"Через частоту сто тридцать мне еще придется пройти... Только бы
вытерпеть это..."
- Теперь, Пфафф, проверьте его на девяносто третьей.
Когда была установлена эта частота, со мной случилось нечто
совершенно неожиданное. Я вдруг вспомнил уравнения, которые я
передавал для решения Крафтштудту, и с изумительной ясностью
представил себе весь ход их решения. "Это и есть частота,
стимулирующая математическое мышление", - пронеслось в голове.
- Раух, назовите мне первые пять членов функции Бесселя второго
рода, - услышал я приказание доктора.
Я выпалил ответ, как из пулемета. Ясность в голове была
кристальной. Тело наполнилось чудесным, радостным чувством того, что
ты все знаешь и все помнишь.
- Назовите первые десять знаков числа "пи" после запятой.
Я ответил и на этот вопрос.
- Решите кубическое уравнение.
Доктор продиктовал уравнение с неуклюжими дробными коэффициентами.
Ответ я нашел за две-три секунды, назвав все три корня.
- Пошли дальше. Здесь у него как и у всех нормальных людей.
Частота медленно повышалась. В один из моментов я вдруг захотел
плакать. К горлу подкатил горький комок, слезы потекли из глаз. И
тогда я расхохотался. Я хохотал изо всех сил, как будто бы меня
щекотали. Я смеялся, а слезы все текли и текли...
- Опять идиотский случай... Не как у всех. Я сразу определил, что
это сильный нервный тип со склонностью к нервозам. Когда же он
заревет?
"Заревел" я тогда, когда плакать мне вовсе не хотелось. На душе
вдруг стало радостно и безоблачно, как при легком опьянении. Хотелось
петь песни и смеяться. Хотелось прыгать от радости. Все - и
Крафтштудт, и Больц, и Дейнис, и доктор - казались хорошими,
добродушными людьми. И вот в этот момент усилием воли я заставил себя
всхлипывать и громко сморкаться. Рыдал я отвратительно, но достаточно
убедительно, чтобы вызвать очередные комментарии доктора:
- Все наоборот. Нет ничего похожего на нормальный спектр. С этим
нам придется повозиться.
"Скоро ли будет частота сто тридцать?" - с ужасом подумал я, когда
радостное и беззаботное настроение снова сменилось состоянием
безотчетного беспокойства, волнения, ощущением того, что вот-вот
должно что-то произойти, что-то неизбежное и страшное... В это время я
замурлыкал про себя какую-то песню. Делал я это механически, не думая,
а сердце билось все сильнее и сильнее в предчувствии страшной роковой
неизбежности.
Когда частота генератора приблизилась к той, которая вызывает
возбуждение болевых ощущений, я это почувствовал сразу. Вначале сильно
заныли суставы большого пальца правой руки, затем я почувствовал
острую резь в ране, которую получил на фронте. Через секунду
мучительная, острая и колющая боль распространилась по всему телу. Она
проникла в глаза, зубы, в мускулы, наконец, в мозг. Кровь бешено
застучала в ушах. Неужели не выдержу? Неужели не хватит воли совладать
с этой кошмарной болью и не показать, что я чувствую? Ведь
существовали же люди, которые умирали под пытками, не издав ни единого
стона. История знает героев, которые молча умирали на кострах...
А боль все нарастала и нарастала. Наконец она достигла своего
апогея; казалось, весь организм превратился в один сплошной клубок
раздираемых на клочки нервов. Перед глазами поплыли фиолетовые кольца,
я почти терял сознание, но молчал.
- Ваши ощущения, Раух? - опять, как из-под земли, услышал я голос
доктора.
- Дикое ощущение злобы, - процедил я сквозь зубы, - если бы вы мне
сейчас попались...
- Пошли дальше. Он совершенно ненормальный человек. У него все
наоборот, - повторил свое заключение доктор.
Когда я уже терял сознание, когда готов был закричать, застонать,
боль внезапно исчезла. Все тело покрылось холодным липким потом.
