Дардинель кивнул.
-- Испытанный ли боец ты?
-- Да приходилось бывать в переделках. Если хочешь, чтобы я что-нибудь
показал, избавь меня от этого джентльмена, что вцепился мне в правую руку,
и...
-- Нету в этом нужды. Желаешь ли верно служить эмиру Аграманту в походе
нашем?
А почему бы и нет? Ши решил, что паладинам он ничем не обязан, в то
время как согласие, по крайней мере, сохранит ему жизнь достаточно надолго,
чтобы что-нибудь придумать.
-- Идет. Заносите меня в списки. То есть я хотел сказать, клянусь
защищать вашего справедливого и милосердного эмира, и все такое, и так
далее, да поможет мне Аллах.
Дардинель снова кивнул, но сурово добавил:
-- Не рассчитывай только, что даже если казий признает брак твой с
девицей этой законным, сохранишь ты свои права на нее, ибо желаю я, чтобы
произнес ты над нею формулу развода. Если покажешь с доброй стороны себя,
одарю я тебя шестью другими из пленниц, с лицами, как полные луны. Как
зовешься ты?
-- Сэр Гарольд Ши.
-- Сэр Гарр Аль-Шах? Слышу я чудо: носит он сразу и назарянские, и
мусульманские титулы! Как же стал ты военачальником?
-- Я их унаследовал, -- туманно ответил Ши. -- Понимаете, смешанная
семья, -- добавил он, вспомнив про запутанные родственные отношения
обитателей Каренского замка.
С большим облегчением он почувствовал, как разжались вцепившиеся в него
пальцы. Нет, понял он оглянувшись, не было ни единого шанса быстро вмешаться
в ситуацию и освободить Бельфегору. Слишком уж многие из этой публики
держали в руках весьма острые на вид сабли.
Владыка Дардинель, судя по всему, сразу утратил к нему всякий интерес.
-- Деву связать, да только полегче, шелковыми кушаками, -- распорядился
он. -- О Медор, прими же нового воителя в свое войско да проследи, чтоб
доспехи получил он и оружие. Ответишь мне за него честью своей!
Когда девушку проводили мимо, смотрела она на Медора, а не на него, и
Ши ощутил неприятный укол в сердце. На улице было привязано несколько
лошадей, одна из которых предназначалась ему. Было чертовски обидно уходить,
так и не отвесив трактирщику хорошую плюху, но приходилось вести себя тихо,
пока не прояснились куда более важные вещи.
Влезая в седло. Ши поморщился от боли, поскольку после долгой скачки на
кентавре мышцы в паху затвердели, как канаты. Правда, в мягких коврах
высокого седла они вскоре немного расслабились, и Ши устроился, испытывая
разве что чисто номинальные неудобства.
Когда кавалькада пустилась вскачь под палящим солнцем, которое
перевалило уже за полдень. Ши пришла в голову мысль, что для того, чтобы
заставить его жену спать после этого в кровати, потребуется кое-что
посильнее колдовства.
Глава 11.
Шатры были тесно понатыканы где попало безо всякого намека хоть на
какой-то порядок. В воздухе висела вонь, неопровержимо свидетельствуя о том,
что санитарное оборудование находилось здесь в самом зачаточном состоянии.
Между шатрами бесцельно слонялись мусульмане всех размеров, ростов и
полноты, и лишь по немногим можно было судить, что они представляют собой
армию. Гораздо больше все это напоминало восточный базар в разгар
грандиозной ярмарки. Собравшись в кучки, доблестные воины шумно спорили и
торговались, заключая некие сделки, или просто болтали; там и сям вольготно
раскинулись спящие, не обращая внимания на клубящихся над ними мух.
Откуда-то доносилось позвякивание, означавшее, судя по всему, работу
кузнеца. Когда кавалькада влилась в проход между шатрами, спорщики
прекратили свои споры, а некоторые из сонь даже подняли головы, дабы
выяснить, с чего такая суета.
