показаться врачу, если тот на месте. Врач оказался на месте - симпа-
тичная блондиночка с красивой грудью и длинными ногами, из тех, кого
он в былые времена не пропускал. "Раздевайтесь, - сказала блондиночка.
- Что-то я вас не помню. Какие жалобы?"
Жалоб у Аркадия Аркадьевича не было, но, как бы в оправдание своего
визита, он показал на сердце: вот, иногда...
- Не надо показывать на себе, - заметила врачиха, не отвечая на
взгляды Аркадия Аркадьевича. - Ложитесь. Расслабьтесь, пожалуйста.
Волосатая грудь Фаустова не произвела на нее впечатления, без при-
менения оставались и взгляды; она проделала все, что положено, сняла
кардиограмму и, повертев в руках бумажную ленту, с этой же лентою в
руках и удалилась, влача ее за собой, как серпантин.
Через несколько минут Фаустов держал ответ уже перед целым синкли-
том ее коллег, набежавших неизвестно откуда.
- Что вы чувствовали, какую боль?
- Никакой боли.
- Может быть, в плече?
- Да нет же.
- Но что-то же вас к нам привело, - продолжал старший по возрасту,
в колпаке, - какие-то ощущения, не правда ли?
- Никаких ощущений.
- Вот так-таки взяли и приехали сами?
- Как видите. А в чем, собственно, дело? - поинтересовался в свою
очередь Фаустов.
- А в том дело, милейший, что у вас инфаркт... Нет уж, не вставай-
те, лежите. Вы как сюда приехали, на чем?
- На машине.
- Ключи, пожалуйста. И телефончик. Есть дома кто-нибудь - отогнать
машину?
- Зачем?
- Как зачем? Не бросите же ее здесь.
- А я, значит, что же... - дрогнул Фаустов.
- А вы - на "скорой", на чем же еще... Ты позвонила, Танечка? Это
что, первый у него?.. Лежите, пожалуйста, смирно. Головку ему повы-
ше... Вот видите, как удачно. Подгадали, можно сказать...
- И то правда, - усмехнулся Фаустов, уже чувствуя, как холодеет
спина...
Месяц после этого он провалялся в больнице, еще месяц провел в са-
натории, аккуратно вышагивая по мокрым дорожкам положенные километры.
Первые дни на больничной койке, в реанимации, он был почти уверен, что
помрет. Должно же наконец завещание вступить в законную силу. Помирать
не хотелось. Если выживу, осторожно думал он, начну вести здоровую
жизнь. И прежде всего надо будет разобраться с женщинами. Он наблюдал
их весь первый месяц, одну и другую, обе были здесь, поблизости - На-
таша почти ежедневно, да и Диана тоже. Вот уж подходящий случай им на-
конец подружиться, что ни говори.
Сами они, вероятно, были другого мнения. Наташа в первый же день,
как только ее к нему пустили, заявила Фаустову: "Не бойся, все будет
хорошо. Я тебя вытащу, пусть не надеется". Это надо было понимать так,
что Диана надеется на его смерть, а Наташа в пику ей не допустит это-
го. Сама Диана от комментариев великодушно воздерживалась, лишь иногда
вставляя реплику вроде: "Эта курица уже приходила?" - или просто:
"она", чаще - "она". И, честно говоря, непохоже было, чтобы Диана то-
ропилась с наследством, скорее наоборот: она со всей своей безжалост-
ной энергией - уж если что задумала - подняла на ноги врачей, задарила
сестер и нянечек - не для того же, чтобы они его уморили. Привезла од-
нажды и профессора, мировое светило, после чего Фаустову слегка поме-
няли таблетки - что-то отменили, а что-то, наоборот, добавили. Сам Ар-
кадий Аркадьевич по свойству характера уже воспрял духом, шутил и заг-
лядывался на женщин.
Он вернулся помолодевший, со свежим загаром от весеннего солнца, с
вернувшейся прежней походкой; позвонил из дому Наташе, а на другой
день с утра отправился к ней. Жизнь продолжалась.
9
А между тем наступала развязка, и пришла она неожиданно для всех
героев этой истории. Аркадия Фаустова все-таки отрешили от должности.