Мускулы дрожали.
В дальнейшем при какой-то частоте я вдруг увидел несуществующий
ослепительно яркий свет, который не исчез и тогда, когда я крепко
зажмурил глаза, затем я пережил ощущение волчьего голода, потом
услышал сложную гамму оглушительных звуков, потом стало холодно, как
будто бы меня совершенно раздетым вывели на мороз.
Я предвидел, что все эти ощущения я должен буду перенести, и
поэтому на все вопросы доктора отвечал, невпопад, чем вызывал бурные
комментарии с его стороны.
Я знал, что мне предстояло испытать еще одно страшное ощущение, о
чем я вчера слышал в палате. Это ощущение потери воли. Именно воля до
настоящего момента меня спасала. Она, эта незримая сила души, помогала
мне бороться со всеми теми чувствами, которые искусственным путем
вызывали во мне мои мучители. Но ведь они при помощи своего адского
импульсного генератора доберутся и до нее. Как они установят, что она
у меня потеряна? Я ждал этого момента с волнением. И он наступил.
Как-то внезапно я почувствовал, что мне все безразлично.
Безразлично, что я нахожусь в лапах шайки Крафтштудта, безразличны все
окружающие его люди, безразличен я сам. Голова стала совершенно
пустой. Все мышцы расслабились. Ощущения исчезли. Это было состояние
полного физического и душевного опустошения. Ничто не радовало, ничто
не волновало. Я не мог заставить себя ни о чем думать, трудно было
заставить себя поднять руку, пошевелить ногой, повернуть голову. Это
было какое-то ужасающее безволие, при котором с человеком можно делать
все, что угодно.
И тем не менее где-то в самом затаенном уголке сознания теплилась
крохотная искорка мысли, которая настойчиво мне говорила: "Нужно...
Нужно... Нужно..."
"Что нужно? Зачем? Для чего?" - возражало все мое существо.
"Нужно... Нужно... Нужно..." - твердила, как мне казалось,
единственная клеточка моего сознания, которая каким-то чудом
оказывалась недосягаемой для этих всемогущих электромагнитных
импульсов, творивших с моими нервами все, что хотели палачи из
компании Крафтштудта.
Впоследствии, когда я узнал о существовании теории
центроэнцефалической системы мышления, согласно которой само мышление,
все клетки коры головного мозга, в свою очередь, глубоко
централизованны и в своей деятельности подчиняются одной,
цент-ральной, управляющей группе клеток, я понял, что эта верховная
психическая власть остается не подверженной даже самым сильным
физическим и химическим воздействиям извне. Именно она, по-видимому,
меня и спасла. Потому что, когда доктор мне вдруг приказал: "Вы будете
сотрудничать с Крафтштудтом", я ответил:
- Нет.
- Вы будете делать все, что вам прикажут.
- Нет.
- Ударьтесь головой о стенку.
- Нет.
- Пошли дальше. Заметьте, Пфафф, он ненормальный тип. Но мы
доберемся и до него.
Я симулировал потерю воли при той частоте, когда у меня в
действительности появилось ощущение огромной силы воли, когда я
почувствовал, что могу совершить любое деяние, могу заставить сделать
себя все, что угодно. В это время я был переполнен душевными силами,
которые могли мобилизовать меня на самые отважные поступки. Проверяя
мои отклонения от "нормального" спектра, доктор остановился и на этой
частоте.
- Если ради счастья людей вам понадобится отдать жизнь, вы
сделаете это?
- Зачем? - спросил я вялым голосом.
- Вы можете совершить самоубийство?
- Могу.
- Вы хотели бы убить военного преступника, оберштурмфюрера
Крафтштудта?
- Зачем?
- Вы будете сотрудничать с нами?
- Буду.
- Черт знает что такое! С таким случаем я встречаюсь, наверно, в
первый и последний раз. При частоте сто семьдесят пять - потеря воли.
