пустоту, а в человеческую грудь.
Вошел слуга и, почтительно склонившись, застыл в ожидании
приказов своего повелителя.
- Разбуди Баска, Азолана, Мерендоля и Лабриша, если они
уже спят. Пускай вооружатся крепкими дубинками, пойдут к выходу
из помещения, где играет труппа Ирода, и подкараулят некоего
капитана Фракасса. Пусть накинутся на него и отколотят как
следует, только не до смерти, иначе могут подумать, что я боюсь
его! Ответственность я беру на себя. Во время побоев пусть
приговаривают, чтобы помнил: "Это тебе от герцога Валломбреза".
Это дикое и крайне щекотливое поручение не очень удивило
слугу, который удалился, заверив, что приказания его светлости
будут незамедлительно выполнены.
- Мне неприятно, что вы так поступаете с этим комедиантом,
- сказал Видаленк после ухода лакея, - по правде говоря, он
проявил больше отваги, чей можно было ожидать при его ремесле.
Хотите, я под тем или иным предлогом вызову его и убью? Всякая
кровь красна, когда ее проливают, хотя и говорят, что
дворянская кровь голубая. Я принадлежу к старому и благородному
роду, но не столь знатному, как ваш, и не боюсь нанести урон
своей гордости. Скажите только слово, и я начну действовать. На
мой взгляд, этот капитан скорее достоин шпаги, нежели палки.
- Благодарю тебя за дружеское предложение, - отвечал
герцог, - оно показывает, как ты предан моим интересам, но
принять его я не могу. Этот наглец посмел притронуться ко мне.
Он должен позором искупить такое преступление. Если он окажется
дворянином, он найдет с кем говорить. Я всегда готов ответить,
когда ко мне обращаются на языке шпаги.
- Как вам будет угодно, ваша светлость, - произнес
Видаленк, кладя ноги на табурет с видом человека, который
принужден покориться ходу событий. - Кстати, вы знаете,
Серафина просто прелестна. Я сказал ей несколько любезностей и
уже добился свидания. Дядюшка Било был прав.
Разговор иссяк, и герцог с приятелем стали молча ждать
возвращения бретеров.
IX. УДАРЫ ШПАГОЙ, УДАРЫ ПАЛКОЙ И ДРУГИЕ СОБЫТИЯ
Репетиция окончилась. Удалившись в свои уборные, актеры
сменили театральные костюмы на обыкновенное платье. Сигоньяк
тоже переоделся, но на случай нападения оставил при себе шпагу
Матамора. Это был почтенный испанский клинок с кованой железной
чашкой по руке, длинный, как день без дела, и вполне пригодный,
чтобы отражать и наносить увесистые, хотя и не смертельные
удары, ибо, по театральным правилам, конец клинка не полагалось
заострять, но человеку отважному и этого было достаточно, чтобы
управиться с отряженной для мщения герцогской челядью.
Ирод, здоровенный, широкоплечий детина, захватил с собой
палку, которой обычно стучал, подавая знак к поднятию занавеса;
этой дубиной, в его руках казавшейся соломинкой, он намеревался
как следует отделать каналий, что вздумают напасть на
Сигоньяка, ибо не в его правилах было оставлять друзей в
опасности.
- Капитан, - обратился он к барону, когда они вышли на
улицу, - чтобы женщины не оглушили нас своим визгом,
отправим-ка их вперед под охраной Леандра и Блазиуса: первый
просто трусливый фат; второй же слишком стар, мужество есть, а
вот сил-то мало: Скапен останется с нами, он, как никто, умеет
подставить ножку и вмиг, точно поросят, опрокинет на спину
одного-двух прохвостов, в случае если они атакуют нас; так или
иначе, моя дубинка к услугам вашей рапиры.
- Благодарствую, друг Ирод, и принимаю ваше предложение, -
ответил Сигоньяк, - но прежде всего нам нужно позаботиться,
чтобы нас не захватили врасплох. Лучше всего идти гуськом,
отступя друг от друга, и по самой середине улицы; этим
мошенникам, которые, конечно, будут жаться к стенам, придется
тогда покинуть спасительную тень, чтобы достигнуть нас, и мы
успеем их обнаружить. Итак, обнажим шпагу, вы потрясайте вашей
палицей, а Скапен пусть поприседает, чтобы размять колени.
Сигоньяк отправился вперед маленького отряда, осторожно
продвигаясь по улице, ведущей от залы для игры в мяч к
гостинице "Герб Франции". Улочка была темная, кривая, плохо
замощенная, как нарочно приспособленная для ловушек.
Выступавшие навесы, удваивая мрак, предлагали укрытие
нападающим. Ни единого луча не просачивалось из уснувших домов,
а ночь была безлунная.
Баск, Азолан, Лабриш и Мерендоль, бретеры на службе у
молодого герцога, уже полчаса ждали капитана Фракасса, который
не мог пройти в гостиницу другим путем. Азолан и Баск
спрятались в дверной нише по одну сторону улицы; Мерендоль и
Лабриш прижались к стене напротив них, чтобы всем сразу, как
молоты на наковальню, опустить свои палки на спину Сигоньяка.
