его. Она представила себе, как закалывает его в сердце, его надменное
отвратительное смазливое лицо искажает гримаса изумления, и он падает
замертво. Очевидно, он думает, что все чернокожие женщины либо шлюхи, либо
нимфоманки. О, с каким бы наслаждением она его прикончила.
- Все другие актрисы, с которыми я работал, любили перепихнуться, -
заявил он с видом оскорбленной невинности. - В этом же половина
удовольствия от репетиции.
Она отерла глаза. Может она ошибается, и он считает шлюхами и
нимфоманками всех актрис, а не только черных.
- Я не актриса, - сказала она.
- Но я правда хочу с тобой познакомиться, - продолжал он. - Черт, ты
похоже знаешь, как послать парня в нокаут.
Силки взяла книгу.
- Мы будем читать или нет? - спросила она.
Он пожал плечами и взял свой текст.
- Первая реплика твоя. Вот отсюда.
Таким был актерский класс. Психопатки в ступоре; подонки, для которых
слово "репетиция" означало занятие сексом; дети, играющие в хиппи и
болтающие о том, о чем даже представления не имеют; несчастный заикающийся
старик, жаждущий, чтобы все лица женского пола обожали его, и таким
образом компенсирующий свой комплекс неполноценности. Некоторые ребята уже
работали в шоу, и не были неудачниками. А вот остальные! К чему были все
эти слезы, публичное обсуждение личной жизни и самобичевание. Неужели все
были настолько одиноки, что только здесь могли получить внимание и любовь?
Мистер Либра полагал, что в школе ее подготовят к выступлению на Бродвее.
Побывал бы он в этой школе сперва! У обезьян можно большему научиться, чем
у этих растерянных закомплексованных людей. Никогда еще Силки не ощущала
такой растерянности и подавленности. Как ей хотелось поговорить с Диком,
спросить его совета, узнать, что ей нужно делать в этом классе, сможет ли
она когда-нибудь это понять, сможет ли научиться играть? Она страшно
нуждалась в Дике, но того не было. Но она увидит его осенью, если будет
работать в шоу. Может, это спасет ее жизнь. А пока она будет работать и
попытается изо всех сил сделать то, что от нее ждут, если только ей
удастся понять, что от нее требуется.
Они с Доном показали свой отрывок, и Саймон Будапешт сказал, что она
была "недурна". Потом он спросил ее, где она почерпнула материал для
подобных переживаний и Силки сослалась на воспоминания детства. На самом
деле ее питали презрение к Дону и те чувства, которые он в ней вызвал. Это
очень согласовывалось с настроением пьесы и выглядело естественно. Но она
не могла сказать это при Доне, хоть тот и был подонком.
После занятий Саймон Будапешт отвел ее в сторону.
- Если вы презираете партнера, используйте это в сцене, - сказал он.
- Презираю, и использовала именно это, - ответила Силки.
- Я так и подумал. Используйте больше. Пусть все выльется наружу. Я
хочу, чтобы вы показали это еще раз. - И ушел, не попрощавшись.
Так вот в чем дело! Настоящие чувства, как в жизни! Теперь для Силки
все становилось понятнее. И она почувствовала себя лучше. Кажется, Саймон
Будапешт понимает ее, кажется, она ему даже нравится. Он ведь мог сказать
все это перед Доном и перед всем классом, но он пощадил чувства ее и Дона.
Может он и не такой безумец, как кажется. Дон выскочил за Силки в коридор.
- Что он сказал? Что он сказал?
- Он сказал, чтобы мы повторили сцену.
- Он мог и перед всем классом сказать об этом. Вот повезло тебе, что
он с тобой заговорил. Ты, должно быть, ему понравилась.
- Ты серьезно так думаешь?
- Да-а. Он никогда не говорит в лицо, если ему понравилось, но если
он остается побеседовать наедине, это верный знак, что ему интересна твоя
работа. - Дон смотрел на нее с новым оттенком уважения.
