сопротивлении береговой охране. Нет сомнения, что ему был подкинут
запрещенный товар - сообразите сами - как раз вечером того дня, когда вы и
отец ваш были свидетелями скандала в гостинице Гравелота.
Марта вспыхнула, затем опустила голову. Ее руки дрожали. Подняв лицо, она
глядела на Галерана так беспомощно, что он отнес эти знаки волнения на счет
ее сочувствия пострадавшему.
- Я.. - сказала Марта.
Галеран, помедлив и видя, что она умолкла, продолжал:
- Да, ваши чувства я понимаю. Размышляя так и этак, я вывел заключение,
что спасти Гравелота можно лишь через Ван-Конетов, дав им выбирать или
огласку пощечины, а также всех безобразных выходок Георга Ван-Конета, или же
деятельное участие этих влиятельных лиц в спасении невинно запутавшегося
Гравелота. Но, чтобы иметь успех, нужны свидетели. Я уверен, что вы не
откажетесь свидетельствовать против негодяя. Гравелот, в сущности,
заступался за вас. Я прошу о том вас и намерен просить вашего отца.
Марта успела подавить замешательство. Взяв со стола линейку, она
притронулась ее концом к нижней губе и, не отнимая линейку, смотрела на
Галерана круглыми, очень светлыми глазами.
- Вот что ... - сказала она. - Вы меня страшно удивили. Ни о каком
скандале мы ничего не знаем. Я, право, не знаю, что подумать. К тому же вы
говорите, что Гравелот арестован. Вот ужас! Мы знаем Гравелота. Уверяю вас,
все это - сплошное недоразумение.
Опустив взгляд, она прикусила конец линейки и с силой выдернула ее из
зубов, затем, робко взглянув на Галерана, медленно положила линейку и
выпрямилась.
- Вы испугали меня, - сказала Марта. - Как понять? Галеран откинулся,
болезненно переведя замкнувшееся дыхание. Сердце его начало стучать и
тяжело.
- Вы должны это сделать.
- Но я ничего не могу, я ничего, ничего не знаю! Вы, может быть, спутали!
Идет отец! - облегченно воскликнула девушка, стремясь удалиться.
Толкнув стеклянную дверь, вошел раскрасневшийся от жары Баркет с готовой
любезной улыбкой, обращенной к посетителю.
Вид дочери осадил его.
- Ты что? - быстро спросил он.
- Отец, вот.. - Марта взглянула на Галерана, - вот это к тебе, о
Гравелоте, - добавила она, запоздало пожав плечом и тотчас уходя в комнаты.
Баркет медленно, думающим движением снял шляпу и посмотрел на Галерана
светло раскрытым, напряженным взглядом лжеца.
- Да, да, - забормотал он, - как же! Я Гравелота знаю очень хорошо.
Должно быть, месяц назад я заезжал к нему с Мартой последний раз.
Галеран вторично назвал себя и объяснил:
- Я - друг Гравелота. Баркет, вы были у него в тот день, когда он ударил
Ван-Конета за издевательство над вашей дочерью.
Баркет увел голову в плечи и вытаращил глаза.
- Да что вы! - вскричал он. - О чем вы говорите? Объясните, ради бога, я
страшно встревожился!
- Гравелот не будет лгать, - сказал Галеран. - Неужели это так трудно:
сказать правду ради хотя бы спасения человека, которому вы прямо обязаны?
- Если вы объясните, в чем дело ... Поймите, что я поражен! Не однажды я
останавливался в "Суше и море", но я не могу понять, о чем речь!
В течение по крайней мере минуты оба они молчали. Баркет выдерживал
красноречивый взгляд Галерана с трудом и наконец опустил глаза.
- Если вы засвидетельствуете столкновение. Граве-лот будет спасен. Он
арестован. Подробности я уже рассказал вашей дочери. Она вам передаст их.
Мне тяжко их повторять.
- Уверяю вас, что вы поддались какой-то сплетне., - заговорил Баркет, но
Галеран его перебил:
- Так вы настойчиво отрицаете?
- Отрицаю. Это мое последнее слово. Но я бы хотел все-таки...
Галеран не дослушал его. Покачав головой, он взял шляпу и вышел, бросив
на ходу:
- Стыдно, Баркет.