Относительно Бельфегоры они отпускали вполне внятные и весьма личные
комментарии. Ши почувствовал, что лицо его загорелось, и принялся изобретать
для обидчиков страшнейшие мучения. Однако она высоко держала голову и ни на
что не обращала внимания, проносясь мимо в своем дамском седле во главе
кавалькады. Она даже и не пыталась заговорить с Ши с того самого момента,
как их схватили. Он ее в этом не винил, сознавая, какой великой ошибкой с
его стороны было не раскусить этого подлого трактирщика и не внять
предостережениям карлика. Хорошо же расплатился он с ней за то, что она
помогла ему выбраться из одной заварухи -- в другую втянул, да еще в какую!
Так, спокойно, вопрос в том...
Медор коснулся его руки.
-- Мы поедем туда, -- сказал он, направляя коня влево в сопровождении
еще трех-четырех всадников.
Вскоре они оказались перед большим полосатым шатром. Напротив него из
земли торчал шест, с которого свисало нечто вроде лошадиного хвоста. Медор
спешился и откинул полог.
-- Не соизволишь ли войти, о Гарр?
Внутри оказалось, по крайней мере, чуть попрохладней, чем на улице.
Медор указал в сторону кучи ковров подле матерчатой занавеси, которая
отделяла внутреннее помещение от остального пространства шатра, и уселся,
поджав ноги, на такую же стопку напротив. На взгляд Ши, вовсе не большого
специалиста по восточной мануфактуре, ковры были не из дешевых. Молодой
человек хлопнул в ладоши и приказал тут же появившемуся откуда-то изнутри
слуге с всклокоченной бороденкой:
-- Хлеб и соль принеси. Да шербет не забудь.
-- Слушаю и повинуюсь! -- отозвался тот и исчез.
Медор около минуты угрюмо таращился на ковер перед собой, после чего
проговорил:
-- Не требуется ли цирюльник тебе? Ибо вижу я, что следуешь ты
франкийскому обычаю брить лицо, равно как и я сам, и давно уж не испытывал
блаженства от чистоты его.
-- Хорошая мысль, -- согласился Ши, ощупывая шершавый, как напильник,
подбородок. -- Слушай, а что они с ней сделают?
-- Говорится в книгах, что дерево дружбы лишь у источника немногословия
произрастает, -- ответствовал Медор и снова погрузился в молчание, пока в
сопровождении еще двоих не вернулся слуга.
Первый нес кувшин с водой и пустой тазик. Когда Медор протянул ему
руки, слуга полил на них из кувшина и извлек полотенце. Затем он оказал ту
же услугу Ши, который был рад избавиться хоть от части глубоко въевшейся
грязи.
Второй держал поднос с чем-то вроде тонкой вафли и тарелочкой соли.
Медор отломил от этой вафли кусочек, посыпал щепоткой соли и поднес к
физиономии Ши. Тот попытался ухватить его рукой, но Медор ловко увернулся от
его пальцев и поднес кусочек еще ближе. Наконец, Ши догадался, что от него
требуется открыть рот. Когда он поступил подобным образом, Медор тут же
сунул туда посоленную вафлю и выжидающе застыл. Вкус оказался довольно
отвратным. Поскольку явно ожидалось какое-то продолжение, Ши, в свою
очередь, тоже отломил от пластины кусок, посолил и, что называется,
последовало аллаверды. Слуга исчез. Медор поднял чашку с шербетом и
облегченно вздохнул.
-- Во имя Аллаха, всемогущего и милосердного, -- объявил он, --
разделили хлеб мы и соль, и далее не можем уж зла причинить друг другу.
Поэму написал я на тему сию -- не распахнешь ли ты свою душу, дабы выслушать
ее?
Поэма оказалась длинной и, как показалось Ши, довольно бессмысленной.
Медор аккомпанировал себе на лютне с длинным, как гусиная шея, грифом,
которую подобрал с пола, однообразно завывая припев на считанных минорных
нотах. Ши восседал, потягивая шербет (оказавшийся на поверку просто свежим
апельсиновым соком) и терпеливо ждал окончания. Вдруг посреди очередного
припева снаружи донесся мощный многоголосый вой. Отшвырнув лютню, Медор
подхватил один из ковриков поменьше и ринулся на дневную молитву.
Вернувшись, он опять хлопнулся на ковры.
