самому постигать...
- Да... Теперь я частное лицо, так что вряд ли смогу быть
вам полезен. Впрочем, полагаю, вы и сами справитесь... Ну,
что же... Полномочия я вам передал, с бутылкой вопрос
решен... Что еще?.. Кажется, все. Извините, что так
получилось, в спешке. Мне следовало загодя подготовить
кандидатуру, ввести в курс дела, но увы, излишки
самомнения...
Свидетель махнул рукой и встал.
- Еще только один вопрос, - поспешно сказал инспектор,
тоже вставая. - Последний.
- Слушаю вас.
- Понимаете, - инспектор смутился, - меня этот вопрос
давно мучает... Вот - Россия. Ну, условно говоря, эта самая
одна шестая часть суши. Скажите - вы ведь многое повидали на
своем веку - почему все достается нам? Ведь с ума можно
сойти! Чью только дурь мы не проверяли на своей шкуре.
Ввозили из заграницы всякий залежалый духовный товар, не
нашедший там применения, и с успехом применяли на месте. А
своих собственных изобретателей в грош не ставили. Неужели
мы, русские, все поголовно сумасшедшие? Или впрямь Богом
проклятый народ?
- Вовсе нет.
- А тогда в чем же дело? За что все это? За какие грехи?
Я уже не говорю про столетия рабства и российскую
традиционную государственность в форме откровенной деспотии.
Но последние семьдесят лет - это просто какой-то...
По-моему, никому еще не удавалось скрестить индустриализацию
с крепостным правом. Мы победили Германию и Японию. Не
американцы и не французы - мы! Теперь смотришь за бугор и
думаешь: лучше бы не побеждали. Когда-нибудь кончится это
помешательство в форме борьбы за всеобщее равенство и
братство?
- Что вам ответить.., - свидетель вздохнул. - Конечно, вы
слегка преувеличиваете. Китайцам, допустим, не меньше
досталось, а римляне - те вообще исчезли с лица земли как
нация. Когда-нибудь и у вас, наверное, кончится. А вот когда
- вопрос. Ответа я, скажу по чести, не знаю.
- Но ведь вы - Бог. Неужели не знаете?
- Был... Нет, не знаю. И раньше не знал - даром что Бог.
Бог ведь работает с отдельными душами, а не классами и
прослойками - это вам следует твердо усвоить. Любые попытки
вмешаться в исторический процесс вызывают только смуту,
локальную в пространстве и времени... А по существу - все
всегда и везде упирается в проблему собственности. Есть два
предельных случая: когда все принадлежит одному и когда
ничто никому не принадлежит. Россия с завидным упорством на
протяжении всей своей истории стремилась к одному из этих
пределов, избегая золотой середины. Но ни богатый, ни нищий
не может быть по-настоящему свободным. Нищий - потому что
все его помыслы направлены на то чтобы выжить, а богатый -
потому что должен охранять свое богатство... Возможно, я не
очень внятно излагаю, но, поверьте, суть здесь. Подумайте, и
вам многое откроется.
- Да я уже столько передумал, что скоро думалка отпадет!
- воскликнул инспектор в сердах.
- А вы, как истинный представитель своего народа, хотели,
чтобы вам истину выложили на блюдечке с голубой каемкой? -
не без сарказма заметил свидетель.
- Конечно! - инспектор обезоруживающе улыбнулся. - Это
дураки пусть думают, а умному зачем? Сиди, жди блюдечка.
- Конечно, вы практик - вам все это кажется весьма
далеким от жизни. Но ведь, в сущности, чем определяется
мироощущение каждого человека? Балансом свободы и
справедливости. Две эти сущности с виду кажутся
независимыми, а на самом деле тесно связаны и в чем-то даже
антагонистичны. Что есть справедливость? Это знают все, но
не знает никто. У каждого свое понятие о справедливости.
"Меня барин выпорол, а Ваську - нет, пусть и его выпорет,
чтоб по справедливости," - понятно теперь, откуда берутся
так называемые "стукачи"? В России всегда в первую очередь
требовали справедливости, а уж потом свободы. И напрасно.