И не по доносу зловредной Дианы, и не по воле расчетливого куратора
Василия Васильевича или его строгой начальницы, ибо и сам Василий Ва-
сильевич в то же самое время, всего несколькими днями позже, лишился
своего кресла, с начальницей же Екатериной Дмитриевной это произошло
еще раньше. Скажем одним словом, точнее, одной фразой: наступала эпоха
перемен.
Случилось так, что кроткий Союз музыкантов, до сих пор еще никогда
никому не доставлявший хлопот, вдруг в одночасье громогласно восстал
против собственного руководства, пожелал заменить его сверху донизу и
тут же проделал это посредством тайного голосования. Ох уж это тайное
голосование, сколько раз в истории оно являло нам свои хитрые подмены,
когда сиюминутное настроение зала, кем-то подогретого, выдавало себя
за законную волю большинства. Это уж потом несчастное большинство
спросит себя, почему оно в тот момент проголосовало так, а не этак, и
начнет, как водится, искать виноватых. В нашем случае все произошло
мгновенно, в течение одного дня. Чье-то выступление, имевшее успех у
зала, и - пошло, покатилось. Вот уж и Союз музыкантов плох, и руково-
дители его бессильны и покорны, и шкала ценностей перевернута: пос-
редственность процветает, а талант в загоне. А уж тут недалеко и до
требования сместить верхушку, и смотрите, как рукоплещет зал, а в осо-
бенности галерка!
Пожалуй, наибольший успех в этот день выпал на долю Валерия Бровки-
на. Непризнанный гений оказался страстным оратором. Уж он-то крушил
направо и налево, больше, впрочем, направо, не обойдя и своего поклон-
ника и благодетеля Аркадия Фаустова, беспринципного соглашателя и кон-
формиста, по его словам. Кто-то вякнул в защиту Аркадия Аркадьевича,
как человека благожелательного и доброго, но защита на таких собрани-
ях, как уже не раз замечено, успеха не имеет.
Потом говорили, что это был заговор. Вряд ли. Еще говорили: бунт.
Вот это скорее. Бунт - против кого, против чего? Не против же Союза
музыкантов и его лидеров, пусть даже зажравшихся. Не их же освистывала
галерка. А кого?.. Вот то-то же. Время еще не пришло. Оно начиналось.
На другой же день с утра Аркадий Аркадьевич под сочувственными взо-
рами секретарш и с беспечной улыбочкой на лице выгребал свое имущество
из ящиков стола, за которым провел годы. Все к лучшему, говорил его
вид. Хватит. Пусть теперь пашут другие, кто помоложе, а я на них пос-
мотрю. Вот Валерий Бровкин, Валерий ...как его? Андреевич? Никогда не
знал отчества. Вот пусть теперь - Валерий Андреевич. Желаю успеха.
Валерий Андреевич не замедлил явиться. Протянул руку, заглянул в
глаза. Он всегда заглядывал в глаза. "Не обижайтесь, Аркадий Аркадь-
евич, не держите зла. А впрочем, вы человек не злопамятный, контакт-
ный, мы это всегда ценили".
Вот так оно все разом и совершилось - то, чем грозила Фаустову Диа-
на, и что было предметом торга между ними, и было, если вспомнить,
постоянным ужасом, кошмаром и проклятьем всей его жизни. Так вот, ока-
зывается, легко и просто, без наркоза.
А сколько сразу объявилось сочувствующих, надо же. Телефон - до-
поздна. Любят у нас обиженных, что ни говорите. Аркадий Аркадьевич,
дорогой, держитесь, мы с вами... Держись, друг, эти сволочи экстремис-
ты ненадолго захватили власть, вот вспомнишь мое слово!.. А хоть бы и
надолго, мне-то что до этого, я теперь свободный человек...
Меру своей свободы ему еще предстояло узнать и оценить. Недели че-
рез две после его отставки позвонил приятель: что там у тебя, в Боль-
шом? Почему вдруг замена?.. И впрямь - замена. Черным по белому. Вмес-
то ранее объявленной оперы Фаустова - Россини, "Севильский цирюльник".
Хорошо, хоть Россини.
Позвонила туда Диана. Инкогнито, не назвавшись: что случилось? А
ничего, замена. Понятно, что замена, - почему? Болен кто из солистов?
Никто не болен. А что ж тогда? А ничего. Снято с репертуара.
Фаустов стоял рядом, за ее плечом. Она положила трубку и обернулась
к нему с выражением как бы вопроса, недоумения: что происходит?