Он уселся в автомобиль, нисколько не упрекая себя за так кратко и
решительно оборванный разговор. Бесполезно было далее убеждать этих что-то
обдумавших и решивших людей в низости их молчания. Галеран еще не
отчаивался. У него возникла мысль говорить с Лаурой Мульдвей и Сногденом. По
характеру событий, как они были кратко выражены Тирреем в его письме,
Галеран отчасти представлял этих людей, их роль около Ван-Конета; он знал,
что даже человек резко порочный, если к нему обращаются в надежде на
проявление его лучших чувств, скорее может проговориться или изменить себе,
чем Баркеты. Однако точного плана не было. Только случайность или минутное
настроение - род благородной слабости - могли помочь Галерану в его
неблагодарном труде - вырвать из естественно развившегося заговора клок
шерсти таинственного животного, именуемого уликой. Отбросив размышления
относительно еще не создавшихся сцен, веря в наитие и надеясь лишь на не
оставлявшую его силу надежды, Галеран поехал в гостиницу, где занял большой
номер. Не зная, что будет дальше, он хотел иметь помещение для приема и сна.
- Будьте наготове, - сказал Галеран Груббе, - я должен говорить в телефон
и, может быть, тотчас опять поеду. Если же этого не случится, вы займете
номер 304-й, как я условился с управляющим гостиницей, а машину отведете в
гараж. Я вас извещу.
Терпеливый, безмерно усталый, но преданный Гале-рану человек, видя, что
его хозяин расстроен, молча кивнул и вытащил из ящика для инструментов
бутылку виски. Выпив столько, чтобы согнать болезненное отупение бессонной
ночи, Груббе облокотился на дверцу и стал рассматривать прохожих. Было
жарко. Он ослабел, склонился и задремал.
Как сказано ранее, Лаура Мульдвей и Сногден отправились в Покет,
продолжая давние отношения с Ван-Конетом, и скоро Галеран узнал, что его
хлопоты безрезультатно оканчивались. По-видимому, ничего другого ему не
оставалось, как возвратиться. Он был отчасти рад, что эти лица в Покете, на
месте действия; не поздно было попытаться, так или этак, говорить с ними по
возвращении. Внутренне остановясь, Галеран сел в кресло и принялся курить,
задерживая трубку в зубах, если размышление бессодержательно повторялось,
или вынимая ее, когда мелькали черты возможного действия. Хотя самые важные
свидетели отошли, он пересматривал заново группу людей, чья память хранила
драгоценные для него сведения, и ждал намека, могущего образовать трещину в
сопротивляющемся материале несчастия. Решение задачи не приходило.
Единственный человек, к которому мог еще обратиться Галеран, не покидая
Гертона, был Август Ван-Ко-нет. Ничего не зная ни о нем, ни об отношении его
к сыну, Галеран думал о его существовании как о факте, и только. Однако эта
мысль возвращалась. При умении представить дело так, как если бы свидетели
налицо и готовы развязать языки, попытка могла кое-что дать. Галеран
выколотил из трубки пепел и вызвал телефонную станцию - соединить его с
канцелярией Ван-Конета.
Должно быть, телефонные служащие работали усерднее, если им называли
номера небольших цифр, но только утомленный глухой голос очень скоро
произнес в ухо Галерана:
- Да. Кто?
Август Ван-Конет был один, измучен ночным припадком подагры, в одном из
тех рассеянных и пустых состояний, когда старики чувствуют хрип тела,
напоминающий о холоде склепа. Ван-Конет осматривал минувшие десятилетия,
спрашивая себя: "Ради чего?" В таком состоянии упадка задумавшийся
губернатор, не вызывая из соседней комнаты секретаря, сам взял трубку
телефона. Эта краткая прихоть выражала смирение.
Разговор начался его словами: "Да. Кто?"
- За недостатком времени, - сказал Галеран, - имея на руках осень важное
и грустное дело, прошу сообщить, может ли губернатор сегодня меня принять? Я
- Элиас Фергюсон из Покета.
- Губернатор у телефона, - мягко сообщил Ван-Конет, все еще охваченный
желанием простоты и доступности. - Не можете ли вы коротко передать суть
вашего обращения?