Ибо свобода - это основа бытия. Без нее нет и не может быть
личности, а без личности нет прогресса. Но личность,
индивидуум - это не только мозг и внутренние органы, но и
некоторая окрестность предметного мира: вещи, природа,
другие люди, наконец. Если человека лишить права
распоряжаться своей окрестностью - он перестает о ней
заботиться, и она постепенно деградирует. В этом смысле,
право собственности - священное право. Ибо вместе с
деградацией окрестности деградирует и сама личность... Вот
вам и ответ на ваш вопрос о том, что произошло на одной
шестой части суши. Конечно, тут следует сделать оговорки,
но, полагаю, вы их сами сделаете.
- Попробую, - сказал инспектор, без особого, впрочем,
энтузиазма.
- Вы, вероятно, ожидали, что я вам открою тайну, а все
оказалось до глупого просто. Так оно всегда и случается...
Ну, теперь я, надеюсь, могу идти?
- Разумеется, - сказал инспектор. - Вы полностью
с в о б о д н ы.
- Тогда потрудитесь сообщить об этом дежурному... Да, и
вот еще что. Записка... Вы ее не прочли, и теперь возможны
осложнения. Однако, вы обязаны верить, что все закончится
благополучно.
- В каком смысле? Это входит в мои обязанности?
- Именно. Вы должны верить, что бы ни происходило
впоследствии.
- Во что, собственно?
- В то, что добро победит зло. Верьте в это. От вашей
веры зависит многое. Почти все... Помните, добро победит
зло, - повторил свидетель строго и настойчиво. - Вы меня
поняли?
Инспектор кивнул. На самом деле он не мог сказать, что
основательно проникся пониманием. Он даже не был уверен, что
предмет беседы заслуживает осмысления, и что таковой вообще
в ней присутствует. Пожалуй, еще минут десять таких
разговоров, и его можно будет смело выносить из кабинета на
носилках - протестов не последует.
Ломило правый висок, в глазах началось мельтешение
каких-то черточек и точек. Хотелось лечь и не вставать
примерно неделю. И самое главное - все это время ни о чем не
думать...
Голова начала болеть уже вся - и справа, и слева, и в
затылке. Инспектор на мгновение потерял сознание, но тут же
очнулся, пересилил себя и, вызвав дежурного, сообщил свое
решение. Дежурный удивился и заявил, что без писменного
указания никого никуда не отпустит.
- Что за ерунда, Владимир Борисович. То было двое, а
теперь вообще ни одного не станет - кто будет отвечать?
- Отвечать будем мы с тобой, - веско сказал инспектор и
разозлился. - По-твоему, я должен держать человека в камере
только потому, что мы не можем нести службу как положено?
- А я ничего и не говорю, - обиделся сержант. - Будет
распоряжение - выпущу. Вы хоть с него подписку о невыезде
возьмите. Мало ли...
- Для этого нет оснований, - отрезал инспектор и занялся
писаниной.
- Собственно, я и не собираюсь никуда уезжать, заметил
свидетель, взглянув на сержанта. - Так что напрасно вы... А
если понадоблюсь - вызывайте.
- Тоже верно, - сказал инспектор, протягивая бумагу
дежурному. - Ну вот и все. Гражданин Горобец, вы свободны.
Извините, что не провожаю - голова разболелась. Вот сержант
проводит. Всего вам доброго.
- Не стоит себя утруждать, - мягко сказал свидетель,
пожимая протянутую руку. - А что касается головной боли -
это сейчас пройдет. Просто вы переутомились, да и немудрено
при таком повороте дел. Посидите минут пять спокойно,
расслабьтесь и постарайтесь ни о чем не думать. Форточку
откройте... Ну, удачи вам!
Сержант только рот открыл, слушая этот обмен
любезностями. Он был молод и не знал, что уважающие друг
друга люди при прощании непременно оставляют уверения в
наиискреннейшем друг к другу почтении, и слово "пока" для
этого не годится...
