на пути нагваля.
Я договорилась поехать в Венесуэлу с неофициальным визитом. Мне можно
было видеться с родственниками. Я думала и собирала сведения о любой
возможности для будущего исследования в культурной антропологии. Флоринда
хвалила меня за быстроту и тщательность, хотя мне кажется, она забавлялась
со мной. Хвалить меня было не за что. Я напомнила ей, что меня волнует
отсутствие ее инструкций. Снова и снова я просила ее более детально
раскрыть мою роль в Венесуэле. Чем ближе подходила дата моего отъезда, тем
больше я беспокоилась об исходе всего этого. Я настаивала, правда, не в
очень ясных выражениях, на необходимости более определенных инструкций.
Мы сидели в плетеных креслах, удобно подбитых мягкими подушками, в
тени фруктовых деревьев, растущих в ее огромном дворе. В своем длинном
кисейном платье, в своей широкополой шляпке, обмахиваясь разрисованным
веером, она выглядела человеком другой эпохи.
- Забудь об определенной информации, - сказала она нетерпеливо. - она
не принесет тебе никакой пользы.
- Она обязательно даст мне массу полезного, - настаивала я. - я
действительно не понимаю, почему ты не сделаешь этого для меня, Флоринда.
- Вини в этом тот факт, что я нахожусь в мире нагваля; тот факт, что
я женщина, и что я принадлежу другому настроению.
- Настроению? Что ты подразумеваешь под настроением?
Она посмотрела на меня далеким беспристрастным взглядом.
- Хотела бы я, чтобы ты слышала свои слова. Какое настроение? -
передразнила она меня. Ее лицо выразило презрение. - видишь ли, аккуратная
расстановка мыслей и дел не для меня. Для меня порядок отличается от
аккуратной расстановки вещей. Я не проклинаю глупость и не имею терпение.
Это является настроением.
- Это звучит ужасно, Флоринда. Я была уверена, что в мире нагваля
люди стоят выше мелочности и не ведут себя нетерпеливо.
- Быть в мире нагваля значит ничего не делать со своим настроением, -
сказала она, сделав смешной, безнадежный жест. - ты же видишь, я
безупречно нетерпима.
- Мне действительно хочется знать, что означает быть безупречно
нетерпимой.
- Это означает, например, что я полностью сознаю, как ты надоела мне
со своей глупой настойчивостью, выспрашивая подробные инструкции. Моя
нетерпимость говорит мне, что я должна остановить тебя. Но моя
безупречность заключается в том, чтобы заставить тебя замолчать
немедленно.
Все это выльется в следующее, - продолжала она, - если ты, несмотря
на мое предупреждение, будешь упорствовать в просьбе о подробностях, что
вызвано только твоей дурной привычкой иметь все разжеванным, я ударю тебя,
чтобы ты остановилась. Но я никогда не буду сердита или обижена на тебя.
Несмотря на ее серьезный тон, я засмеялась.
- Ты действительно будешь меня бить, Флоринда? Хорошо, лупи меня,
если тебе это нужно, - добавила я, рассматривая ее решительное лицо. - но
мне надо знать, что я буду делать в Венесуэле. Я схожу с ума от волнения.
- Все верно! Если ты настаиваешь на знании деталей, которые я считаю
важными, я расскажу тебе. Я надеюсь, ты понимаешь, что мы разделены
бездной, и через эту бездну нельзя перебросить мост с помощью болтовни.
Мужчины могут строить мосты из своих слов, а женщины не могут. Сейчас ты
подражаешь мужчинам. Женщины делают мост из своих поступков. Ты знаешь,
что мы даем рождение. Мы создаем людей. Я настаиваю на твоем отъезде для
того, чтобы ты в одиночестве определила, что является твоими сильными
сторонами, а что - слабостями.
- Я понимаю, о чем ты говоришь, Флоринда, но прими во внимание мое
положение.
Флоринда смягчилась, отбросив резкий ответ, уже готовый сорваться с
ее губ.
