какой-то двусмысленной улыбочкой поинтересовался, как жизнь.
Паша так и не смог припомнить имени его, сухо пробормотал
что-то не вполне внятное и поднялся на второй этаж.
Лиза - молоденькая, сильно накрашенная секретарша Баева,
сразу поднялась из-за стола при его появлении и,
поздоровавшись, скрылась за двойными дверьми кабинета.
Появившись через полминуты, она пригласила его войти.
В огромном кабинете Степана Ибрагимовича до стола его надо
было еще дойти. Покуда Паша шел через кабинет, Баев не
отрываясь писал что-то внизу заполненного на машинке бланка с
печатями. Он поднял голову навстречу ему, когда тот был уже у
самого стола; не вставая, быстро протянул ему руку и этой же
рукой указал на одно из кресел, стоявших возле стола.
- Как дела? - спросил он, очевидно не ожидая ответа,
одновременно энергично расписался на бланке и отложил его в
сторону. - Так. Сначала - о нуждах служебных, - выдвинув один
из ящиков, он достал завязанную тесемочкой папку и положил ее
на стол перед Пашей. - Это новый список - познакомься,
распишись и постарайся, пожалуйста, сегодня же передать Свисту.
Здесь в основном известные тебе дела из последних. Единственное
что, - и Степан Ибрагимович достал из ящика вторую папку -
такую же, как первая, только значительно более пухлую. - В
списке есть фамилия некоего Гвоздева - он из московских
"стоверстников", а это его дело. Вкратце суть в том, что,
полгода прожив здесь у своего двоюродного брата, этот Гвоздев
успел законспектировать полное собрание сочинений Ленина, и не
просто законспектировать, а выписать из него все места, где
Ленин призывает к расстрелу врагов народа - как конкретных
личностей, так и вражеских групп. Ясно, что все это не из
любознательности. Спасский с ним плотно поработал; хотел было
сначала пустить его вместе с братом, который ему собрание
сочинений носил из библиотеки; но я решил, что лучше обойтись
без натяжек, потому что материал, похоже, тянет на трибунал.
Закавыка в том, что сам же этот брат на него и донес, когда
случайно прочитал конспекты. В общем, братец так или иначе
никуда не денется, а насчет заседания, это теперь тебе решать.
Только решать нужно сегодня. Тут в деле, помимо прочего, есть
еще и рассказ какой-то сомнительный. В общем, если увидишь, что
все в порядке, сегодня же организуем процесс. Учитывая
некоторые наши ближайшие планы со "стоверстниками", это очень
пригодилось бы; да и Курошу дали бы подвальчик тиснуть. Ну, а
нет, так нет, оставишь его тогда в списке... С этим все. Теперь
о твоих делах. - Степан Ибрагимович задвинул ящик, сцепил на
столе перед собой пальцы рук. - Что это там за родственничек
такой у вас объявился?
"Донес, - с тоской подумал Паша. - Надо было брать папку."
- Это не родственник - приятель, - не без труда выговорил
он, прокашлялся. - Я как раз хотел сказать вам... Он приехал
вдруг. Мы в детстве дружили. Давно уже не виделись.
- Ну, все понятно. Короче, в гробу ты его видал.
- Нет, почему же? - пробормотал он, растерявшись.
- Как почему? - удивился Баев. - Зачем же ты его заложил
иначе?
Паша не понял.
- Если нужен, надо было прийти, поговорить - так мол и
так. Подумали бы вместе, попробовали бы разузнать в Ростове,
что к чему, тогда уж решали бы. Охота мне что ли чужую работу
делать. А ты - заявление, да еще дежурному. Перепугался что ли?
- Какое заявление? Я... У меня в кабинете...
- Что значит какое? Вот это, - Баев взял с края стола лист
бумаги, повернул и положил перед Пашей. - Уж не хочешь ли ты
сказать, что Надя его без тебя писала?
Паша до боли в челюсти стиснул зубы и стал читать.
Надино заявление было совсем не тем, что его. Надя прямо
называла Глеба сбежавшим врагом народа и предлагала РО НКВД
незамедлительно задержать его. И уж совсем непонятно, зачем,
сообщала о его религиозных настроениях.
Прочитав, Паша остался сидеть неподвижно. Лицо его было
белым. Степан Ибрагимович с интересом смотрел на него.