- Милорд, - сказал Галеран, поддавшись смутному чувству, вызванному
терпеливым рокотом печально звучащего голоса, - одному человеку в Покетской
тюрьме угрожает военный суд и смертная казнь. Ваше милостивое вмешательство
могло бы облегчить его участь.
- Кто он?
- Джемс Гравелот, хозяин гостиницы на Тахенбакской дороге.
Ван-Конет понял, что слух кинулся стороной, вызвав неожиданное
вмешательство человека, говорящего теперь с губернатором тем бесстрастно
почтительным голосом, какой подчеркивает боязнь случайных интонаций, могущих
оскорбить слушающего. Но состояние прострации еще не покинуло Ван-Конета, и
ехидный смешок при мысли о незавидной истории сына, вырвавшийся из желтых
зубов старика, был в этот день последней данью его подагрической философии.
- Дело "Медведицы", - сказал Ван-Конет. - Я хорошо знаю это дело, и может
быть...
"Не все ли равно?" - подумал он, одновременно решая, как закончить
обнадеживающую фразу, и дополняя мысль о "все равно" равнодушием к судьбе
всех людей. "Не все ли равно - умрет этот Гравелот теперь или лет через
двадцать?" Легкая ненормальность минуты тянула губернатора сделать
что-нибудь для Фергюсона. "Жизнь состоит из жилища, одежды, еды, женщин,
лошадей и сигар. Это глупо".
Он повторил:
- Может быть, я... Но я хочу говорить с вами подробно. Итак...
Внезапно появившийся секретарь сказал:
- Извините мое проворство: акции Сахарной компании проданы по семьсот
шесть и реализованная сумма - двадцать семь тысяч фунтов - переведена банкам
Рамона Барроха.
Это означало, что Август Ван-Конет мог сделать теперь выбор среди трех
молодых женщин, давно пленявших его, и дать годовой банкет без участия
ростовщиков. Вискам Вач-Конета стало тепло, упадок прошел, осмеянная жизнь
приблизилась с пением и тамбуринами, дело Гравелота сверкнуло угрозой, и
губернатор отдал секретарю трубку телефона, сказав обычным резким тоном:
- Сообщите просителю Фергюсону, что мотивы и существо его обращения он
может заявить в канцелярии по установленной форме.
Секретарь сказал Галерану:
- За отъездом господина губернатора в Сан-Фуэго я, личный секретарь, имею
передать вам, что ходатайства всякого рода, начиная с первого числа текущего
месяца, должны быть изложены письменно и переданы в личную канцелярию.
- Хорошо, - сказал Галеран, все поняв и не решаясь даже малейшим
проявлением настойчивости колебать шаткие обстоятельства Давенанта.
Но разговор этот внушил ему сознание необходимости торопиться.
Галеран сошел вниз, заплатил конторщику суточную цену номера и разыскал
глазами автомобиль.
Груббе спал, потный и закостеневший в забвении. Его голова упиралась лбом
о сгиб локтя. Галеран, сев рядом, толкнул Груббе, но шофер помраченно спал.
Тогда Галеран сам вывел автомобиль из города на шоссе и покатил с быстротой
ветра. Вдруг Груббе проснулся.
- Держи вора! - закричал он, хватая Галерана, без всякого соображения о
том, где и почему неизвестный человек похищает автомобиль.
- Груббе, очнитесь, - сказал Галеран, - и быстро следуйте по этой дороге:
она ведет обратно, в Покет.
Глава Х
Поздно вечером следующего дня Стомадор ждал Галерана, играя сам с собой в
"палочки" - тюремную игру, род бирюлек.
Весь день Галеран спал. Очнувшись в тяжелом состоянии, он выпил несколько
чашек крепкого кофе и отправился на окраину города. Около тюрьмы он
задержался, всматриваясь в ее массив с сомнением и решимостью. Денег унего
было довольно. Оставалось придумать, как дать им наиболее разумное
употребление.
Спотыкаясь о ящики в маленьком дворе лавки, Галеран разыскал заднюю
дверь, постучав именно три раза. Мелочам тайных дел он придавал значение
дисциплины, отлично зная, что пустяковая неосторожность начала может увести
