направленного из прошлого через настоящее в будущее. Корни
такого древа -- в прошлом, а крона в настоящем; вот почему из
быстротечного "теперь" оно представляется растущим вверх (на
самом деле -- уходящим вглубь).
Следовательно, мировое древо -- код для обозначения
временных процессов, суть которых невозможно выразить на языке
Евклидовой геометрии; сам же трехмерный (объемный) или
двухмерный (изобразительный) образ мирового древа -- символ,
опорный образ мысли, помогающий человеку проникнуть в суть и в
глубь объективной реальности. В наибольшей степени это
относится к явлениям жизни, которые и не обрисовать иначе, как
в форме пространственно-плоскостного (или объемного) образа.
Потому-то оно и именуется древом жизни.
Устойчивый этот образ, проходящий через историю всех эпох
и миросозерцания всех народов, получал и философскую
интерпретацию. В частности, неоплатонистская концепция эманации
[истечения] однозначно связывает явление активности жизни и
понятие первожизни с образом древа. "...[Представляй себе]
жизнь огромного древа, обнимающего собою все, в то время как
начало его пребывает везде неизменным и нерассеянным по всему
[древу] и как бы расположенным в корне. Это начало, стало быть,
с одной стороны, дает древу всеобъемлющую многообразную жизнь,
с другой же стороны, остается самим собой, будучи не
многообразным, а началом многообразия [жизни]"99.
Вообще же понятие эманации для славяно-русского
мировоззрения не является инородным заимствованием. Напротив,
эманация представляет собой коренной принцип древнейшей
славянской религии. Это особо подчеркивалось еще
Н.И.Костомаровым в ранней его работе "Славянская мифология"100,
не потерявшей, впрочем, своей историко-методологической
актуальности и по сей день.
Представить эманацию наглядно чрезвычайно трудно,
поскольку органы чувств фиксируют не сам процесс, а лишь
некоторые его результаты. Однако в сознании имеются механизмы
для воссоздания интегративных схем мирового
эманационно-жизненных явлений, так как человек сам есть феномен
и венец жизни. Делается это, как правило, с помощью устойчивых
и закодированных образов, вроде древа жизни. Но имеется еще
один канал, хорошо знакомый и доступный каждому, позволяющий
непосредственно соприкоснуться с процессами, по сути своей
являющимися эманационными. Это -- музыка, музыкальная гармония,
музыкальный лад.
Даже если взять простейшую мелодию, то последовательное
соединение во времени различных звуков дает картину
гармонического явления, проистекающего из глубины души (при
творении музыкального произведения или мысленном его
воспроизведении), голоса, музыкального инструмента или их
совокупности (оркестра). При этом речь не идет о процессах
чисто физических (звуковые колебания в виде упругих волн) или
физиологических (работа голосовых связок в сочетании с
дыханием). Никакими колебаниями молекул (или атомов),
физическим описанием движения звуковой волны невозможно
раскрыть (или воссоздать) сущность музыкальной гармонии, ее
восприятие в форме целостного музыкального образа или
творческого акта, приведшего к его созданию. Все это возникает
на иных природно-духовных уровнях, соединяется на иных
невещественных принципах и прорывается в обыденный мир по
неизвестным современной науке каналам. В песне данный процесс
соединен со словом. Да и само слово имеет то же космическое
происхождение, что и музыка.
Древние мыслители Запада и Востока учили о космической
сущности музыки и ее влиянии на структуру Космоса. Стройная и
последовательная теория о космической природе музыки
существовала в Древнем Китае. В известном памятнике "Люйши
чунцю" (III в. до н.э.) говорится о космогоническом процессе,
порождающем первозвук, который возникает при образовании неба и
земли, возникновении Космоса из Хаоса. При этом звук, или
звуки, рождающиеся в самый момент космогенеза, а затем
сопутствующие каждому новому циклу космического времени,
гармоничны с момента своего зарождения, образуя мелодию и
музыку. Телом же музыки является космический эфир101.
О музыкальной гармонии небесно-космических сфер учили
пифагорейцы и средневековые чернокнижники. Величайший русский
композитор конца XIX -- начала ХХ веков Александр Николаевич
Скрябин (1872 -- 1915) считал, что музыка пронизана
космическим звучанием и что посредством музыки человек способен
проникнуть в глубочайшие тайники Космоса.
Это подтверждается и данными современной науки, согласно
которым любые музыкальные инструменты являются голографическими
воспроизводящими устройствами и через их посредство
воспроизводится как общая голограмма Вселенной, так и ее
отдельные голографические матрицы102. Другими словами, музыка
напрямую связывает слушателей с Космосом и его гармонией.
Сказанное относится к сущности и ритмике танца. Известный
английский физиолог и исследователь искусства Х.Эллис трактовал
танец как часть космического целого и проявление
общей гармонии Вселенной: "Мы совершенно правы, когда
рассматриваем не только жизнь, но и всю Вселенную как танец".
Танец, по Эллису, "это внутреннее и совершенно определенное
проявление общего ритма, того самого общего ритма, которому
подчиняется не только жизнь, но и вся Вселенная, если, конечно,
можно позволить себе так именовать сумму тех космических
влияний, которые доходят до нас из Вселенной"103. К этому
необходимо добавить, что всякий танец сопровождается мощным
выделением энергии, и эти групповые или индивидуальные
энергетические "всплески" напрямую корреспондируются с
энергоинформационным полем Вселенной.
