мне так не хотелось остаться в постели на полчаса, как теперь. Но
вот Рузи распахнул дверь настежь и влетел в полном униформе.
"Как, ты еще лежишь! а дежурство? вставай, вставай! какой ты
чудак! разве не слыхал генерал-марша?" - "Как будто можно не
слыхать, когда над самым ухом играют в десять труб!" - "Уж и в
десять; какое великолепие! всего два трубача ездят по деревне.
Однако ж вставай, ведь ротмистр шутить не любит". - "Вот еще
вздумал стращать". - "Вставай, я иду выводить эскадрон..." Рузи
ушел, а я в пять минут оделась. Мне что-то показалось, что к
полному униформу надобен султан, и я приказала Зануде подать его;
но когда он принес, то я совсем не могла понять, что такое
проклятый усач держит в руках; это была какая-то длинная,
желто-бурая кисть. "Что это такое, Зануда?" - "Султан вашего
благородия!" - "Это султан... где ж он был у тебя?" - "В
чемодане!" - "И, верно, без футляра?" - "Без футляра!" - "Подай,
негодный человек!.." Я с досадою вырвала из рук остолбеневшего
Зануды султан свой и, вложив его в каску, пошла к товарищам.
Зануда ворчал вслед про себя: "На урода все не в угоду; перед кем
он хотел пялиться с своим султаном!.." Взглянув на мои
нахмуренные брови и на султан ни на что не похожий, офицеры хором
захохотали: "Ах, как ты мил сегодня, Александров! Как тебе к лицу
этот султан! Сегодня ты и он сотворены друг для друга!.. И к чему
так украсился, позволь спросить?" - "Я дежурным". - "Так что ж?"
- "Надобно быть в полной форме". - "И с султаном?" - "Да!" - "Как
ты смешон... полно, брат, брось эту дрянь, а то он сломит тебе
голову при теперешнем ветре". Я не послушалась.
Мы выступили. На походе Рузи сдал мне дежурство, и как он в
четвертом взводе, то мы и ехали вместе за эскадроном. "Знаешь ли,
Александров, где мы ночуем сегодня?" - "Знаю, в поместье барона
N***". - "Ну, да! но ведь ты не воображаешь, какие удовольствия
нас ожидают!" - "Какие же?" - "Мы квартируем в самом замке; барон
богат, как Крез, гостеприимен; переход сегодняшний невелик,
успеем прийти задолго до вечера; у барона, верно, есть дочери и
фортепиано. О, я предчувствую что-то восхитительное!" - "Ты
помешался, Рузи; кто тебя уверил, что барон расположен будет
забавлять нас?" - "Немцы говорят, что он очень добр и любит жить
весело". - "Ну, а дочери? Если их нет?" - "Найдутся..." Ветер от
часу более усиливался. "Переедем, Рузи, на другую сторону; ты,
кажется, правду сказал, что султан сломит мне голову; этот
досадный ветер порывает его из стороны в сторону..." Мы
переехали. В этот день назначено было рушиться всем надеждам
Рузи. Ясное небо покрылось сперва легкими облаками, после тучами
и наконец обложилось все черною непроницаемою пеленою; дождь с
шумом и ветром спустился на нас рекою и нещадно поливал
беззащитных улан. Пока мы успели надеть свои плащи, все уже было
мокро на нас; проводники нас водили бог знает где, и короткий
переход растянулся так, что мы пришли на квартиры в глубокую
полночь.
Мокрые, дрожащие, обрызганные красною глиной, остановились
мы наконец перед пышным замком барона N***. Ах, с какою радостию
спрыгнула я с лошади; мне не верилось, что я уже на земле. Целый
день на коне! целый день под дождем! Члены мои совсем
одеревенели! Такой переход надолго останется в памяти.
"Что ж ты встал с лошади, Александров? - спросил ротмистр. -
Разве ты забыл, что ты дежурный? садись опять и разведи людей по
квартирам". - "Я могу это сделать и пешком, ротмистр", - отвечала
я и, взяв в повод своего Урагана, пошла было перед эскадроном.
Ротмистр усовестился: "Воротись, Александров! людей разместит
унтер-офицер..."
Мы пошли вверх по чистой, светлой и, как стекло, гладкой
лестнице; вошли в комнаты великолепные, роскошно меблированные и
расположились отдыхать на креслах и диванах. Злой рок постиг все,
к чему только мы прикоснулись как бы то ни было: ходили ль,
стояли, сидели, везде оставляли следы красной глины, которою были
обрызганы с головы до ног, или правильнее - с ног до головы.