"Моя работа", - подумала она. Петь - вот ее работа. А теперь еще и
актерский труд. Она вспомнила первый вечер с Диком. Уже тогда он советовал
ей начать брать уроки актерского мастерства. Дик всегда прав во всем! Она
так по нему скучала, что ей казалось, что у нее постоянно болит сердце.
Люди действительно могут испытывать такую боль. Теперь Силки знала об
этом. Оказывается, это непросто красивые слова из песен. И ей надо
работать изо всех сил, и постараться научиться всему как можно лучше,
чтобы когда они с Диком наконец опять встретятся, Дик мог гордиться ею.
Мистер Либра сообщил, что через несколько недель даст ей сценарий, чтобы
Силки начала привыкать к мысли о том, что бродвейский мюзикл не сон, а
реальность. Хотя, наверное, лучше было не осознавать это, потому что
осознай она это полностью, она бы так перепугалась, что и читать бы не
смогла, несмотря на все уроки актерского мастерства.
"Почему так получается, - спрашивала себя Силки, - что сейчас, когда
исполняются мечты всей моей жизни, я готова от всего отказаться лишь бы
только вернулся Дик?"
На самом деле, Силки не была уже столь в этом уверена. Она хотела
успеха. Не потому, что больше у нее ничего не было. Она хотела успеха,
потому что... потому что... почему? Она не знала. Зато она знала, что
будет, если она не добьется его, и этого было достаточно, чтобы стремиться
к славе.
11
Винсент-Бонни! И что Джерри было с ним/с ней делать? Когда Либра
впервые заявил, что это существо будет жить с ней, Джерри пришла в ужас.
Он/она был красивым сексуально привлекательным ребенком. Она чувствовала
себя лесбиянкой в его присутствии, испытывая к нему странное влечение.
Хотя Джерри прекрасно знала, что она на самом деле - Винсент, а не Бонни,
и это влечение было вполне объяснимо. А Бонни-Винсент или Винсент-Бонни
вовсю пользовался своей сексуальной привлекательностью. И Джерри не могла
понять, насколько его игра была неосознанной. Сначала они настороженно
относились друг к другу, словно "принюхивались", как животные при первой
встрече. Винсент-Бонни выжидал, станет ли Джерри насмехаться над ним как
над извращенцем. Джерри тоже относилась с подозрением к молчаливому,
наблюдательному пареньку, который запирал дверь ванной, когда уходил в нее
переодеваться или наложить косметику, пользовался ее вещами, а потом
отнекивался и следил за каждым ее движением с такой же проницательностью,
как и она за ним. Может он/она клептоман? А как об этом узнать? Из него и
слова не вытянешь! Оба держались настороже, и одинаково не хотели жить
друг с другом.
Весна сменилась жарким летом, и Джерри стала замечать в Бонни
перемены к лучшему. (Она в конце концов стала думать об этом странном
создании, как о Бонни. Когда оно только появилось в ее квартире Джерри
поинтересовалась, как его называть. И он ответил: "Бонни, конечно. Если вы
привыкнете называть меня Винсент, то можете случайно забыться, и если мне
позвонят, так и позовете: "Винсент, тебя к телефону!") Первый раз Бонни
откровенно заговорила с ней, когда приняла таблетки, которыми в изобилии
снабжали ее друзья из бара. Джерри сварила кофе, и они сидели в гостиной,
а Бонни говорила и говорила: о себе, о своем детстве, о первой любви.
- Я так разболталась из-за таблеток, правда? - сказала Бонни.
- Я рада, что ты наконец заговорила.
- Я привыкла молчать. Чувствую себя глупой. Хотя уже многому
научилась. Я теперь не веду себя так вызывающе.
- Ты никогда себя так не вела.
- А мне так казалось, - сказала Бонни. - Я думала, что ты меня
ненавидишь.
- А я думала, _т_ы_ меня ненавидишь.
- Но ты так на меня смотрела.
- Только потому, что ты очень хорошенькая. Но и ты на меня как
смотрела!
- Да, но раньше у меня никогда не было ни брата, ни сестры. А теперь
я тебе нравлюсь?
- Ты всегда мне нравилась. Просто мне казалось, что это _я_ тебе не
нравлюсь. А сейчас, когда выяснилось, что ты не испытываешь ко мне
ненависти, ты нравишься мне еще больше. А я тебе?
