Америки, полный желания делать фильмы о молодом человеке XX века, о новом
человеке в СССР Это был Сергей Эйзенштейн, увидевший в Морозове именно
такого героя Американский киновед Джей Лейда в то время учился в Москве в
институте кинематографии у Эйзенштейна и работал его ассистентом на съемках
"Бежина луга" В кастрированном виде его воспоминания из книги "История
русского и советского кино" опубликованы на русском языке [24].
Лейда вспоминает, как на Международном кинофестивале в Москве Эйзенштейн
объявил, что делает фильм на колхозную тему Актера на роль мальчика-героя
выбирали из двух тысяч детей и взяли сына мосфильмовского шофера Мальчик был
симпатичный и неутомимо повторял сцену, в которой его смертельно ранили
(умирал он под реквием Моцарта) Подросток покорял всех непосредственностью и
обаянием. Начало фильма снимали в старинном селе Коломенское возле Москвы,
что, по мнению Лейды, связывало картину с эпохой Ивана Грозного. Никто не
собирался съездить на Урал. "Реальную жизнь" оператор нашел на юге, на
берегу Азовского моря. в образцовом совхозе имени Сталина. Соцреализм, как
его понял Лейда, означает идеализацию каждого героя и каждого факта. Поля
для съемок весной перепахивали под личным надзором Эйзенштейна, чтобы
снимать их осенью. В фильме играли крупные актеры, снимал известный оператор
Эдуард Тиссэ. Во время съемок Эйзенштейн демонстрировал свой метод
многочисленным советским и зарубежным гостям. Выпуск картины задержался, так
как режиссер заболел.
Невозможно усмотреть хоть какую-либо автономность мышления сценариста или
режиссера. Разница в их взглядах состояла в том, что Ржешевский рассматривал
мальчика-доносчика как маленького героя нашего времени, а Эйзенштейн - как
вестника будущего коммунистического общества. Критик Виктор Шкловский позже
в книге об Эйзенштейне назвал фильм правдивым и великим произведением, в
котором отражено торжество жизни и литературы. На деле создатели картины
отражали торжество советской власти в деревне. Но, показывая жестокость и
насилие в период коллективизации, авторы перестарались. Стало видно, что
насилие ничем не оправдано, хотя они и пытались объяснить, что причина
жестокости - не в новой власти, а в закоренелой культурной отсталости
крестьян. Стремление авторов морально оправдать необходимость насилия только
обнажило всю бесчеловечность происходящего.
Разумеется, Эйзенштейн не был противником классовой борьбы. Но и его
размышления о праве на убийство и необходимости убивать ради высоких целей
вряд ли могли понравиться тем, кто занимался именно этим и предпочитал
делать это тихо. Отснятый материал был в сыром виде просмотрен руководством
и оценен как формалистический и зараженный мистицизмом. Авторам предложили
мотивировать переход отца к вредительству и предусмотреть оптимистический
финал: отца после доноса арестовывают, а сын остается жив. Отвергнув
счастливый конец, Эйзенштейн все же принялся за переработку сценария,
витиевато объяснив свою ошибку тем, что обобщенность образов пришла в
противоречие с конкретным материалом. Эйзенштейн увлекся работой над
фильмом, не обратив внимания на то, что 1 июня 1935 года вышло постановление
Совнаркома и ЦК ВКП/б/, устанавливающее новый порядок в вопросах классового
воспитания в бесклассовом обществе. Постановление, в частности, требовало
"усилить наблюдение за детской литературой и кинофильмами, не допуская
литературы и фильмов, могущих иметь вредное влияние на детей". Чиновники
управления кинематографии в этой связи особенно настороженно относились к
каждой новой детской картине.
Для переработки сценария Ржешевского режиссер привлек другого бывшего
чекиста, известного писателя Исаака Бабеля. Тот, по выражению Лейды,
принялся за "ревизию текста", переписав его на шестьдесят процентов.
