что ты меня так полюбил! Да, Аркадий, знаешь ли, что даже твоя любовь меня
убивала? Знаешь ли, что сколько раз я, особенно ложась спать и думая об
тебе (потому что и всегда думаю об тебе, когда засыпаю), я обливался
слезами, и сердце мое дрожало оттого, оттого... Ну, оттого, что ты так
любил меня, а я ничем не мог облегчить своего сердца, ничем тебя
возблагодарить не мог...
- Видишь, Вася, видишь, какой ты!..Смотри, как ты расстроен теперь, -
говорил Аркадий, у которого душа изныла в эту минуту и который вспомнил про
вчерашнюю сцену на улице.
- Полно; ты хочешь, чтоб я успокоился, а я никогда еще не был так
спокоен и счастлив! Знаешь ли... Послушай, мне бы хотелось тебе все
рассказать, да я все боюсь тебя огорчить... Ты все огорчаешься и кричишь на
меня; а я пугаюсь... смотри, как я дрожу теперь, я не знаю отчего. Видишь
ли, вот что мне сказать хочется. Мне кажется, не знал себя прежде, - да! да
и других тоже вчера только узнал. Я, брат, не чувствовал, не ценил вполне.
Сердце... во мне было черство... Слушай, как это случилось, что никому-то,
никому я не сделал добра на свете, потому что сделать не мог, - даже и
видом-то я неприятен... А всякий-то мне делал добро! Вот ты первый: разве я
не вижу. Я только молчал, только молчал!
- Вася, полно!
- Что ж, Аркаша! Что ж!.. Я ведь ничего... - прервал Вася, едва
выговаривая слова от слез. - Я тебе говорил вчера про Юлиана Мастаковича. И
ведь сам ты знаешь, он строгий, суровый такой, даже ты несколько раз на
замечанье к нему попадал, а со мной он вчера шутить вздумал, ласкать и
доброе сердце свое, которое перед всеми благоразумно скрывает, открыл
мне...
- Ну, что ж, Вася? Это только показывает, что ты достоин своего
счастия.
- Ах, Аркаша! Как мне хотелось кончить это все дело!.. Нет, я сгублю
свое счастье! У меня есть предчувствие! да нет, не через это, - перебил
Вася, затем что Аркадий покосился на стопудовое спешное дело, лежавшее на
столе, - это ничего, это бумага писаная... вздор! Это дело решенное... я...
Аркаша, был сегодня там, у них... я ведь не входил. Мне тяжело было,
горько! Я только простоял у дверей. Она играла на фортепьяно, я слушал.
Видишь, Аркадий, - сказал он, понижая голос, - я не посмел войти..
- Послушай, Вася, что с тобой? ты так на меня смотришь?
- Что? ничего? мне немного дурно; ноги дрожат; это оттого, что я ночью
сидел. Да! у меня в глазах зеленеет. У меня здесь, здесь...
Он показал на сердце. С ним сделался обморок.
Когда он пришел в себя, Аркадий хотел принять насильственные меры. Он
хотел уложить его насильно в постель. Вася не согласился ни за что. Он
плакал, ломал себе руки, хотел писать, хотел непременно докончить свои две
страницы. Чтоб не разгорячить его, Аркадий допустил его до бумаг.
- Видишь, - сказал Вася, усаживаясь на место, - видишь, и у меня идея
пришла, есть надежда.
Он улыбнулся Аркадию, и бледное лицо его действительно как будто
оживилось лучом надежды.
- Вот что: я понесу ему послезавтра не все. Про остальное солгу,
скажу, что сгорело, что подмокло, что потерял... что, наконец, ну, не
кончил, я лгать не могу. Я сам объясню - знаешь что? я объясню ему все; я
скажу: так и так, не мог... я расскажу ему про любовь мою; он же сам
недавно женился, он поймет меня! Я сделаю это все, разумеется, почтительно,
тихо; он увидит слезы мои, он тронется ими...
- Да, разумеется, поди, поди к нему, объяснись... да тут и слез не
нужно! из чего? Право, Вася, ты и меня совсем запугал.
- Да, я пойду, пойду. А теперь дай мне писать, дай мне писать, Аркаша.
Я никого не трону, дай мне писать!
Аркадий бросился на постель. Он не доверял Васе, решительно не
доверял. Вася был способен на все. Но просить прощения, в чем, как? Дело
было не в том. Дело было в том, что Вася не исполнил обязанностей, что Вася
чувствует себя виноватым сам пред собою, чувствует себя неблагодарным к
судьбе, что Вася подавлен, потрясен счастием и считает себя его
недостойным, что, наконец, он отыскал себе только предлог повихнуть на эту
сторону, а что со вчерашнего дня еще не опомнился от своей неожиданности.