- Все верно, все верно, - сказала она устало, жестом приказав мне
поставить свой стул рядом с ней. - я дам тебе подробные детали того, что я
считаю важным для твоей поездки. К счастью для тебя, это не будет
подробной инструкцией, за которой ты гоняешься. Ты хочешь, чтобы я точно
расписала тебе, что делать в будущей ситуации и когда это делать. То, о
чем ты просишь, совершенно глупо. Как я могу дать тебе инструкции о том,
чего еще не существует? Лучше я дам тебе взамен инструкции, как привести в
порядок свои мысли, чувства и реакции. Используя их, ты справишься с любой
возможностью, которая может представиться.
- Ты это серьезно, Флоринда? - спросила я недоверчиво.
- Я смертельно серьезна, - уверила она меня. Наклоняясь вперед на
своем стуле, она продолжала говорить, сопровождая все улыбкой и смехом. -
первым подробным пунктом считается проведение инвентаризации самой себя.
Видишь ли, в мире нагваля мы должны отвечать за свои поступки.
Она начала напоминать мне то, что знала о пути воина. За то время,
что я была с ней, говорила она, я прошла обширную практику в тяжелой
психологии мира нагваля. Поэтому любые детальные инструкции, которые она
могла мне сейчас преподнести, фактически были подробным напоминанием о
пути воина.
- На пути воина женщина не чувствует себя важной, - продолжала она,
словно декламируя что-то заученное наизусть, - так как важность смягчает
неистовство. На пути воина женщины свирепы. Они остаются неистово
беспристрастными при любых условиях. Они не требуют ничего, но готовы дать
себе все, что угодно. Они неистово ищут сигнал из души вещей в виде
доброго слова, уместного жеста; и когда они находят его, то выражают свою
благодарность, удваивая свое неистовство.
На пути воина женщины не рассуждают. Они неистово стушевываются для
того, чтобы слушать и наблюдать, поэтому они могут покорять и быть
покорными своим победителям, или быть побежденными возвеличены поражением.
На пути воина женщины не сдаются. Они могут быть побеждены тысячи
раз, но они никогда не сдаются. И превыше всего, на пути воина женщины
свободны.
Не смея перебивать ее, я продолжала очарованно смотреть на Флоринду,
хотя и не совсем понимала то, о чем она говорит. Я почувствовала острое
отчаяние, когда она остановилась, будто ей нечего было больше мне сказать.
Совершенно не желая того, я бесконтрольно расплакалась. Я знала, что то, о
чем она говорит, не поможет мне решить свои проблемы.
Она позволила мне поплакать немного, а затем рассмеялась.
- Ты на самом деле плачешь! - недоверчиво воскликнула она.
- Ты самая бессердечная и бесчувственная из всех, кого я встречала, -
сказала я сквозь рыдания. - ты готова отправить меня бог знает куда, и
даже не говоришь, что мне там делать.
- Но я уже сделала это, - сказала она, спокойно улыбаясь.
- То, что ты сказала, не имеет значения в реальной жизненной
ситуации, - сердито возразила я. - а сама ты выглядишь, как диктатор,
который выкрикивает с трибуны лозунги.
Флоринда весело смотрела на меня.
- Ты будешь удивлена, как много пользы можно извлечь из этих глупых
лозунгов, - сказала она. - но сейчас давай придем к соглашению. Я никуда
не гоню тебя. Ты женщина на пути воина, ты вольна делать все, что
пожелаешь, и ты знаешь это. Ты еще не поняла, что мир нагваля повсюду. Я
не учитель для тебя; я не наставник для тебя; я за тебя не отвечаю. Только
ты за себя в ответе. Самой трудной вещью, которую следует понять о мире
нагваля, является то, что он предлагает полную свободу. Но свобода не
освобождает.
Я взяла тебя под свое крылышко из-за того, что у тебя есть
естественная способность видеть все так, как оно есть, ты можешь убрать
себя из ситуации и увидеть в этом нечто удивительное. Это дар; ты была
рождена такой. Для обычных людей требуются годы, чтобы убрать себя из
своих затруднений с самим собой и обрести способность видеть в этом нечто
удивительное.
