ВАРВАРА. Марина мне не сестра.
АНТОН. Мне надоела эта игра. Я больше не играю! Я не хочу больше играть.
ВАРВАРА. Это не игра. У меня нет сестер. Я встретила Марину на какой-то
попойке. У меня не было ничего. Я погибала. Я была как капля воды, которая
вот-вот превратится в ледышку. И знаешь, что она сделала? Она подарила мне
самое дорогое, что у нее было, единственное свое сокровище - тебя. Она хотела
меня спасти и подарила мне то, что не имеет цены - мумию египетского фараона.
Какой бесценный подарок для знатока, для того, кто может оценить, верно? В
один миг я стала безумно богатой. Но что мне было делать с таким подарком? С
ним нужно уметь обращаться, хранить его. Чтобы черпать вдохновение из мумии
фараона, чтобы извлечь из нее что-нибудь для этой жизни, надо ее любить. Ей и
в голову не могло прийти, что любить - это очень трудно. Ей невозможно это
объяснить. Для нее любовь - это так естественно... Она думала, что ее
бесценный подарок сделает меня счастливой. Но я в этой области абсолютно
бездарна. Я не знаю, что мне делать с мумией Тутанхамона, зачем доставать ее
из пирамиды на свет божий и как извлекать из нее радость. Такой курьез
получился с этим бесценным подарком. Но она все равно спасла меня, спасла так,
как и сама не ожидала. Меня никто не признавал как актрису. Я все время играла
себя, играла свою дистонию. А что еще можно играть в этом мире, где каждый сам
за себя? А тут я впервые встретила девочку, которая не тоскует, а любит.
Сегодня я сыграла ее, и меня приняли в театр. Я не хотела ее играть, она меня
очень долго просила.
_
Пауза. Антон отталкивает Варвару с силой, она летит к стене и ударяется об
нее. Антон в испуге.
_
ВАРВАРА (смеется). Чтобы сдвинуться с места, не надо сниматься с якоря.
_
Антон поворачивается и уходит.
_
ВАРВАРА (гладит рукой свое плечо). Господи, как больно... Как больно...
(Сдерживает слезы.)
_
Комната общежития. Темно. Резко появляется Антон, включает свет. Кровать
Марины пуста. На другой кровати спит какая-то девушка. Когда загорается свет,
она садится на кровати. Это крупная девица в простой нелепой ночной сорочке.
Она бессмысленно смотрит на Антона, щурясь от яркого света.
_
АНТОН. Откуда ты взялась?
_
Девушка берет с тумбочки очки, надевает, опять смотрит на Антона, потом берет
с тумбочки часы, смотрит, который час.
_
НИНА. Час ночи. Что ты здесь делаешь?
АНТОН. Марина не приходила?
НИНА. Я приехала два часа назад. Она еще, наверно, не приехала. Занятия только
послезавтра.
АНТОН. Она не уезжала.
НИНА. А где она?
АНТОН. Пошла прогуляться.
НИНА. Давно?
АНТОН. Не знаю. В десять ее здесь не было.
НИНА. А откуда ты знаешь, куда она ушла?
АНТОН. А куда она могла уйти?
НИНА. Мало ли... Может, где-то заночевала. Утром появится.
_
Антон садится.
_
НИНА. Ты что, будешь ее ждать?
АНТОН. Да.
НИНА. Антуан, ты пьян?
АНТОН. Абсолютно трезвый. Она пропала.
НИНА. Надо заявить в полицию.
АНТОН. Я заявил. В милицию.
НИНА. Пардон... Когда ты пришел, мне снился полиХцейский-негр.
АНТОН. Господи...
НИНА. Такой шикарный. Ты прервал на самом интересном месте. Он зашел в буфет
на вокзале в Апатитах, весь в снегу, в валенках, а на боку у него вместо
кобуры висели ботинки с фигурными коньками. Я еще подумала, что явно не его
размера. Ты же знаешь, что наши победили на чемпионате мира.
АНТОН. Нинка, ты привезла чего-нибудь пожрать?
НИНА. А как же! (Встает с кровати. Ее ночная сорочка больше похожа на
смирительную рубашку. Открывает форточку, достает из-за окна авоську с
продуктами.)
АНТОН. А что, холодильник не работает?
НИНА. Черт его знает! У нас в Апатитах ничего не работает. Я по привычке.
(Раскладывает на столе продукты, нарезает мясо, достает посуду.)
АНТОН. Нинка, она раньше так уходила?
НИНА. Антуан, это ваши дела. Я в этом ни хрена не смыслю и лезть не буду,
понял?
_
Едят.
_
АНТОН. Ну, как там в Апатитах? Жить можно?