Когда он удалился вслед за свидетелем, инспектор
действительно посвятил некоторое время неподвижному сидению
на месте. Потом встал и открыл окно. Головная боль начала
отпускать, он вдруг ощутил какой-то удивительный прилив сил
и полную ясность в голове. И воздух как-будто стал
прохладнее, хотя календарный конец августа за окном сменился
нечаянным июлем, а утренняя прохлада - тридцатиградусной
жарой.
"Надо же.., - расслабленно думал инспектор. - До чего
договорились! Теперь возись с этим миром... Тут, дай Бог,
хоть минимальный правопорядок сохранить в районе, а тебе на
шею весь мир вешают."
Инспектор высунулся в окно. По улице вереницей
проносились машины, люди шли куда-то по своим делам, не
подозревая о том, что власть над миром перешла в другие руки.
"Ну, так... Мир - дело хорошее, но, пожалуй, следует
начать с ближайших окрестностей", - решил инспектор.
Он вернулся за стол, достал папки с текущими делами и
принялся их изучать, отмечая в календаре, кого нужно
пригласить, какие акты экспертиз затребовать и проведения
каких мероприятий потребовать от оперативников. Время от
времени голову инспектора посещали разные навязчивые мысли,
но он не позволял себе расслабиться и гнал их через черный
ход в подсознание. Сотрудники, обычно мельтешившие в
кабинете с утра до вечера, сегодня почему-то не баловали
вниманием и не лезли со своими неотложными проблемами.
Телефон тоже как-то подозрительно не беспокоил, инспектор,
однако, не обратил на это внимания. Он даже обед проворонил
и только в четыре часа пополудни обнаружил, что чертовски
голоден.
"С этой работой не то что головокружения - язву нажить
можно. Второй день не обедаю... Все, сегодня уйду
пораньше,"- подумал он.
И тут раздался телефонный звонок. Инспектор даже
вздрогнул от неожиданности и решил выждать. Телефон, однако,
настаивал на своем, и инспектор взял трубку.
- Алле, слущаю.
- Господи, - послышалось оттуда, - Иже еси на небесех, да
святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да сбудется
воля Твоя... - трубка захлебнулась и сделала паузу.
- Вы куда звоните?
- ...Хлеб наш насущный даждь нам днесь; настави стези
наша; и не введи нас во искушение, но избави нас от
лукаваго...
Голос был хриплый и несколько придушенный, как будто
звонившего мучил насморк.
- Кто на проводе?! - заорал выведенный из себя и слегка
ошалевший от неожиданности инспектор.
- Это я, Господи, раб твой Михаил...
- Прекратите Ваши шуточки, положите трубку!
- Прости мне, Господи, мои прегрешения - не ведал я, что
творил...
- Вы что, разучились по-человечески разговаривать?!
Трубка некоторое время безмолвствовала а потом протрубила
отбой.
"Однако же, это становится навязчивым", - подумал
инспектор и зло бросил трубку на рычаги. И неожиданно
вспомнил про бутылку. Почти машинально он открыл сейф -
бутылка стояла на месте, но пробка на ней отсутствовала.
Инспектором немедленно овладели нехорошие предчувствия.
"Что за чертовщина - была ведь закрыта!.. Странно... Так,
я подошел к сейфу, специально еще затянул посильней и
поставил. Нет, это невозможно - она была закрыта!.. А где
пробка?!"
Поиски пробки успехом не увенчались. Инспектор пошарил
между папками, но не очень активно - так, больше для
проформы. Его, собственно, волновал не сам факт
исчезновения, а вопрос о том, кто и в какой момент открутил
эту пробку. Не ответив на данный вопрос, нельзя было
выдвинуть правдоподобное предположение относительно ее
местонахождения. Потому что пробку мог, например, унести в
своем кармане таинственный первооткрыватель бутылки.
Попутно инспектор убедился, что бутылка действительно
пуста, хотя через горлышко просачивался какой-то остаточный
запах. Вероятно, той самой злополучной флуктуации, но,
скорее всего, просто шампуня, каковой, по предположению, и
