- Скоро начнется агония, - ответил Кресс, - пока он все сознает и хочет
вас видеть.
Последние гости приблизились к кровати умирающего - одинокий старик и
женщина, едва начавшая жить, со смертью в душе.
- Теперь я скоро поправлюсь, - прошептал Тиррей, полуоткрывая глаза и с
нежным страхом смотря на Консуэло, севшую у изголовья. - Я был причиной
вашего горя, - продолжал он, - но я не знал, что так выйдет. Но вы не
печальтесь. Что-то в этом роде было со мной. Надо пересилить горе. Вы
молоды, перед вами вся жизнь. Ведь это вы спасли меня из тюрьмы?
- Я исполнила мой долг, - сказала Консуэло, - и я не хочу больше говорить
об этом. Ваше дело будет пересмотрено и, конечно, разрешится благополучно.
- Мое. А тех?
- Они спасены, - сказал Галеран. - Отмена приговора указывает, что дело
ограничится несколькими годами тюрьмы.
- Я рад, - быстро сказал больной, - потому что бой был прекрасен. Суд
должен был понять это. Об одном я жалею, что меня не было с вами, Галеран,
когда вы рыли подкоп. А где Стомадор?
- Должно быть, уже бежал. Его положение стало очень опасным.
- Конечно. Так я не в тюрьме... Вы не поверите, - обратился Тиррей к
Консуэло, смотревшей на него с глубоким состраданием, - как хорошо спастись!
Мне хочется встать, идти, побывать на старых местах.
Давенант беспокойно двинулся и, утомленный, закрыл глаза. Сознание
боролось с темной водой. Он шарил руками на груди и у горла, отгоняя
незримую тесноту тела, сжигаемого смертельным огнем. Лицо его было в поту,
губы непроизвольно вздрагивали, и, нагнувшись, Галеран расслышал последние
слова: "Сверкающая." неясная..."
Видя его положение, Кресс отошел от окна, взял руку Давенанта и,
нахмурясь, отпустил ее.
- Избавьте себя от тяжелого впечатления, - тихо сказал Кресс Консуэло,
которая, все поняв, вышла, сопровождаемая Галераном. В приемной Консуэло
дала волю слезам, рыдая громко и безутешно, как ребенок.
- Это - сразу обо всем, - объяснила она. - Зачем умирает чудесный
человек, ваш друг? Я не хочу, чтобы он умирал.
Она встала, утерла слезы и протянула руку Галерану, но тот привлек ее за
плечи, как девочку, и поцеловал в лоб.
- Что, милая? - сказал он. - Беззащитно сердце человеческое?! А
защищенное - оно лишено света, и мало в нем горячих углей, не хватит даже,
чтобы согреть руки. Укрепитесь, уезжайте в Гертон и ждите. Тишина опять
явится к вам.
Консуэло закрыла лицо и вышла. Галеран вернулся в палату. Он подождал,
когда тело перестало подергиваться, закрыл глаза Давенанта рукой с
обломанными ногтями, пострадавшими на подземной работе, и отправился вручить
серебряного оленя по назначению.
Его приняла Роэна Лесфильд, молодая женщина в расцвете жизни, жена
директора консерватории.
Гостиная, где Тиррей девять лет назад сидел, восхищаясь золотыми кошками,
выглядела все так же, но не было в ней тех людей, какие составляли тогда для
начинающего жить юноши весь мир.
- Я исполняю поручение, - сказал Галеран вопросительно улыбающейся
молодой женщине, - и если вы меня помните, то догадаетесь, о ком идет речь.
- Действительно, ваше имя и лицо как будто знакомы... - сказала Роэна. -
Позвольте,, помогите вспомнить... Ну, конечно. Кафе "Отвращение"?
- Да. Вот олень. Тиррей просил передать его вам. Галеран протянул ей
вещицу, и Роэна узнала ее. В это время появилась скучающая, бледная
Элеонора, девушка с капризным и легким лицом. Жизнь сердца уже неласково
коснулась ее.
- Элли! Какая древняя пыль! - сказала Розна. - Смотри, мальчик, который
был у нас лет девять назад, возвращает свой приз оленя. Да ты все помнишь?
- О, как же! - засмеялась девушка. - Вы - друг Тиррея? Я сразу узнала
вас. Где этот человек? Тогда он так странно пропал.
- Он умер в далекой стране, - ответил Галеран, поднимаясь, чтобы
откланяться, - и я получил от него письмо с просьбой вернуть вам этот
шутливый приз.
Настало молчание. Никто не поддержал мрачного разговора, пришедшегося не
совсем кстати: у Роэны хворал мальчик, а Элли, ставшая очень нервной,
инстинктивно сторонилась всего драматического.
- Благодарим вас, - любезно сказала Роэна после приличествующего
молчания. Так он умер? Как жаль!
Слегка пошутив еще на тему об "Отвращении", Галеран простился и уехал
домой.
- Ведь что-то было, Элли? - сказала Роэна, когда Галеран ушел. - Что-то
было... Ты не помнишь?
- Я помню. Ты права. Но я и без того не в духе, а потому - прости, не
сумею сказать.
Феодосия, 28 марта 1929 г.
