и пали под ударами Юкки дети его, и
племянники, и родичи, исходящие пламенем... Огляделся Сам-Ар и увидел
чудовищного Юкку, снова поднимающегося из воды... И сразились они, и
солнце закрыло лик свой от ужаса, и звезды бежали прочь, и ветер,
обожженный, ослабел и рухнул на землю..."
А теперь ветер стоял стеной, сносил Армана назад, будто отбрасывая,
желая предостеречь...
"Юкка приходит из моря, и дети его, и внуки, и правнуки явятся из
пучины... Береги свой огонь, и да защитит он тебя от ужасного Юкки, и от
детей его, и внуков, и..."
Внук, либо правнук великого Юкки пожелал сожрать принцессу Юту. И вот
Арман летел, а крылья немели, потому что сказано в пророчестве: "Для
двести первого потомка радость и долгая жизнь, если будет остерегаться
порождений моря..."
Он еще надеялся, что успеет перехватить принцессу по дороге - по
дороге на казнь. Но весной ночи становятся все короче и короче, а дети
Юкки, как велит им закон, являются за жертвой на рассвете...
Прошлый раз на дорогу в королевство Остина Арман потратил ночь и
полдня. Теперь оставалась только ночь, а еще ветер навстречу, а еще
тошнотворное, гадкое чувство страха: не успеть. Не успеть выдернуть Юту
из-под носа чудовища, не перехватить, не унести далеко-далеко... Потомок
Юкки явится на рассвете, и он, Арман, окажется лицом к лицу с...
Крылья обвисли, будто парализованные. Этот ужас сидел во всех его
предках, начиная с доблестного Сам-Ара, который проиграл великую битву и,
умирая, умолял немногочисленных оставшихся в живых потомков: остерегитесь!
Только с большим трудом Арману удалось овладеть собой и удержаться от
позорного падения. Еще есть время. Морские создания медлительны, он вырвет
Юту из рук конвоиров... по-настоящему, палачей...
Ему привиделось лицо Остина, и ненависть, почти такая же сильная, как
до того - страх, скрутила его волю в тугой жгут.
Предатель... Палач, убийца... Но - потом. Это потом. Сначала - Юта.
Так он летел, и приступы страха перемежались с приступами отчаянной
надежды и судорожной решимости, а ветер толкал и сносил, и скоро стало
ясно, что он не успеет.
Временами она проваливалась в забытье, и это было лучше всего -
окутываемая густыми черными волнами, она бессмысленно и бездумно плыла
водами темной реки, полностью покорившись течению. Тогда она ничего не
чувствовала и не понимала, что происходит; но временами то неудачное
движение, то внезапное прикосновение скалы или просто несчастная
случайность выдергивали ее из обморока, и, охваченная небывалым ужасом,
она начинала биться в цепях и кричать от страха.
Истерика сменялась полной безучастностью; Юта смотрела на море,
гладкое, будто покрытое пленкой, на небо, где занимался рассвет, и в этом
усталом ожидании смерти к ней приходили видения.
Почему-то представлялся ей фонтан с прозрачными струями и золотые
рыбки в фонтане, лужи под дождем и какая-то повариха в мятом переднике. И
уж совсем неясно, откуда взялась незнакомая девочка лет пятнадцати,
пришивающая к белому свадебному платью черные пуговицы.
Свадьба... Остин... Кстати, кто это? А, вот открывается и закрывается
красивый чувственный рот, но голос звучит чужой, и слова доносятся не изо
рта, а будто со стороны: во имя королевства... Великая жертва, великая
потеря... Потомки не забудут, Юта...
Потомки... Двести первый потомок... Подземный зал, и факел
выхватывает из темноты приземистые колонны, покрытые письменами... Двести
первому потомку - долгие годы жизни... А вот рисунок вспоминать не
стоит... Глупый рисунок, будто детский - кто-то там поднимается из воды...
Юта вздрогнула и посмотрела на море. Вода оставалась гладкой, и
солнце еще не взошло.
Еще есть время, подумала Юта лихорадочно. Еще минуты три. Почти целая
вечность... Надо подумать о чем-то... Таком...
Мы поставим тебе памятник, Юта.
Горгулья, не то!
"- Я зажгла тебе маяк на башне, но ты был далеко и не видел.
- Не видел..."
В ее маленькой незадачливой жизни был маяк, зажженный ради жизни
дракона... Тело теряет вес, невесомые, взлетают над головой волосы...
Последний луч - зеленый, как стебель весенней травы... Пять звездочек
взошло, а три пока за горизонтом... И все это теперь не имеет значения, и
хорошо, что старик Контестар умер и не видит, как Остин...