НИНА. Еще как! У нас там какие-то такие трубы интересные. Когда по ним что-то
начинает течь, они сразу лопаются, как мыльные пузыри. По всему городу канавы
вырыты, пар прет, как в парилке. Попрыгаешь день через эти канавы, домой
приходишь, разденешься - как в ледяную прорубь. Бодрит жутко.
АНТОН. Ты бы оделась.
НИНА. Да ты что! Здесь у вас жарко.
АНТОН. Нинка, у тебя когда-нибудь был какой-нибудь юноша?
НИНА. Кто?
АНТОН. Юноша, говорю, был у тебя?
НИНА. Какой еще юноша? Юноша - это кто?
АНТОН. Юноша - это некто мужского пола.
НИНА. Нет, такого не знаю. Любовь была. Это как положено. Это было.
АНТОН. В Апатитах?
НИНА. Антуан, прошу тебя... (Смеется, подавилась, кашляет.) Стукни по спине.
_
Антон бьет ее слегка по спине, тоже начинает смеяться.
НИНА. Слушай, аппетит разыгрался. Зачем ты меня рассмешил?
АНТОН. Тащи, что там у тебя еще есть.
НИНА (достает из сумки трехлитровую банку с огурцами и палку колбасы.) Если мы
с тобой будем так всю ночь хомячить в два жала, мы лопнем. Тут продуктов на
месяц. Знаешь, как я это все доперла! (Открывает банку с огурцами, нарезает
колбасу.)
АНТОН (помрачнел). Почему всю ночь?
НИНА (смотрит на него растерянно). Конечно... Может, она и раньше придет...
АНТОН. Ну так как там про любовь?
НИНА (смеется). Антуан, прошу тебя... Я опять подавлюсь.
АНТОН. Нинель, расскажи, умоляю.
НИНА. Про любовь, говоришь? У нас в Апатитах есть бард.
АНТОН. Кто?
НИНА. Ну бард, бард. От слова бардак. Сокращенно бард. Ну с гитарой такой,
знаешь? В каждом городе такой есть, но я тогда не знала. Когда я его увидела,
я отпала. Я еще в школе училась и из родного города никуда не выезжала. Так
вот, смотрела я на этого барда и плакала. Я думала: конечно, это не для меня.
Наверно, суждено мне в девках помереть. А он возьми да подвали ко мне. И
началась любовь. Да какая! Он говорит: "У меня есть семь любовниц. Будешь
восьмой?"
АНТОН. И ты согласилась?
НИНА. Ну ты странный... А что мне было делать? Я знала, что такого нигде нет и
больше никогда не будет. Представляешь, весь в черном, все время поддатый и
без копейки денег. Я чувствовала себя, как на Монпарнасе.
АНТОН. Что это за бард без денег?
НИНА. Так он все деньги жене отдавал.
АНТОН. У него и жена была?
НИНА. Как положено. Матка. Когда он любви преХдавался, она гитару чистила.
Хотя восемь плюс еще однаИ- это, кажется, больше даже, чем Коран позволяет.
АНТОН. Он что, мусульманин был?
НИНА. Почему был? Он и сейчас есть. Не мусульманин, а грек. Дионисий.
АНТОН (смеется). Как это грек в Апатиты попал?
НИНА. Вот спрашивается. И как я могла от такого отказаться? Это мне сейчас
смешно, а тогда, Антуан, мне было совсем не смешно. Ты бы видел нас всех
тогда! Еще та компания. Если бы эти семеро сейчас сюда завалили, ты бы со
стула упал. Ну вот, страдала я отчаянно. Думала, как же я смогу без него жить?
А когда сюда приехала и в универ поступила, поняла, что меня кто-то крепко
надул. Здесь таких бардов на каждом шагу по двадцать копеек за пучок в
базарный день. А ты, Антуан, по сравнению с этим бардом, просто Гийом
Аполлинер.
АНТОН. Грустная история.
НИНА. А главное - поучительная.
АНТОН. Ну и как теперь с любовью?
НИНА. Антуан, мне этого Дионисия поддатого хватит надолго. Сейчас мне главное
- чтоб в аспирантуре остаться. Диссертацию буду писать.
АНТОН. Тему уже выбрала?
НИНА. А как же! (Достает из сумки трехлитровую банку с помидорами и палку
колбасы. Едят.) Про Евтушенко буду писать.
АНТОН. Тема классная, что и говорить.
НИНА. Другую мне не поднять пока. Этот чертов бард так меня шибанул, что у
меня до сих пор мозги набекрень. Мне главное - защититься. А уж потом...
АНТОН. Заведешь себе восьмерых.
НИНА. Скажешь тоже...
АНТОН. Что, восьмерых не потянешь?