Итак, Космос и Жизнь нераздельны. А потому нераздельны
жизнь и музыка, жизнь и песня. Когда говорят: душа или сердце
поет, -- подразумевается, что в этом песнопении проступают
черты космической гармонии. Само понятие "музыкальный лад"
несет космический отпечаток, ибо в русском языке и в
древнерусском понимании понятия "лад" и "космос" тождественные.
Тождественность Жизни и Космоса символизирует мировое древо.
Следовательно, оно же символизирует неразрывность триады-кода
"космос-жизнь-песня (музыка)". Недаром говорят: русская душа --
как русская песня. Русская душа космична потому, что космична
русская песня. И наоборот: русская песня космична потому, что
космична русская душа.
Поклонение деревьям в далеком прошлом также было
неотделимо от народной музыки, песнопений и обрядовых танцев.
Отголоски некоторых из стародавних традиций сохранились и
поныне: они живут, например, в украшении елок (изредка -- и
иных деревьев) на Рождество и Новый год.
Обычай украшать деревья и приносить им жертвы уходит
своими корнями в доарийское прошлое и существовал у многих
народов разных континентов. Древние руссы, например,
поклонялись дубам, обвешивали их стрелами, кусочками хлеба и
мяса. По свидетельству византийского императора Константина
Багрянородного, на острове Хортица у днепровских порогов рос
один из таких священных дубов -- объект обязательного
поклонения для русских, спускавшихся вниз по Днепру. Здесь,
помимо даров, приносили в жертву живых петухов104. Известно
также, что петух как провозвестник Солнца нередко само это
дневное светило и олицетворял. Такое сугубо языческое
представление сохранялось на протяжении многих тысячелетий и
просочилось даже в христианскую литературу. В определенной мере
об этом свидетельствует соловецкий апокриф XIV века "О всей
твари", где поминается космическо-солнечный кур (петух) с
головой до небес: "Есть кур, ему же глава до небеси, море до
колена. Егда же солнце омывается в Кияне, тогда же Акиян
всколебается и начнут волны кура бить по перью, -- он же
<...> речет кукареку"105.
Вообще же петух -- тотемно-магическая птица и несет
двойную нагрузку -- положительную и отрицательную. С одной
стороны, его крик прогоняет нечистую силу и вредоносные ночные
призраки; с другой стороны, петух сам может навлечь беду, если
не соблюсти некоторые обязательные условия (например, нельзя
долго держать одного и того же петуха, его обязательно нужно
через год-другой зарезать, иначе непременно случится несчастье
в доме (пожар), в семье (болезнь), с хозяином (смерть) и т.д.).
Священный дуб славян, кстати, сохранился до нынешних
времен и является мемориальным памятником историко-культурного
заповедника на острове Хортица. Что касается магической триады:
"дуб-петух-небо", то она закодирована в известной русской
сказке о петухе и жерновках (сборник Афанасьева, No 188).
Обронил старик желудь, и вырос из него мгновенно до самого неба
исполинский дуб. Влез старик по волшебному дубу на небо
(олицетворяющему Вселенную), походил по нему и нашел петушка
(возможно, в данном конкретном случае олицетворяющем Солнце).
Петушок дарит старику волшебные жеровки, способные накормить
кого угодно, а затем спасает их от похитителя. Сам петушок тоже
волшебный: он и в огне не горит, и в воде не тонет.
Поклонение дубам -- древнейшая индоевропейская традиция,
распространенная повсеместно, где произрастали эти лесные
великаны и долгожители. Из античной истории и поэзии хорошо
известна священная дубрава Зевса Додонского. Додонский оракул
был основан пришлыми пеласгами в Эпире на севере Балканского
полуострова (почему Гомер и называет Зевса Пеласгийским), но
вскоре приобрел всеэллинскую значимость106. О нем с величайшим
почтением говорится в "Илиаде". Додонские жрецы предсказывали
судьбу и предначертывали линию жизни по шелесту листьев
священного дуба. Именно в покорности додонским прорицаниям
упрекает скиталицу Ио Прометей в Эсхиловой трагедии:
Там шелесом чудесные дубы
Тебе вещали прямо без загадок,
Что Зевсовою будешь ты женой...
Кстати, память о Додоне сохранилась и в русском фольклоре
и его использовал Пушкин в "Сказке о золотом петушке",
наименовав так злополучного царя. В действительности царь Додон
-- это более чем смутное и сильно видоизмененное воспоминание о
былом владыке -- Зевсе Додонском.
Но дуб -- лишь одно из священных деревьев русского народа.
Своеобразным символом России выступает белая береза. С березой
связан и главный весенне-летний праздник. С момента введения на
Руси христианства он приурочивается к Троице (пятидесятый день
после Пасхи). Последняя (седьмая) неделя после Пасхи
именовалась Семиком и на нее приходились так называемые зеленые
святки. Именно этот краткий период характеризуется самым
богатым циклом песен, игр, хороводов, гаданий, предсказаний.
Одна из самых знаменитых русских народных песен "Во поле
березонька стояла" с повтором:
Некому березку заломати,
Некому кудряву заломати, --
относится именно к семикско-троицким хороводным песням. Их
христианская номинация чисто условная. На самом деле это самый
что ни на есть древнеязыческий праздник. "Березку заломати"
требовалось для того, чтобы сломать (иногда ломалась только
макушка) и принести в дом, украсить его снаружи и внутри. Или
чтобы поставить на видном месте и украсить лентами, бусами,
платками. Или походить с ней по улице. Устраивалась и трапеза,
главным блюдом была яичница, она символизировала в
неосознаваемой форме древние забытые представления о
Космическом яйце и Солнце, которое символизировал желток.
