папа становится бледен, в то время как посол кричит, что
ничего, хуйня и мастерит (очень по-быстрому) из своих
механических бритв какой-то ценный до оргазма вьетнамский
пулемет. Из-за сугроба выскакивают какие-то очень
немногочисленные и одинокие китайцы (у меня мелькает мысль, что
это самые основные маньяки, а маньяков помельче за ними -- хоч
греблю гати и там-то пиздец и настанет). Посол дает мне пулемет
и идет пить виски, я залегаю под электричкой и ибеню этих
китайцев как кузькину мать. Одного, впрочем, никакие мои пули
не берут, он самый отчаянный маньяк, в парашютном костюме
голубого шелку и с охуенной бочкой бензина, к которой
присобачен шнур-запал. Он кричит море цитат и подпалюет
шнур-запал (шнур толстый). Я всаживаю в него последние обоймы,
но это как хуй почесать и всем сейчас будет пиздец, что и
кричит этот маньяк, сидя на снегу с бочкой подмышкой. Я очень
быстро делаю велосипед и еду вдоль электрички, за спиной
вот-вот будет KAPOUMM. Луна KAPOUMM и я в Киеве, на вокзале,
меня выпихивают из электрички, бо та вся война с папой и послом
мне приснилась. Мне становится очень грустно от мысли, что вот
я старую женщину зарезал и за мной уже видать следят. Как же ж
это: я -- и убил? Мне теперь каторга. Очень мне грустно и
тяжело и я иду в милицию сдаваться. Дальше я очень долго хожу
по серому сфотографированному Киеву и мучаюсь; на душе целый
вокзальный сортир, бо нечестно и глупо убивать старых женщин. В
конце концов я подхожу к милиции и все становится цветным до
опезденения. Обогнув Печерский мост я спускаюсь, а затем
поднимаюсь вдоль ужасно Брейгелевых домов и попадаю на
Филатова, развернутое наоборот. Весь тяжелый крестный путь нож,
захованный в рукав, жжет мне руку адским пламенем. Зайдя в
милицию, я попадаю ДНД, где никого нет, бо это детская комната.
Становится ужасно солнечно по-летнему и хорошо. Стоит
магнитофон и играет новый концерт ДООRS (какие там вещи!
Охуеть). Я спрашиваю: "Есть кто?" Выходит чува в голубом платье
очень милая, которая собственно и перевоспитывает в сей момент
какого-то робкого хулигана лет пяти. Я говорю: "А где все?" --
"Щас будут". -- "Ну, я пока пойду погуляю", -- говорю я и ложу
свой нож на стол. Собравшись уходить, я вижу, как в открытом
окне над синим озером летают вылупившиеся (как моль в мешке с
мукой) летаю-щие жеребцы. Один из них (фактурой и цветом
похожий на воробья, объемом с добрый чемодан) влетает в
открытое на озеро окно и начинает, пыля и хлопая крыльями,
гасать под потолком. Я кричу, что попался экземпляр и мне
теперь Нобелевская, бросаюсь к окну, чтобы его запереть, но тут
этот сучий пегас набирает с-под самого потолка разгон и я
получаю тяжкий удар копытом по лбу, а эта курва вылетает назад
к соплеменникам (это был единственный в моем сне сюр, а то все
подогнано как в "Иностранной Литературе"). Я иду гулять (да, но
какой там был Дооrs! Моррисон бы меня век поил) и встречаю,
конечно, К..., подстриженного налысо. Я говорю ему свою
печальную историю и прощаюсь с запасом минимум на 25 лет, а он
говорит: "Та то хуйня. Тюрьма? Хуйня!" и, легши на асфальт,
выдергивает из трещинки соломинку, а затем с соломинкой в
зубах, закинув руки за голову, советует мне сказать в ДНД, что
то все мне приснилось. Я догадываюсь, что мне ж и впрямь все
это приснилось и бегу с ним мазать на ебеня. На ебенях, то есть
в очень ценной фатере сидят все мной освобожденные и меня
завидя предлагают вмазать. Вокруг очень много тортов, которые,
как мне говорят, контрабанда. Я запихиваю торты в мешок и,
разложив велосипед, еду назад в ДНД забирать нож. По пути я
обнаруживаю, что велосипед этот из фарфора, только крашеный
черным, и с диким кайфом вгоняю его в угол дома. Вместо
осколков лежит очень много черных очков, которые я забрасываю в
мешок. Попав в Октябрьскую б-цу, где теперь вся городская
милиция, я забираю у лейтенанта нож и, выйдя на улицу, вижу
М... в больничном халате, очень переболевшего на вид. Он
спрашивает: "А что в мешке-то?" Я открываю -- а там полно водки
за 3.62. "Ну так вмажем?" -- "Еще как!" -- отвечаю я и,
усевшись мазать на виду у всех сексотов на землю, в сумасшедшем
восторге кричу: "К ебаной матери!!!" и просыпаюсь от
собственного крика. Итак, что сей сон значит?