И это ее выражение вдруг развеселило Фаустова. Она, видите ли, еще
не поняла, что происходит. А то происходит, что - все, конец, финита!
Ты проиграла, моя дорогая! Хрен тебе что обломится! Вот так! Мы сво-
бодны! Что? Все еще не поняла?
Его разбирал смех. Он смотрел на нее со злорадством, с наслажденьем
победителя, как если б сам это все подстроил: вот же тебе! - смотрел и
смеялся, заливался смехом, погибал от хохота, ржал и не мог остано-
виться.
10 (Десять лет спустя. Эпилог)
Имя и дело Аркадия Фаустова сегодня, пожалуй, уже забыты. Произве-
дения, как это часто бывает, не пережили творца; автор оказался долго-
вечнее своих созданий. Итак, Аркадий Фаустов по-прежнему жив. Находит-
ся он в настоящий момент за границей, как и многие известные наши соо-
течественники, довольно послужившие делу культуры и прогресса здесь и
отправившиеся с той же миссией туда. По слухам, Фаустов нашел приют в
Израиле, обнаружив к тому основания в своей родословной, о чем прежде,
разумеется, не было речи. В музыкальном мире не знают, занимается ли
он там по-прежнему композицией, преподает ли где-нибудь в музыкальной
школе или вовсе сменил род занятий, что также не исключено.
Жена его Диана живет в Москве, открыла косметический салон и, гово-
рят, преуспела на этой стезе. Недавно видели ее интервью по телевиде-
нию. В газете "Коммерсантъ", в разделе светской хроники, имя Дианы
мелькает иногда в ряду других известных имен в связи с очередным вер-
нисажем или презентацией. Живет Диана в том же доме на Неждановой,
мастерская Фаустова на Пресне сдана иностранцам, дача в Перхушкове
продана, говорят, еще при Фаустове, и деньгами якобы они распорядились
поровну, каждый в своих видах. Дом в Гульрипши разграблен и сожжен то
ли абхазами, то ли грузинами во время недавней войны. Что касается ос-
новной части завещания - авторских прав, то вопрос этот отпал сам со-
бой, так как автор жив, а произведения не исполняются.
Наташу Королеву видели недавно в Москве, из чего можно заключить,
что за границу с Фаустовым она не поехала, о причинах можно лишь стро-
ить догадки.
Союз музыкантов все еще существует, руководимый кем-то из малоиз-
вестных деятелей среднего поколения. Часть его помещений, в том числе
и бывший кабинет Фаустова, отданы под офис коммерческому банку. В ос-
тавшихся комнатах функционируют те же старые сотрудники, главным обра-
зом женщины. Валерий Бровкин пост свой оставил, живет большей частью
за городом, на даче, полученной в первый год пребывания у власти. По
слухам, пьет.
Куратор Василий Васильевич давно на пенсии. Его часто видят на му-
зыкальных премьерах, страсть к искусству осталась. Он исхудал, высох,
ходит в старом, некогда парадном шерстяном костюме, тщательно выутю-
женном. Встречая бывших своих подопечных, радуется им, подходит сам, и
те радуются ему в ответ, как родному. Он, кстати, всех их выспрашива-
ет: а где Аркадий? что Аркадий? - и не может получить вразумительного
ответа.
Имя Аркадия, а то вдруг и что-то из его сочинений все же еще всплы-
вают порой и в наши дни. Если кто видел по телевидению толпу на Теат-
ральной площади, бывшей Свердлова, в день 7 ноября, старых женщин и
мужчин, словно из кинохроники былых лет, с красными флагами и транспа-
рантами в твердых руках, - то там можно было услышать и песню, которую
они увлеченно пели хором, и это была знаменитая в свое время, все ее
помнят, песня-шлягер Аркадия Фаустова. Слова "шлягер", впрочем, еще не
было в ходу...
А то вдруг еще знаменитый баритон, народный артист, вспомнит на
страницах печати, как его угнетали при советской власти и как, в част-
ности, заставляли петь в опере Фаустова, вызывали даже по этому поводу
в партком, грозились не пустить за границу и он, бедный, должен был
согласиться.
А совсем недавно имя композитора всплыло вот еще в какой связи. Не-
кая особа, как говорится, не самого строгого поведения решила просла-