"Вот что такое! - подумал Аркадий Иванович. - Нужно спасти его. Нужно
помирить его с самим собою. Он сам себя отпевает". Он думал, думал да и
решил немедленно идти к Юлиану Мастаковичу, завтра же идти, и рассказать
ему все.
Вася сидел и писал. Измученный Аркадий Иванович прилег, чтоб
пораздумать о деле опять, и проснулся перед рассветом.
- Ай, черт! опять! - закричал он, посмотрев на Васю; тот сидел и
писал.
Аркадий бросился к нему, обхватил его и насильно уложил в постель.
Вася улыбался: глаза его смыкались от слабости. Он едва мог говорить.
- Я и сам хотел лечь, - сказал он. - Знаешь, Аркадий, у меня есть
идея; я кончу. Я ускорил перо! Дальше сидеть я был неспособен; разбуди меня
в восемь часов.
Он не договорил и заснул как убитый.
- Мавра! - шепотом сказал Аркадий Иванович Мавре, вносившей чай, - он
просил разбудить его через час. Ни под каким видом! пусть спит хоть десять
часов, понимаешь?
- Понимаю, барин-батюшка.
- Обедать не готовь, с дровами не возись, не шуми, беда тебе! Коли
спросит меня, скажи, что я в должность ушел, понимаешь?
- Понимаю-ста, батюшка-барин; пусть почивает вволю, что мне! Я рада
барскому сну; и барское добро берегу. А намедни, что чашку разбила и
попрекать изволили, так это не я, это кошка Машка разбила, а я не догляди
за ней; брысь, говорю, проклятая!
- Тсс, молчи, молчи!
Аркадий Иванович выпроводил Мавру в кухню, потребовал ключ и запер ее
там на замок. Потом пошел на службу. Дорогою он раздумывал, как бы ему
предстать к Юлиану Мастаковичу, и ловко ли, и не дерзко ли будет? В
должность пришел он с робостью и робко осведомился, тут ли его
превосходительство; ответили, что нет, да и не будет. Аркадий Иванович
мигом хотел идти к нему на квартиру, но весьма кстати сообразил, что если
Юлиан Мастакович не приехал, так, стало быть, занят и дома. Он остался.
Часы казались ему нескончаемыми. Под рукою он выведывал о деле, порученном
Шумкову. Но никто не знал ничего. Знали только, что Юлиан Мастакович
изволил занимать его особыми поручениями, - какими, не знал никто. Наконец
пробило три часа, и Аркадий Иванович бросился домой. В прихожей остановил
его один писарь и сказал, что Василий Петрович Шумков приходил, этак будет
в первом часу, и спрашивал, прибавил писарь: тут ли вы и не был ли тут
Юлиан Мастакович. Услышав это, Аркадий Иванович нанял извозчика и доехал
домой вне себя от испуга.
Шумков был дома. Он ходил по комнате чрезвычайно взволнованный.
Взглянув на Аркадия Ивановича, он как будто тотчас оправился, одумался и
поспешил скрыть свое волнение. Он молча сел за бумаги. Казалось, он избегал
вопросов своего друга, тяготился ими, сам задумал кое-что про себя и уже
решился не открывать своего решения, затем что и на дружбу более нельзя
положиться. Это поразило Аркадия, и сердце его изныло от тяжкой,
пронзительной боли. Он сел на кровать и развернул какую-то книжонку,
единственную, бывшую в его обладании, а сам не спускал глаз с бедного Васи.
Но Вася упорно молчал, писал и не подымал головы. Так прошло несколько
часов, и мучения Аркадия возросли до последней степени. Наконец, часу в
одиннадцатом, Вася поднял голову и тупым, неподвижным взглядом посмотрел на
Аркадия. Аркадий ждал. Прошло две-три минуты; Вася молчал. "Вася! - крикнул
Аркадий. Вася не дал ответа. - Вася! - повторил он, вскочив с кровати. -
Вася, что с тобой? что ты?" - закричал он, подбегая к нему. Вася поднял
голову и опять посмотрел на него тем же тупым, неподвижным взглядом. "На
него столбняк нашел!" - подумал Аркадий, весь дрожа от испуга. Он схватил
графин с водой, приподнял Васю, налил ему воды на голову, намочил виски,
тер руки в своих руках, - и Вася очнулся. "Вася, Вася! - кричал Аркадий,
заливаясь слезами, не удерживаясь более. - Вася, не губи себя, вспомни!