- Да, очень, - смущенно сказала Бонни.
Джерри почувствовала прилив симпатии к Бонни. Совершенно неважно,
мальчик это или девочка. С ней надо обращаться как с ребенком. У Бонни
были интересы подростка: одежда, макияж, прически, романтическая музыка. И
она вовсе не была тупой. (Это просто стереотип, считать всех людей с
отклонениями за придурков. Но видеть гениальность в любом их высказывании
- тоже стереотип. Джерри научилась воспринимать Бонни, как женщину, и
вдруг поняла, что она умная и проницательная, что она умеет видеть людей
насквозь, какие бы маски они на себя не надевали, потому что в том мире,
из которого она пришла, они ничего не значили.
- Я хочу всему научиться, - сказала Бонни. - И уже так многому
научилась от тебя.
И это была правда. Джерри была для Бонни образом, которому должна
соответствовать истинная девушка. Когда Бонни только появилась в ее
квартире, она повсюду разбрасывала косметику, постоянно теряла крышки от
многочисленных баночек и бутылочек с кремами, накладные ресницы она
оставляла там, где сняла их. Платья она бросала прямо на полу, словно это
были костюмы, не имеющие к ней никакого отношения. Теперь Бонни стала
раскладывать все по своим местам, даже завела маленькую записную книжку,
куда записывала деловые встречи и телефоны новых знакомых. "Ты такая
аккуратная, потому что ты - девушка", - говорила Бонни. Поэтому и сама
Бонни стала аккуратной. Джерри не стала рассказывать ей, какой бардак
можно застать в спальнях большинства девушек.
С самого начала Бонни очень много работала. У нее был занят каждый
день. Летом в газетах стали появляться ее первые фотографии. Скоро должны
были появиться и в журналах. Публикации в них подавались за три месяца.
Либра пока не позволял ей участвовать в показах мод. Журналы называли ее
"лицом года", "более сексуальной, чем сама Твигги", "Сущностью
неосознанной женственности", "реинкарнацией Мерелин Монро". Никто,
казалось, не мог описать ее - ее просто любили.
Были, конечно, и свои проблемы. Однажды позвонил взбешенный фотограф
и заявил, что Бонни ушла со съемок в брючном костюме стоимостью пятнадцать
тысяч долларов из новой коллекции, которую он снимал. Бонни невинно все
отрицала. Джерри отрицала с негодованием. А позднее обнаружила пресловутый
костюм в дальнем углу шкафа, когда полезла за нафталином. Она бросилась к
Бонни.
- Да, но я думала, что они отдают костюмы моделям, - ответила Бонни.
- Отдают! - воскликнула Джерри. - Отдают - не означает, что ты можешь
взять их сама! Это же воровство. Это же оригинал. Он им нужен для создания
копий.
- Он отдал мне его, - настаивала Бонни.
- Тогда почему он звонил в таком бешенстве?
Бонни пожала плечами.
- Ты должна его вернуть.
- Но я его не брала.
- Но если ты его не брала, тогда как он здесь оказался? Сам пришел на
собственных ножках?
Джерри просто не знала, что делать. Она переживала за карьеру Бонни.
Еще один подобный случай - и ей конец. Ей никто не будет больше доверять.
Она же не может бегать за Бонни как сторожевая собака. Бонни должна
понять, что несмотря на то, что ведет вымышленную жизнь, она живет в
реальном мире, где у людей есть определенные ценности, и воровство в этом
мире считается пороком. В конце концов Джерри решила отдать костюм Либре -
пусть он о нем позаботится. Сама же на две недели перестала разговаривать
с Бонни.
Что Либра сделал с костюмом, осталось тайной. Фотограф распространял
о Бонни слухи, что она вшивая, слишком жесткая модель, с которой он больше
не будет работать. На слушок не обратили особого внимания. Все решили, что
он просто пытался затащить Бонни в постель, и получил жесткий отпор. Либра
вычел пятнадцать тысяч долларов из зарплаты Бонни, выдавал ей лишь