Больше писать не могу, бо устал... Пока. Пиши.
42. Из записной книжки, 11-12.73
Думаете, я не вижу? Я все вижу, гораздо больше, чем вы,
все чудо даже кучи мусора, не говоря об остальном. Вижу и
люблю; может быть вы любите так же сильно. И мне странно
испошлять многообразие остановленным моментом на мертвой
картонке. Можно простить тем, кто открыл для себя этот мир и он
их потряс. Эти люди красивы как дети. Но мне странно делать это
самому. Зачем, ведь то же, но гораздо лучше можно увидеть не в
рамах, а без них. Зачем пытаться писать то, что можно увидеть?
Делать очень плохо то, что есть?
Странно, когда говорят о том, чтобы сделать кого-то
счастливым. Укоренилось ошибочное мнение о счастье как о чем-то
зависящем от внешних условий и объектов. Счастье в нас, мы сами
счастье, надо только уметь высвобождать его из-под НЕНУЖНОГО.
Ненужное давит. Поэтому надо не делать счастливыми, а учить
быть счастливыми, а для этого надо самому научиться быть
счастливым. На одной из ступеней развития станешь счастливым,
чтобы потом опять стать несчастным и, думаю, поняв это и
достигнув состояния счастья, ты не прекратишь сознательно
своего развития. В нем ты каждый раз будешь все более счастлив
и все более несчастен. Радость от движения, у которого нет
конца. Страдаешь, расставаясь со старым, родным -- для нового,
и поэтому все класс.
Тот, кто понял ценность самого пути, а не вех, его
отмечающих, должен был понять и сущность страдания. Страдание
есть величайшее благо как стимул к развитию.
Мысли на уровне мировых стандартов -- так мне сегодня
кажется, казалось и вчера, но вчера я сам все сделал, их
проблемы меня не волновали, я чудно защитился от их проблем. У
меня была одна проблема -- выработать свое собственное
отношение к жизни; их отношение мне не подходило и я чудно
защитился, хотя и знал, что потом найду что-то другое, -- не
знал, что именно, но знал, что выход будет самым неожиданным,
даже иногда не верил, настолько четка и проста была система1;
знал, что и не верить нельзя, ведь мне всего 19 лет, не может
быть, чтобы остановился, -- так и вышло: я взял, да и понял,
что не думать нельзя. Аналогичная ситуация в "Прощании", но
понял не оттуда, просто аналогичная ситуация, -- сам того не
подозревая, читал о себе в недалеком будущем. А до чего ж была
система хороша! Она не уйдет от меня и поможет, я даже скажу,
что она обогатит. Не легко не думать, даже не не думать, а не
придавать значения. Они придавали, а я стал выше -- без ложной
скромности. Но гораздо труднее, пройдя через это, придавать
значение не отбрасывая системы, так сказать, сознавая, что ты
думаешь один; и это совсем не то, что в декадентских книгах,
хотя на глубине что-то, скорее всего, есть, но это не
любование, а скорее шлак культуры, столько наслышался этих дел,
просто нельзя сразу от них избавиться, как впрочем
____________________
1 Речь идет о системе стратегических жизненных установок,
"прикладной философии" из трех пунктов. Первый пункт,
составляющий костяк системы, был обнаружен у Ярослава Гашека:
"Усе те гiвна варте" (принцип УТГВ). Позже были добавлены еще
два: "Чем черт не шутит" и "Смотри в оба". -- прим. сост.