вспомни!.." Он не договорил и горячо сжимал его в своих объятиях. Какое-то
тягостное ощущение прошло по всему лицу Васи; он тер себе лоб и схватился
за голову, словно боясь, что она разлетится.
- Не знаю, что это со мною! - проговорил он наконец, - я, кажется,
надорвался. Ну, хорошо, хорошо! Полно, Аркадий, не печалься; полно! -
повторял он, смотря на него грустным, изнеможенным взглядом, - чего
беспокоиться? полно!
- Ты же, ты же меня утешаешь, - закричал Аркадий, у которого
разрывалось сердце. - Вася, - сказал он наконец, - приляг, засни немножко,
что? Не мучь себя понапрасну! Лучше потом опять сядешь работать!
- Да, да! - повторял Вася. - Изволь! я лягу; хорошо; да! видишь ли, я
хотел кончить, а теперь раздумал, да...
И Аркадий утащил его на постель.
- Слушай, Вася, - сказал он твердо, - нужно окончательно решить это
дело! Скажи мне, что ты задумал?
- Ах! - сказал Вася, махнув ослабевшей рукой и повернув на другую
сторону голову.
- Полно, Вася, полно! решись! Я не хочу быть убийцей твоим: я не могу
больше молчать. Ты не заснешь, коль не решишься, я знаю.
- Как хочешь, как хочешь, - загадочно повторил Вася.
"Сдается!" - подумал Аркадий Иванович.
- Последуй мне, Вася, - сказал он, - вспомни, что я говорил, и я спасу
тебя завтра; завтра я решу твою участь! Что я говорю, участь! Ты так
напугал меня, Вася, что я сам толкую твоими словами. Какая участь! Просто
вздор, пустяки! Тебе не хочется потерять расположение, любовь, если хочешь,
Юлиана Мастаковича, да! и не потеряешь, увидишь... Я...
Аркадий Иванович еще долго бы говорил, но Вася прервал его. Он
приподнялся на постели, молча обвил обеими руками шею Аркадия Ивановича и
поцеловал его.
- Довольно! - сказал он слабым голосом, - довольно! полно об этом!
И он снова повернул к стене свою голову.
"Боже мой! - думал Аркадий, - боже мой! что с ним? Он совсем
потерялся; на что он решился такое? Он погубит себя".
Аркадий смотрел на него в отчаянии.
"Если б он заболел, - думал Аркадий, - может быть, лучше бы было. С
болезнью прошла бы забота, а там можно бы отличным образом уладить все
дело. Но что я вру! Ах, создатель мой!.."
Между тем Вася как будто задремал. Аркадий Иванович обрадовался.
"Добрый знак!" - думал он. Он решился сидеть над ним всю ночь. Но сам Вася
был неспокоен. Он поминутно вздрагивал, метался на постели и на мгновение
открывал глаза. Наконец утомление взяло верх; казалось, он заснул как
убитый. Было около двух часов утра; Аркадий Иванович задремал на стуле,
облокотясь локтем на стол.
Сон его был тревожен и странен. Ему все казалось, что он не спит и что
Вася по-прежнему лежит на постели. Но странное дело! Ему казалось, что Вася
притворяется, что он даже обманывает его и вот-вот встает потихоньку,
наблюдая его вполглаза, и крадется за письменный стол. Жгучая боль
захватывала сердце Аркадия; ему было и досадно, и грустно, и тяжело видеть
Васю, который не доверяет ему, таится от него и кроется. Он хотел обхватить
его, закричать, унесть на кровать... Тогда Вася вскрикивал у него на руках,
и он уносил на постель один бездыханный труп. Холодный пот проступал на лбу
Аркадия, сердце его страшно билось. Он открыл глаза и проснулся. Вася сидел
перед ним за столом и писал.
Не доверяя чувствам своим, Аркадий взглянул на постель: там не было
Васи. Аркадий вскочил в испуге, еще под влиянием своих сновидений. Вася не
шелохнулся. Он все писал. Вдруг Аркадий с ужасом заметил, что Вася водит по
бумаге сухим пером, . перевертывает совсем белые страницы и спешит, спешит
наполнить бумагу, как будто он делает отличнейшим и успешнейшим образом
дело! "Нет, это не столбняк! - подумал Аркадий Иванович и затрясся всем
телом. - Вася, Вася! откликнись же мне!" - закричал он, схватив его за
плечо. Но Вася молчал и по-прежнему продолжал строчить сухим пером по
бумаге.
- Наконец я ускорил перо, - проговорил он, не подымая головы на