Запишите. Пошли дальше.
Это "дальше" продолжалось еще около получаса. После этого
частотный спектр моей нервной системы был составлен. Теперь доктор
"знал" все частоты, при помощи которых у меня можно было вызвать любое
ощущение и духовное состояние. Во всяком случае, он думал, что знал. В
действительности истинной была только та частота, которая
стимулировала мои математические способности. Но это было и мне крайне
необходимо. Дело в том, что я задумал план, как сделать так, чтобы
преступная фирма Крафтштудта взлетела на воздух. В выполнении этого
плана математике предстояло сыграть не последнюю роль.
Известно, что гипнозу и внушению лучше всего поддаются
слабовольные люди. Именно это обстоятельство использовал персонал
вычислительного центра Крафтштудта: они им пользовались для
"воспитания" своих вычислителей в духе покорности и благоговейного
страха перед их "учителем".
Прежде чем засадить за работу, меня должны были воспитать. К этому
они не могли приступить сразу из-за моего "ненормального" спектра. Ко
мне требовался индивидуальный подход.
Пока для меня где-то готовилось специальное рабочее место, я
пользовался относительной свободой перемещения. Мне было разрешено
выходить из жилой палаты в коридор и заглядывать в классы, где учились
и работали мои товарищи.
Я не мог принимать участия в коллективных молитвах между стенками
огромного алюминиевого конденсатора, где все жертвы Крафтштудта каждое
утро в течение тридцати минут воздавали хвалу главе фирмы. Они,
лишенные воли и соображения, уныло повторяли слова, которые кто-то
читал им по радио.
- Радость и счастье жизни - в познании себя, - говорил голос из
радиорепродуктора.
- Радость и счастье жизни - в познании себя, - хором повторяли
двенадцать склонившихся на колени мужчин, чья воля была убита
переменным электрическим полем, циркулирующим между стенками.
- Постигая тайны циркуляции импульсов по петлям нервных волокон,
мы познаем счастье и радость.
- ...счастье и радость, - повторял хор.
- Как чудесно, что все так просто! Какое наслаждение сознавать,
что любовь, страх, боль, ненависть, голод, тоска, веселье - это только
движение электрохимических импульсов в нашем теле!
- ... в нашем теле...
- Как свободно и легко ты себя чувствуешь, зная, что такое
чувствовать!
- ...чувствовать...
- Как жалок тот человек, который не знает этой великой истины!
- ...великой истины... - повторяли уныло безвольные рабы.
- Наш учитель и спаситель господин Крафтштудт подарил нам это
счастье!
- ...счастье...
- Он дал нам жизнь.
- Он дал нам жизнь.
- Он открыл нам простую истину о самих себе. Пусть вечно
здравствует наш учитель и спаситель!
Я слушал эту дикую молитву, заглядывая через стеклянную дверь
класса.
Вялые, расслабленные люди с полузакрытыми глазами тупо повторяли
бредовые сентенции. Электрический генератор, находившийся в десяти
шагах от них, насильно вталкивал в лишенное сопротивления сознание
покорность и страх. В этом было что-то нечеловеческое, гадкое до
предела, скотское и одновременно утонченно жестокое. Глядя на жалкую
толпу человеческих существ с отнятой волей, невольно представляешь
себе отравленных алкоголем или наркотиком людей. Химические яды,
протискиваясь с кровью между клетками головного мозга, убивают одни и
уродуют другие, и человек перестает быть человеком, теряет свое
достоинство и величие, превращается в животное.
Здесь, между двумя сияющими алюминиевыми стенками, роль яда
выполняли незримые электромагнитные волны, которые проникали в самые
затаенные клетки организма, заставляли угасать одни и стимулировали
работу других, тех, которые были необходимы палачам...
После молитвы двенадцать жертв переходили в просторный зал, вдоль
стен которого стояли письменные столы. Над каждым столом с потолка
свешивалась круглая алюминиевая пластина, служившая частью гигантского