Приветливый хозяин просил нас садиться за стол; ротмистр и
товарищи мои в ту ж минуту уселись, шумно заговорили, забрячали
рюмками, стаканами, тарелками, шпорами, саблями; и, полагая себя
обезопасенными от дождя и ветра на всю остальную часть ночи,
предались беззаботно удовольствию роскошного стола и веселого
разговора.
Пользуясь их ревностным старанием около ужина, я ушла в
спальню, или просто в комнату, для нас назначенную; двери из нее
в столовую были растворены; несколько кроватей стояли рядом у
стен. Как это не жаль барону дать такое прекрасное белье для
постелей! Одна пощада, какую могла я сделать бароновой роскоши,
состояла в том, что скинула сапоги, облипнувшие глиною, в
остальном же во всем легла на пуховик и пуховиком закрылась. Как
все это было хорошо, чисто, бело, мягко, нежно, богато! все
атлас, батист, кружева, и середи всего этого мокрый улан,
забрызганный красною глиной!.. Положение мое казалось мне так
забавным, что я смеялась, пока не заснула.
Я проснулась от громкого и жаркого спора нашего ротмистра с
майором Начвалодовым Оренбургского уланского полка: "В вашей
канцелярии не умели написать", - говорил ротмистр. "Извините, -
вежливо отвечал Ничвалодов, - у вас не умели прочитать". Спорили,
кричали, наконец начали снова читать приказ, и оказалось, что
Ничвалодов прав: мы не на своих квартирах. Вот ужасная весть!! Я
вмиг выскочила из своего теплого приюта; ротмистр искал уже меня
глазами: "Где дежурный офицер! Александров! ступайте, велите
играть тревогу, да как можно громче! - Но, видя, что я не
трогаюсь с места, спросил с удивлением: - Что ж вы сидите?"
Ничвалодов отвечал за меня, что я в одних чулках. "Вот прекрасный
дежурный! ну, сударь, идите хоть в чулках!" К счастию, денщик
вошел с моими сапогами; я проворно надела их и бегом убежала,
чтоб не слыхать насмешливых восклицаний ротмистра: "Отличный
дежурный! вам бы совсем раздеться!.." Ветер дул с воем и
порывами; дождь лил, и ночь была темна, как нельзя уже быть
темнее. На дворе стояли наши трубачи. "Ступайте по деревне и
играйте тревогу сильнее", - сказала я им. Они поехали. Не было
другого средства собрать людей наших, размещенных в деревне,
растянутой версты на три по ущельям гор. Часа через полтора
эскадрон собрался; мы сели на лошадей; проводники с факелами
поместились впереди, назади и по бокам эскадрона; мы пошли, дрожа
и проклиная поход, бурю, ротмистра и дальность квартир: нам
должно было пройти еще две мили.
Отъехав с полверсты, ротмистр вдруг остановил эскадрон; мозг
неугомонного начальника нашего озарила нелепая мысль оставить
меня одну дожидаться людей, которые, полагал он, не слыхали
тревоги или не могли поспеть на сборное место. "Соберите их всех,
Александров, и приведите за нами вслед на квартиры!" Прекрасное
распоряжение! но делать нечего, возражать нельзя. Я осталась;
эскадрон пошел, и, когда хлопанье по грязи конских копыт совсем
затихло, дикий вой ветра овладел всею окрестностью. Вслушиваясь в
ужасный концерт, я мечтала, что окружена злыми духами,
завывающими в ущельях гор. Право, ротмистр помешался в уме!