- Что, неужели без тебя написала?
Паша кивнул.
- Ха! - хмыкнул Баев. - Дружная у вас семейка, как я
погляжу. Но уж теперь извини - ничего не поделаешь. Вот ордер
на его арест. Тебе придется подписать - он уже три часа, как у
нас. В детском доме его почему-то взяли - что он мог там
делать, ты в курсе?
- Степан Ибрагимович, - начал было Паша. - Может быть
все-таки...
- Нет, нет, нет, - выставил перед собой ладони Баев. -
Даже если б и не было заявления, я бы тебе ничего конкретного
обещать не мог, пока в Ростове не разузнали бы, а теперь
извини. Его кроме меня уже трое читали - дежурный, Леонидов и
Мумриков. Главное - Леонидов. Ты же знаешь, кто его отец.
"Да, Леонидов, - подумал Паша. - Его фамилия Леонидов."
- Я так не могу рисковать. Ты сам виноват, голубчик. Надо
было вовремя с женой разбираться. И ко мне вовремя приходить. А
теперь поздно.
- Он болен, - чуть слышно произнес Паша.
- Подлечим, - пообещал Степан Ибрагимович. - Посидит в
отдельной камере, дергать не будем, обещаю. Передачи можешь ему
носить, сколько влезет.
- А дальше?
- Что дальше? - пожал плечами Баев. - Отправим запрос в
Ростов. Если подтвердят, этапируем.
Паша сидел, не шевелясь, смотрел в стол сквозь ордер.
Степан Ибрагимович откинулся на спинку кресла, широко раскинул
руки и побарабанил пальцами по краю стола. Потом посмотрел на
часы.
- Ну, все ясно, я полагаю? - спросил он.
- Могу я увидеться с ним?
- Ты же прокурор, - усмехнулся Баев. - Конечно, можешь.
Только давай - не в ущерб работе. Сначала, просмотри Гвоздева,
определишься, позвонишь мне - скажешь, что делаем. Тогда и
приходи. Прямо в камеру тебя отведут - общайся, сколько влезет.
Можешь заодно и прокурорский обход совершить, а то ты все
как-то стесняешься, - он опять взглянул на часы. - Ну, давай
уже, дружище, подписывай. Времени нету ни хрена, честное слово.
Паша взял из прибора на столе перо, обмакнул в
чернильницу, чуть задержал его над самым ордером, потом
медленно подписал.
Баев протянул руку и переложил ордер поверх Надиного
заявления.
- Тогда все на сегодня, - сказал он. - Список не забудь
передать Свисту; завтра он должен быть опять у меня. И завтра
будь доступен, пожалуйста, ты мне еще по другим делам
понадобишься.
Паша медленно поднялся из кресла.
- Удачи, - коротко напутствовал его Баев.
Паша не ответил, повернулся и пошел к выходу.
Когда дверь за ним закрылась, Степан Ибрагимович поднял
телефонную трубку, набрал пару цифр.
- Баев на проводе, - произнес он, глядя в подписанный
Пашей ордер. - Резниченко - сегодняшнего - переведите в
одиночную.
Глава 23. ПРОСЬБА
- Здорово, саранча с лицом человеческим, - войдя к нему в
кабинет, приветствовал его Леонидов. - Звал что ли?
Харитон, конечно, так и предполагал, что теперь еще целый
месяц придется ему выслушивать остроты по поводу явления
Зинаиды Олеговны на террасе у Баева. Но, по правде, он
согласился бы выслушивать их и целый год, если бы взамен была у
него уверенность в том, что остротами этими все последствия
происшествия и ограничатся. Уверенности в этом у него вовсе не
было.
- Между прочим, это из-за тебя она приперлась туда, -
сказал он, повернувшись на стуле и отпирая несгораемый шкаф. -
Твоя идея была с этими приглашениями идиотскими. Да еще
додумался адрес на них указывать. Она его у меня из ящика
вытащила, а охранник, дурак, пропустил.
- Не владеешь техникой конспирации, - развел руками
Леонидов, присаживаясь на арестантский табурет. - Даже
удивляюсь иногда, как это тебя в нашем доходном заведении
держат.
Харитон достал из сейфа и бросил на стол какую-то папку.