Некоторые имена героев заменили, дав им, недолго думая, имена актеров и
работников Мосфильма. Философские обобщения (в частности, нравственное
оправдание доноса и убийства) стали еще более четкими.
Между тем времена изменились. Поднимающаяся волна арестов пугала
руководителей кино. Они во всем видели для себя опасность. В съемочной
группе Эйзенштейна-Тиссэ был свой Павлик, который обо всем сообщал куда
следует. Борис Шумяцкий, глава управления кинематографии и заместитель
председателя Комитета по делам искусств, запретил Эйзенштейну съемки,
намекая на то, что фильм вредительский. Шумяцкому нужна была крупная жертва,
которой он мог бы прикрыться. Это ему не помогло: сам Шумяцкий был вскоре
уничтожен.
От создателей фильма "Бежин луг" потребовали, как тогда выражались,
публичного покаяния. Эйзенштейн заявил, что он готов каяться немедленно, но
власти это не устраивало. Им нужен был шумный суд. В журналах и газетах
началась травля режиссера. Печать резюмировала результаты обсуждения
инцидента в высших инстанциях: вместе с Эйзенштейном виноваты все, кто его
не критиковал.
Эйзенштейн каялся в кабинетах руководства, с трибун и в печати, называя
свое детище порочным, политически несостоятельным. Он обвинял себя в том,
что за человеческой драмой сыноубийцы скрыл от зрителя классовую ненависть к
кулаку. Кляня себя за слепоту, беспечность, отсутствие бдительности, отрыв
от коллектива и масс (вся эта терминология его собственная), режиссер умолял
дать ему возможность снять фильмы о 1917 и 1937 годах - героические,
партийные, военно-оборонные. Он клялся в своих благих намерениях и
преданности Сталину. Он не без основания чувствовал себя на волосок от
ареста. Но в этот момент ему вдруг великодушно разрешили исправиться и
показать победы "ленинско-сталинских кадров". Многолетняя травля позже
привела Эйзенштейна к инфаркту.
Ржешевский оправдывался тем, что он старался как можно ярче показать
Морозова языком большевистского кино. То обстоятельство, что его отстранили
от работы и заменили Бабелем, оказалось его спасением. Тем не менее карьера
Ржешевского на фильме о Морозове закончилась. Его после того почти не
печатали. Жертвой репрессий оказался и новый соавтор сценария Бабель,
который исчез на Лубянке. Недоснятый материал первого звукового фильма
Эйзенштейна, как объясняют теперь одним иностранным гостям, случайно погиб
от воды, которая залила помещение. Другим говорят, что во время войны в это
помещение попала бомба.
Творцы героизации сами стали ее жертвами. Просчет авторов, которые вовсе
не собирались стать диссидентами, состоял и в том, что они начали делать
фильм в 1933-м, а закончили его в 1937-м, и то, что допускалось раньше,
стало крамолой. К этому времени никакие философские оправдания доноса уже не
требовались, ибо оправдания следовали за размышлениями, а размышлять было не
о чем. Из Кремля уже сказали, что доносить хорошо, и дискутировать на эту
тему могли только классовые враги.
Созданный миф помогает понять сущность метода социалистического реализма
[25]. В процессе воссоздания мифического образа Павлика Морозова реальная
фигура его все глубже утопала в домыслах. Герой был придуман наверху и
опущен в псевдодействительность. Задача искусства оказалась вывернутой
наизнанку: материю пытались изменить посредством воли, осуществляя операцию
в духе чистого идеализма, причем однопартийного.
Все произведения, созданные за полвека о Морозове, называются
документально-художественными, полудокументальными, или, как выразился в
газете "Литературная Россия" 22 марта 1963 года уральский писатель Евгений
Пермяк, "почти документальными". С таким же успехом их можно назвать почти
художественными. Газетный образ мальчика стал прототипом литературного
образа. Бумажному герою стали ставить бронзовые монументы.
СЛАВА ДОНОСЧИКАМ!
16 марта 1934 года "Пионерская правда" опубликовала донос. Он занимал
почти целиком третью страницу газеты и начинался так: "В Спасск. В ОГПУ.