и от всего, от чего хочешь. Быть одному не красиво, а
страшно -- не за себя, а за них. Ну может быть, да и скорее
всего, я открыл калитку (почему-то мне кажется, что это самое
подходящее слово) для рывка. Для какого -- не знаю, но я
почувствовал большую свободу, и она дает мне возможность что-то
сделать, возможность попытки при полном сознании ее
бесплодности. Но она нужна для того, чтобы не загнить в себе на
месте. Не знаю, будет ли сила, кто мне даст силу? Никто не
даст. Дай мне силу -- нет другого выхода сейчас, как слазить в
бутылку.
43. Письмо к No44, 3.12.1973
Дорогой другъ.
Когда играет Дж.Х., не обязательно смотреть в
молчащий TV1, -- смотри в окно или просто на сидящих рядом (я
открыл и запатентовал). Иногда ебет мозги гораздо сильнее,
ощущение TV и Плана самое разительное. Кстати, ты заметил связь
между картинками, музыкой и Названием?
Присутствовал на публичной лекции "ПОП-АРТ", которая
случилась при большом стечении народу. Народ весь послушно
скреб авторучками в блокноте (наверное, имел по этому поводу
какие-то планы, проще всего было бы предположить, что он
вздумал потом где-то блеснуть, но, возможно, планы его гораздо
более захватнические). Как и следовало ожидать, трактовка
поп-арта была либеральной и пиздоватой всмерть ввиду "ума
нету". К счастью, оказалось, что лектор умудрился побывать на
Венецианской Биеннале и Документе-5, так что с легкой иронией и
грустью он описал нам несколько работ. Угорел от уже знакомой
работы в Нью-Йорке, которая сама себя разрушала 5 дней, но я не
знал, что на исходе 3-го дня она отпилила от себя нечто
странное, которое со стоном и скрипом пошкандыбало в
разбегающуюся в ужасе толпу, а там повалилось и уничтожило
себя, подергиваясь. Еще рассказал он нам про бодi-арт.
Родоначальником его был небезызвестный С.Дали, который притащил
на выставку прекрасную голую девку, обильно украшенную
разноцветным кондитерским кремом, и предложил присутствующим на
открытии снобам этот крем слизывать, а сам показывал пример,
утверждая, что очень вкусно. К концу дня она была начисто
вылизана. В конце рассказа женская часть аудитории с
вожделением заерзала на местах и покраснела. (Всем хочется,
чтобы с них слизали весь крем.) Другой представитель бодi-арта
целый день занимал толпу тем, что отпиливал себе фалангу
пальца, страшно вопя от боли. Еще один просто себя кастрировал.
Да, кстати о кастрации: гипернатуралистический объект
"Кастрация негра" -- 9 человеч. фигур в натур. величину + 2
кадиллака и 1 бьюик.
И должен тебя разочаровать: тот гипер, от которого ты
так балдел ("Красный фольксваген"), оказался не картиной, а
самым элементарным объектом -- просто красный фольксваген,
отполированный до блеска. Однако, о бодi. В основном бодi
сводится к тому, что на столе или полу лежит голая (или голый).
Дешево и со вкусом, напр.: (Здесь в письме нарисована
обнаженная девушка, стоящая на четвереньках. -- прим. сост.) Но
один интересный бодi произошел в Вене. Дивный хипок собирал и
собрал-таки на улице толпу, подвел ее к большому зеркалу в
стене и захуярил в него кирпичом. Оказалось, что это была
дверь. Через образовавшуюся дыру все вошли внутрь. Там была
комната, украшенная обрывками тряпок, марли, осколками зеркала.
На кушетке, застеленной белой простыней, отдыхал второй хипок;
он спал, когда все вошли. Рядом висел свежеосвежеванный
ягненок, стоял таз с внутренностями и кувшин с кровью. Тут
хипок проснулся, вскочил и начал лупить ягненка молотком.
Публика восприняла это радостным смехом, несмотря на то, что на
нее летели куски мяса & брызги крови. В это же время первый
хипок бросился к тазу, стал рвать внутренности на куски, резать
их ножницами и бросать на кушетку. Второй, устав лупасить