Сколько раз она была на грани смерти, но когтистые чешуйчатые лапы
выдергивали ее у смерти из-под носа. Море пока спокойно, и любой смельчак
может... Мог бы...
И глаза ее в неосознанной надежде принялись вдруг шарить по склону
небес над морем, задерживаясь на каждом облачке, широко раскрываясь при
виде сонной чайки... В какую-то минуту вера в спасение заполнила Юту
целиком, без остатка, и навалившееся сразу за этим разочарование отобрало
последние силы. Стиснув зубы, она вызвала в памяти картину полета в
поднебесье - но вместо этого ей увиделся мертвый дракон.
Распростертый на каменном крошеве, он лежал, неловко подвернув голову
с широко раскрытыми мутными глазами. Стеклянный неподвижный взгляд
направлен был на Юту, сквозь разорванное перепончатое крыло росла трава,
на покрытом чешуей боку сидел стервятник.
Юта замотала головой, ударяясь о скалу, желая прогнать видение...
Чтобы услышать еще раз его голос, она готова была отдать жизнь, но жизнь
уже ей не принадлежала - как не может хрипловатый человеческий голос
принадлежать мертвому дракону.
И тогда, навсегда потеряв надежду, она посмотрела на море.
Гладкая, лоснящаяся поверхность его еще больше успокоилась, и посреди
этой темной равнины зародилось вдруг движение.
Медленно, будто в неспешном хороводе, двинулись по кругу волны. На
поверхности моря образовался как бы круг, потом середина его провалилась -
вспенились гребни по краям, а чаша вод вдруг вывернулась и плеснула белой
пеной - будто кипящее молоко, не удержавшись в кастрюльке, сбежало на горе
нерадивой хозяйке...
Юта смотрела, не в силах оторваться.
А круг становился шире, от него расходились волны, первые из них уже
достигли берега, и, разбежавшись, опрокинулись у самых Ютиных ног, и
несколько брызг упало королеве на лицо.
Из глубин донесся звук - негромкий, низкий, будто рев множества
глоток, слышимый сквозь вату... Когда он достиг Ютиных ушей, она принялась
рваться с удесятеренной силой, едва не вырывая из камня железные скобы.
Над морем взвился белый, сверкающий в первых солнечных лучах фонтан.
Струи его, вспыхивая цветными огнями, туго выстрелили в небо и
низверглись, поднимая новые тучи брызг. И в светлых потоках этого
нарядного водопада показалась черная голова.
Юта не сразу поняла, что это голова. Несколько секунд она смотрела, и
глаза ее едва не выкатились из орбит; потом, зажмурившись изо всех сил,
принялась призывать забытье, как спасение, как счастье, как последнюю
милость.
Забытье не шло!
Волны, наваливавшиеся на берег, становились все выше и теплее; то,
что явилось из глубин за своей жертвой, неторопливо двинулось к берегу.
Обморок, молила Юта.
И она ударилась затылком о скалу, и в глазах ее стала сгущаться
спасительная темнота, но острая боль прогнала ее.
Абсолютно ясными глазами королева смотрела, как вслед за головой
поднялись из воды сочленения шеи, пластины плеч, какие-то петлями
захлестывающиеся жгуты...
Вода раздавалась перед плывущим, нет, уже идущим по дну чудовищем.
Раздавалась двумя длинными, к горизонту уходящими волнами. Юта увидела
направленный на нее взгляд и обвисла в цепях.
Из воды одним движением вырвались крылья-плавники, чудовище добралось
наконец до мелководья и показалось из воды полностью, целиком, будто
красуясь. Повело взад-вперед щупальцами и, шагнув вперед, подняло
навстречу Юте первую пару клешней. К одной из них прицепилась длинная,
мокрая нитка водорослей. Еще шаг...
Перепуганной толпой высыпали на берег крабы, заметались в поисках
укрытия, разбежались по каменным щелям; все это Юта видела, как сквозь
мутную пелену.
Чудовище ступило еще; вода сбегала водопадами с членистого тулова, и
бугорчатая кожа его казалась лакированной.
Еще шаг...
Вторая пара клешней жадно потянулась вслед за первой.
Еще...
И тогда будто исполинский бич рассек небо пополам. Небо лопнуло с
треском рвущейся материи, и из-за скалы, из-за спины прикованной к ней
жертвы взвилась крылатая тень.
Тень легла на бесформенную морду чудовища, и, будто ощутив
замешательство, пожиратель королев остановился. В ту же секунду с неба на