Почему он не оставил мне одного из проводников с факелом? Что я
теперь буду делать? Как найду дорогу обратно в деревню? Ее не
видно, огня нигде ни одной искры не светится. Неужели мне стоять
тут, как на часах, и стоять до самого рассвета? Бесполезные
вопросы мои самой себе были прерваны нетерпеливым прыжком моего
коня; я хотела было успокоить его, лаская рукою; но это средство,
прежде всегда действительное, теперь не помогло; он прыгал,
подымался на дыбы, крутил головой, храпел, бил копытом в землю и
ходил траверсом то в ту, то в другую сторону; не было возможности
усмирить беснующегося Урагана. Шум окрестных лесов и вой ветра
оглушали меня; но, несмотря на это, мне слышался другой шум и
другой вой. Желая и страшась увериться в своей ужасной догадке, я
невольно и с замиранием сердца прислушиваюсь; к неизъяснимому
испугу моему, узнаю, что не обманулась; что это падает ручей в
глубокую пропасть и что по ту сторону оврага воет что-то, но
только не ветер. Воображение мое рисовало уже мне стаю голодных
волков, терзающих моего Урагана, и я так занялась этим отчаянным
предположением, что забыла опасность гораздо ближайшую и вовсе
немечтательную: пропасть, в которую низвергался ручей, была в
двух шагах от меня, а Ураган все еще не стоял смирно; наконец я
вспомнила, и первым движением было броситься с лошади; но мысль,
что она вырвется и убежит за эскадроном, удержала меня. Ах,
добрый отец мой! что было бы с тобою, если б ты мог теперь видеть
дочь свою на бешеном коне, близ пропасти, ночью, середи лесов,
ущелий и в сильную бурю!.. Гибель прямо смотрела мне в глаза! Но
промысл вышнего, отца нашего на небесах, следит все шаги детей
своих. Порыв ветра вырвал султан мой и понес быстро через ров
прямо к кустарнику, где слышался мне, как я думала, вой волков,
страшных товарищей ночной стражи моей; через минуту вой
прекратился, и Ураган перестал прыгать. Теперь я могла бы уже
встать с него, но прежнее опасение, что он вырвется, удержало
меня еще раз, и я, подобно конной статуе, стояла неподвижно над
обрывом бездны, в которую с шумом падал ручей.
Дождь давно уже перестал, ветер начал утихать, ночь
сделалась светлее, и я могла явственно разглядеть предметы, меня
окружавшие: за мною вплоть близ задних ног моего Урагана была
пропасть! Во всю жизнь я не соскакивала так скоро с лошади, как
теперь, и тотчас отвела ее от этого ужасного соседства.
Всматриваясь с беспокойством в чернеющуюся глубь кустарников за
оврагом, я не могла еще ничего разглядеть там; но Ураган покоен,
итак, видно, ничего и нет. Хотелось, правда, увидеть мне и султан
свой, однако ж нигде ничто не белелось, и если он не во рву, то
вихрем занесло его бог знает куда. Продолжая присматриваться ко
всему меня окружающему, я разглядела множество дорог, дорожек и
тропинок, ведущих в горы, в ущелья и в леса; но где та, по
которой мне надобно ехать? ни на одной не видно конских следов.
Пока я старалась увидеть хоть малейший признак их, туман,
предвестник утра, начал расстилаться вокруг меня белым облаком,
сгустился и покрыл все предметы непроницаемою мглою; и вот я
опять не смею сделать шагу, чтобы не сломить себе головы или не
потерять вовсе уже дороги! Утомленная и опечаленная, легла я на
траву подле рыхлой колоды; сперва я только облокотилась на нее,
но нечувствительно склонилась и голова моя, сомкнулись глаза, и
сон овладел мною совершенно.
Рай окружал меня, когда я проснулась! Солнце только что
взошло; миллионы разноцветных огней горели на траве и на листах;
бездна, ручей, лес, ущелья - все, что ночью казалось так страшно,
теперь было так восхитительно, свежо, светло, зелено, усеяно
цветами; в ущельях столько тени и травы! Последнему
обстоятельству обязана я тем, что Ураган не убежал; он покойно
ходил по росистой траве и с наслаждением ел ее. Я пошла к нему,
без труда поймала и села на него.
Не один раз уже испытала я, что инстинкт животного в
некоторых случаях более приносит пользы человеку, нежели
собственные его соображения. Только случайно могла бы я потрафить
на дорогу, по которой пошел эскадрон; но Ураган, которому я
отдала на волю выбирать ее, в четверть часа вышел на ту, на
которой ясно видны были глубокие следы множества кованых лошадей:
это наш вчерашний путь! в версте от него, между ущельями,
виднелась деревня барона N***; а вчера ротмистр оставил меня в
нескольких саженях от нее; все это возня проклятого Урагана
отвела меня на такое пространство! Я поворотила его к деревне,
чтоб посмотреть, нет ли там наших людей; но он решительно не
согласился на то, поднялся на дыбы и весьма картинно повернулся
на задних ногах в ту сторону, куда пошел эскадрон. Кажется,
Ураган умнее меня: можно ли полагать, что уланы пробудут на
ночлеге до восхода солнца, если б даже и остались от эскадрона?
Дав волю коню своему галопировать, как он хочет и куда