Не считаясь с ее похвалой, я продолжала беспокоиться. В конце концов
она успокоила меня, пообещав, что перед моим отъездом даст мне подробную
информацию, какую я только пожелаю.
Я ждала ее в зале ожидания аэропорта, но Флоринда не пришла.
Удрученная и переполненная жалостью к себе, я дала волю своему отчаянию и
разочарованию. Под любопытными взорами прохожих я села и заплакала. Я не
чувствовала себя такой одинокой никогда раньше. Все, о чем я могла думать
тогда, так это только о том, что никто не пришел проводить меня, никто не
помог мне нести мои чемоданы. Я всегда пользовалась услугами родственников
и друзей, провожавших меня.
Флоринда предупреждала меня, что любой, кто выбрал мир нагваля,
должен быть готов к неистовому одиночеству. Она ясно выразилась, что для
нее одиночество означает не уединенность, а физическое состояние
уединенности.
3
Я никогда себе не представляла, какой защищенной была моя жизнь. В
комнате отеля в каракасе, одна и без каких-нибудь идей о том, что делать,
я только сейчас испытала одиночество, о котором говорила Флоринда.
Единственное, что я могла еще делать - это сидеть в кровати и смотреть
телевизор. Я не желала касаться своих чемоданов и даже подумывала улететь
обратно в Лос-Анджелес. Моих родителей в это время в Венесуэле не было, а
с братьями я не смогла созвониться.
Только после огромного усилия я начала распаковывать свои вещи. И
вдруг нашла записку, написанную Флориндой; она была аккуратно спрятана
внутри пары сложенных брюк. Я жадно прочла ее.
"Не беспокойся о мелочах. Если имеешь убеждение, то мелочи склонны
подчиняться обстоятельствам. Твоим планом может быть следующее. Выбери
что-нибудь и назови это началом. Затем иди и стань лицом к началу. Встав
лицом к лицу с началом, позволь ему сделать с собой все, что угодно. Я
надеюсь, что твои убеждения не позволят тебе выбрать начало с причудами.
Смотри на вещи реально и скромно. Начни это сейчас!
Для начала можешь делать все, что хочешь".
Обретя решительность Флоринды, я взяла телефон и набрала номер моей
старой подруги. У меня не было уверенности, что она еще живет в каракасе.
Вежливая дама, ответившая мне, дала несколько других номеров, так как моя
знакомая недолго жила по этому адресу. Я начала звонить всем, кого знала,
мне нельзя было останавливаться. Начало овладело мной. В конце концов я
нашла супружескую пару, которую знала с детства. Это были друзья моих
родителей. Они захотели увидеть меня немедленно. Собираясь на свадьбу, они
настояли на том, чтобы я присоединилась к ним. Они уверяли меня, что все
будет хорошо.
На свадьбе я встретила бывшего священника-иезуита, который был
антропологом-любителем. Мы проговорили с ним много часов подряд. Я
рассказала ему о своем интересе к антропологическим изысканиям. Как будто
ожидая от меня этого, он начал излагать спорные мнения о народных
целителях, раскрывая социальную роль, которую они играли в своем
окружении.
Я не упоминала целителей или целительство вообще, как возможное
направление моих изысканий, хотя они и стояли для меня на первом плане.
Вместо чувства радости, что он, казалось бы, следует моим сокровенным
желаниям, я начала опасаться, что стою на грани срыва. Когда же он сказал,
что мне не следует посещать городок Сортес, хотя его и принято считать
центром спиритизма в западной Венесуэле, я почувствовала, что он мне
надоел до чертиков. Он, казалось, предвосхищал каждый мой шаг. Это был
именно тот городок, куда я собиралась съездить, если не случится
чего-нибудь еще.
Я вполне оправдала себя и уже собиралась покинуть священника, когда
он довольно крикливым тоном сказал, что мне нужно серьезно подумать о
поездке в Курмину, в северную Венесуэлу, где я могла бы найти