НИНА. Запросто. Ты посмотри на меня. (Расправляет плечи.) Только где ж их
столько набрать? Антуан, я не переборчива. Мне лишь бы глаза были и чтоб не
грек Боже упаси. Но такого, сам знаешь, где взять! Хочу пушкиниста найти. Но
это в будущем. Это все мечты, Антуан, девические.
АНТОН. Интересно ты рассказываешь. (Смотрит на часы.)
НИНА. Будешь еще есть?
АНТОН. Ложись, Нинель.
НИНА. А ты? Что, всю ночь будешь так сидеть?
АНТОН. Угу.
НИНА. Я еще поем. Совсем спать не хочется. Ни в одном глазу.
АНТОН. Ложись, Нинель, ложись. И свет можешь погасить. Я не буду тебе мешать.
НИНА. Мешать? Что ты! Провести ночь с влюбленным мужчиной - подарок судьбы.
Грех проспать такую ночь. Ты закусывай, а я буду рассказывать. Люблю смотреть,
как едят счастливые люди. Ты знаешь, счастливые люди едят совсем не так, как
несчастные. Ко мне бабушка приезжала из Франции. Она ела так, как будто
наряжалась на бал. Одно удовольствие было смотреть. А в троллейбус заходила и
кричала: "Водитель, включите эйр кондишн!"
АНТОН. У тебя бабушка во Франции?
НИНА. Была.
АНТОН. А чего ж ты-то не во Франции?
НИНА. Ее с дедом немцы во время войны угнали из Киева, а папаша маленький был,
в детский дом попал в Апатиты. Бабушка во Францию потом попала. У них с дедом
там магазинчик был. А когда дед умер, она нас разыскала и хотела к себе
забрать, ей там трудно одной было.
АНТОН. Ну и что?
НИНА. Понимаешь, отец мой был парикмахером, но ему все время казалось, что он
- как Есенин. Почему именно Есенин, Бог его знает. Но он время от времени
куда-то исчезал - на неделю, а то и на две. Потом появлялся просветленный,
такой нежный, заботливый. Время шло, он начинал смуреть, смурел все больше и,
наконец, исчезал опять. Мамаша терпела, терпела, а потом ушла к врачу, к
психиатру. Он ей помогал, помогал и помог совсем. Папаша вернулся
просветленный, а ее нет, и след простыл. Она у психиатра значит. Он запил
по-черному, стал исчезать, да еще и пить, а я сидела ждала. Сидишь ночью,
ждешь, делать нечего, я стала книжки читать. Читала ночи напролет. А тут бабка
нас и разыскала, пишет: приеду, заберу вас к себе. Папаша пить бросил,
помолодел, повеселел, мы квартиру продали. Ну и тут появляется бабушка.
Заходит, смотрит на сыночка своего и... падает в обморок. Потом приходит в
себя и говорит: "Неужели это мой сын такой старый?" В общем, смотрела она на
него, смотрела и решила, что не годится он для Франции, Есенин-то наш. Его она
брать не захотела, а меня одобрила, хотела забрать. Но в сложившейся ситуации
это было невозможно, сам понимаешь. Бабуся укатила ни с чем, вернее, ни с кем.
Ну и нам пора было съезжать - квартиру-то мы продали. Папочка запил по
черному, все, как положено, и пропал. Прихожу я однажды из школы домой и
чувствую, что он дома, где-то здесь, совсем рядом, я даже уже знала, где
именно. Открыла ванную комнату, ну он там и висит на трубе. Как Есенин. Думаю,
надо мамочке позвонить, я ведь маленькая еще, чтобы папочку с трубы снимать.
Мамочка прибежала, стала охать, ахать. "Допрыгался,- говорит,- Есенин. А ты
бесчувственная,- это она мне говорит". Ну раз я бесчувственная, я ее и
вытолкала за дверь. Сняла папочку, помыла, привела в божеский вид, нарядила,
ну а тогда уже и позвала всю эту братию: милицию, врачей. Они хай подняли, что
нельзя было, дескать, его трогать. Только я на них на всех положила. Я тогда
уже сама решала, кого мне трогать, а кого не трогать.
АНТОН. Ну после этого ты уже могла уехать к бабушке.
НИНА. Могла. Только бабушка из окошка выбросилась чуть ли не в тот же день,
что и папочка. Так что не зря он себя Есениным чувствовал.
АНТОН. К кому же ты ездишь?
НИНА. А на могилку езжу два раза в год. Новые хозяева моей квартиры люди
душевные. Когда я приезжаю, они мне комнату сдают за валюту. Мне бабушка
наследство оставила во Франции. Гроши, конечно, для нормальных людей, а для
меня целое состояние, если здесь жить.
_
Антон смотрит на часы.
_
НИНА (закрывает рукой часы на его руке). Она придет, когда рассветет. Поверь
мне. Я знаю, когда приходят. Есть время еще ровно на одну историю. (Снимает