Довожу до сведения органов ОГПУ, что в деревне Отрада творятся
безобразия..."
С портрета, помещенного рядом, смотрит симпатичное личико пионерки Оли
Балыкиной, девочки из Татарии. С подробностями, не забыв ни имен, ни дат,
она перечислила всех, кто, с ее точки зрения, нарушал что-либо. Не забыла
Оля и собственного отца. Письмо заканчивалось так: "... Я вывожу всех на
свежую воду. Дальше пускай высшая власть делает с ними, что хочет". Редакция
в своем комментарии сравнила Олю с Павликом Морозовым, но добавила:
"Медицинский осмотр установил, что в результате побоев здоровье Оли
надорвано. Олю отправили лечиться в санаторий на два месяца" [26].
Публикация в центральной газете образцового доноса свидетельствовала о
том, что кампания вступает в новую фазу. Ни одна кампания не проходила в
стране с таким пафосом и энтузиазмом, как вовлечение в доносительство. Донос
стал газетным жанром, доступным непрофессионалам, даже детям. Павлик Морозов
стал героем новой эпохи, и эта эпоха требовала от детей новых черт. Поэт
Александр Яшин называл это обучением бдительности и отметил, что пионерам
помогали два качества: смекалка и наблюдательность. Причины героизма просты
и понятны каждому. "Почему Павлик Морозов не боялся разоблачить своего отца
и дядю Кулуканова? - спрашивала "Пионерская правда" и отвечала: - Потому,
что он Ьыл настоящий пионер. Умел отличать друзей от врагов".
Вожди партии (Крупскую в начале 30-х годов печать также называла вождем)
делились мыслями вслух, как детям участвовать в жизни. "Поглядите, ребята,
кругом себя, - рекомендовала Крупская. - Вы увидите, как много еще старых
собственнических пережитков. Хорошо будет, если вы их будеге обсуждать и
записывать. Боюсь, что у вас получится целая толстая тетрадь". Прибывавшие
из-за границы деятели международного коммунистического движения
приветствовали зорких наблюдателей. Радио, газеты, книги, речи пели хзалу
каждому доносу, обучая тонкому искусству осведомления органов. "Пионерская
правда" печатала очерк о герое-пионере Коле Юрьеве, который сидел в пшенице
с осколком увеличительного стекла. Он увидел девочку, которая срывала
колоски, и схватил ее. Вырваться девочке, которая съела несколько зерен
хлеба, не удалось. Голодные люди, рвавшие колосья, на жаргоне тех лет в
печати назывались "парикмахерами колхозного хлеба". После создания колхозов
в стране начался голод, и неудивительно, что крестьяне крали зерно. " "Стой!
Откуда? Куда?" - так окликают станичные пионеры каждого чужого человека,
проходящего по полю, и, есл; человек окажется вором, задерживают его", -
писала "Пионерская правда" в 1933 году. Газета весело рассказывала, как дети
сами, в отсутствие взрослых, обыскивали чужие дома. Настоящий пионер Проня
Колыбин смело разоблачил свою мать, которая пошла в поле собрать опавших
зерен, чтобы накормить его самого. Мать посадили, героя-сына отправили
отдыхать в Крым, в пионерский лагерь Артек. Сведения о герое Колыбине
хранятся в картотеке кабинета истории Всесоюзной пионерской организации.
Школьник из-под Ростова-на-Дону Митя Гордиенко ловил голодных в поле
несколько раз. Выступая на суде свидетелем, он говорил: "Разоблачив воров
колхозного хлеба, я даю обязательство организовать на охрану урожая тридцать
ребят нашей коммуны и быть руководителем этого пионерского отряда..." Так,
после одного из доносов Мити на двоих взрослых муж был приговорен к
расстрелу, а жена к десяти годам лишения свободы со строгой изоляцией. Митя
получил за этот донос именные часы, пионерский костюм, сапоги и годовую
подписку на местную газету "Ленинские внучата". Знаменитый поэт Николай