-- О Гарр, поистине вы, шахи франкийские, разбираетесь в жизни за
Аллаха, существование пророка коего неопровержимо, не лучше, чем свинья
разбирается в желудях, кои поедает. И все же поведай мне сейчас одну лишь
чистую правду -- и в самом деле воин ты искусный?
Ши на мгновенье задумался.
-- Да откуда же, к чертям, мне точно это знать? -- произнес он наконец.
-- Да, я ввязывался во всякие стычки, когда была нужда, но никогда не служил
в регулярных войсках во время войны в обычном понимании, если ты это имеешь
в виду.
-- Да. На хлебе и соли не в силах скрыть я того, что в делах подобных
сам я что посох, увязший в песке. Ничем не снискать мне любви и уваженья,
кроме как виршами своими; знатного рода будучи, не иначе как сообразно
традиции служить я обязан!
Он опять подобрал лютню и взял несколько меланхолических аккордов.
-- Может, и прощен я буду, -- молвил он томно, -- и не обернется это
противу меня в День Дней. Владыка Дардинель велел не более и не менее, как
вооружить тебя и снабдить доспехами. Из тех ли ты франков, что сражаются с
пикою? -- Тут он моментально просветлел. -- Сложил я поэму на тему крови.
Смягчится ли душа твоя, дабы выслушать ее?
-- Давай лучше в следующий раз, -- предложил Ши. -- Ты не считаешь, что
для начала стоит расквитаться со всем этим обмундированием? Владыка
Дардинель в любой момент заявится с инспекторской проверкой, и мы будем
очень кисло выглядеть.
-- О Аллах, забери меня из этой жизни, что так наскучила мне! --
возопил Медор и безо всякого видимого напряжения запустил лютней через весь
шатер, так что Ши услышал, как она брякнулась обо что-то твердое на
противоположной стороне.
После мгновенья тишины Медор хлопнул в ладоши и скомандовал слуге со
всклокоченной бороденкой:
-- Позвать моего оружейника!
Оружейник оказался приземистым, коренастым типом с коротко
подстриженными черными волосами и черными же глазами. Ши решил, что он,
наверное, баск, как и Эшгерей, но изъяснялся тот в чисто мусульманской
манере:
-- Не соблаговолит ли чудо столетья немного приподняться? Хэ-хм. И
впрямь найдется у меня кольчуга, что впору будет Свету Востока, но вот чем
вооружишься ты -- задача, хэ-хм. Вне всяких сомнений, великолепию твоему
потребна и сабля?
-- Если у тебя отыщется небольшая прямая шпага с острым кончиком, это
будет самое то, -- сказал Ши. Медор, похоже, тем временем задремал, обиженно
надув губы.
-- О шах Гарр, -- молвил оружейник, -- может, и найдется клинок такой
средь трофеев наших после Канфрано, но не открою я тайны великой, ежели
замечу, что у сабель этих франкийских лезвия нету острого для рубки!
-- Во всяком случае, взгляни. Если не найдешь, сгодится самая длинная и
прямая сабля, которая только отыщется. Да -- и обязательно с заостренным
кончиком.
-- Да поразит меня Аллах до смерти, если не из тех ты, кто уколом
коварным противника поражает! Отец мой, что кузнецом был у властителя
хиндского, рассказывал о диковинах подобных в тех краях, но мои глаза
никогда не просвещались созерцанием зрелища столь редкостного!
Медор приоткрыл глаза, хлопнул в ладоши и приказал своему денщику
-- Другую лютню, и повару вели немедля яства нести гостю моему для
вечерней трапезы.
-- А сам-то что, есть не будешь? -- поинтересовался Ши.
-- Стеснилась грудь моя. Сыт буду я пищею размышлений собственных.
Взяв новую лютню, он пару раз брякнул по струнам и испустил
продолжительную, скрипучую ноту вроде той, что производит палец, когда им
проводят по стеклу. Кузнец все суетился и кланялся.
-- Открылось мне, о владыка века, -- трещал он, -- что потребна
кольчуга крепости необычайной и для плеча, и для правой руки...
Медор отложил лютню.
-- Проваливай! -- взвизгнул он. -- Властитель шума и гама, чья мать
была возлюбленной борова! Тебе надо, ты и делай эти поганые доспехи, а потом