- Ну, ладно, товарищ Леонидов. Поговорим-ка лучше о ваших
способностях. Вот это дело ты закрывал?
- Ты думаешь, я вижу отсюда? Какое дело?
- Шубина.
- Ну, я.
- А ты анкету его внимательно прочитал?
- Я все всегда делаю внимательно. Это мое кредо, товарищ
Спасский. А что такое?
- Пункт семнадцатый доложи мне, будь добр.
- Состав семьи?.. Э-э, видишь ли в чем дело. Сколько мне
помнится, как раз когда я читал эту анкету - это было в прошлую
пятницу... да, именно в пятницу, ты как раз тогда ввалился ко
мне в кабинет и учинил несанкционированный прокуратурой обыск.
Припоминаешь? Чем совершенно выбил меня из рабочей колеи. Так
что пришлось мне закончить чтение аккурат на шестнадцатом
пункте.
- Бездельник и разгильдяй, - резюмировал Харитон.
- А какие однако проблемы?
- Пункт семнадцатый, - вместо ответа Харитон раскрыл папку
и зачитал из нее. - Состав семьи: жена - Софья Семеновна Шубина
- умерла в 1928 году. Сын - Александр, 11 лет.
- Ах, ты это о пацане. Но у него же, кажется, есть здесь
какая-то тетка.
- Тебе, голубчик, инструкцию о несовершеннолетних ЧС
доводилось когда-нибудь читать на досуге?
- Ты ведь сам говорил, что в этом году с детьми не так
строго.
- Во-первых, вышки это никак не касается. Во-вторых, по
меньшей мере, должны быть родственники, желающие усыновить. Ты
с этой теткой потрудился поговорить? Она бумаги на усыновление
подавала?
- Так не мне же она их должна подавать.
- Но ты хоть интересовался?
- Ну, как тебе сказать...
- Да так и сказать, - пожал плечами Харитон, завязывая
папку. - По всей форме: я, товарищ старший лейтенант, по натуре
своей халтурщик, к обязанностям своим привык относиться
халатно, с должностными инструкциями не знаком и вообще привык,
чтобы за меня работали другие... У меня, к твоему сведению, как
раз с пятницы лежит заявление от этой тетки. Она настоятельно
просит, чтобы мальчишку забрали у нее как можно скорей.
- Вот сволочь.
- Так что потрудись оформить направление, - и он бросил
Леонидову папку на край стола.
- Фе-фе-фе, - проговорил Леонидов. - Подумаешь, халатность
нашел. Ладно, оформлю, не переживай. Слушай, Спасский, а
помнишь ты говорил, будто с женой Бубенки у меня ничего не
выгорит?
- Ну и что?
Леонидов расплылся в самодовольной улыбке.
- У меня с ней сегодня свидание.
- Вот кобель-то, - заметил Харитон.
- Ну, чего ты обзываться сразу? Завидуешь, поди? -
улыбался Алексей. - Ладно, все у тебя что ли? Некогда мне с
тобой трепаться.
Он поднялся с табурета, сунул подмышку дело Шубина, сделал
Харитону ручкой и пошел к выходу.
Оставшись один, Харитон достал из сейфа наугад еще три
папки, разложил их перед собой, постарался сообразить, кого
скорее следует вызвать ему на допрос. Но что-то не вошел он еще
в рабочий ритм после выходных. Какая-то сонливая слабость
держалась до сих пор в голове. Мысли его крутились далеко от
этих папок. Посидев минуту, глядя на них, он вдруг зевнул,
потом выдвинул один из ящиков стола, достал оттуда несколько
фотографий и стал рассматривать их.
Это была Вера Андреевна. Он сам фотографировал ее тогда, в
Москве, приобретенной на складе "Практикой". Отпечатал пленку
их тюремный фотограф. Вот этот снимок ему особенно нравился -
он попросил фотографа увеличить его побольше. Чему-то она
рассмеялась тогда, обернувшись к нему на ходу, а он, поотстав,
поймал кадр. Глаза у нее получились озорные-озорные. Он долго
рассматривал эту фотографию, незаметно для себя улыбаясь.
Наверное, пора ему решиться уже и сделать ей предложение.
Пожалуй, что сдерживала его до сих пор лишь некоторая доля