Когда женщины в сопровождении Блазиуса и Леандра прошли мимо
них, они поняли, что теперь не замедлит появиться и Фракасс, и
притаились, стиснув пальцами дубинки, готовясь приступить к
делу, не ожидая, что встретят сопротивление, так как обычно
поэты, актеры и горожане безропотно сгибают спины, когда
сильные мира сего удостаивают их побоев.
Отличавшийся острым зрением Сигоньяк уже издали, несмотря
на ночную тьму, разглядел четверых мерзавцев в засаде. Он
остановился и сделал вид, что собирается повернуть назад. При
виде этого маневра головорезы испугались, что добыча улизнет от
них, и, выйдя из укрытия, бросились на капитана. Первым
подскочил Азолан, за ним остальные, с криками: "Бей, бей! Это
тебе от его светлости господина герцога!" Сигоньяк несколько
раз обернул плащ вокруг левой руки, сделав из него
непроницаемый нарукавник; этим нарукавником он отразил дубинку
Азолана и так сильно ткнул бандита рапирой в грудь, что тот
самым жалким образом свалился в канаву, скорчившись, дрыгая
ногами и уронив шляпу в грязь; если бы острие не было
притуплено, шпага пронзила бы его насквозь и вышла между плеч.
Невзирая на неудачу собрата, Баск храбро выступил вперед, но
яростный удар шпагой плашмя раздавил в лепешку его колпак, а из
глаз в черной, как смола, тьме посыпался фонтан искр. Дубина
Ирода в щепы разнесла палку Мерендоля, который, оказавшись
безоружным, пустился наутек, успев, однако же, изведать на
спине всю мощь грозной дубины. А Скапен, в свой черед, обхватил
Лабриша поперек туловища таким резким и быстрым движением, что
тот не в силах был дохнуть, не то что пустить в ход палку;
затем он прижал его правой рукой к своему левому плечу, едва не
переломив ему позвонка, и отпустил, поддав сухим,
стремительным, неудержимым, как спуск пружины в арбалете,
толчком под коленки, отчего Лабриш откатился шагов на десять.
Голова его со всего маха стукнулась о камень, и исполнитель
мстительной воли Валломбреза остался лежать без чувств на поле
сужения, недвижимый, как труп.
Итак, актеры одержали победу и расчистили себе дорогу.
Азолан я Баск пытались ползком дотащиться до какого-нибудь
крова и собраться с мыслями. Лабриш, точно пьяница, валялся
поперек канавы. Менее пострадавший Мерендоль успел улизнуть,
должно быть, для того, чтобы в качестве единственной уцелевшей
жертвы побоища свидетельствовать о нем. Тем не менее,
приближаясь к особняку Валломбреза, он замедлил шаг, ибо ему
предстояло выдержать гнев молодого герцога, не менее страшный,
чем дубина Ирода. При одной только мысли об этом пот катился у
него со лба, и он перестал даже чувствовать боль в вывихнутом
плече, с которого свисала рука, неподвижная и безжизненная, как
пустой рукав.
Не успел он вернуться, как герцог, горя нетерпением
услышать об успехе предприятия, призвал его к себе. Мерендоль
держался смущенно и неловко, вдобавок ко всему жестоко страдая
от боли в плече. Под загаром на лице его проступала зеленоватая
бледность, н капельки пота усеивали лоб. Молча, не шевелясь,
стоял он на вороге комнаты, ожидая ободрения или вопроса со
стороны герцога, который не произносил ни слова.
- Так что ж? - начал кавалер де Видаленк, заметив свирепый
взгляд герцога, устремленный на Мерендоля. - Какие у вас
новости? Должно бить, неважные. Вид у вас совсем не
победоносный.
- У вашей светлости нет оснований сомневаться в усердии, с
каким мы всегда стараемся выполнить ваши приказы, - отвечал
Мерендоль. - Однако на сей раз удача не сопутствовала нашей
отваге.
- То есть как это так? - гневно переспросил герцог. - Вы
вчетвером не могли отколотить одного жалкого тута?
- Этот шут силой и смелостью превосходит легендарных
гигантов, - ответил Мерендоль. - Он дал нам яростный отпор, от
обороны сразу же перешел к нападению и вмиг уложил на месте
Азолана и Баска. Под его ударами они свалились, точно карточные
валеты, а между тем это бравые ребята. Другой актер ловким
гимнастическим приемом одолел Лабриша, который на собственном
затылке почувствовал, какие в Пуатье каменистые мостовые. А мне
самому их Ирод разбил дубиной палку и так поранил плечо, что я
недели две не буду владеть рукой.
- Ах вы, олухи, дармоеды, проходимцы! У всех у вас ни на
грош ни ловкости, ни преданности, ни отваги! - вне себя от
бешенства выкрикнул Валломбрез. - Любая старуха распугает вас
своей клюкой. Стоило спасать вас от виселицы и каторги! Уж
лучше держать в услужении честных людей! Таких нерадивых
трусов, как вы, и среди них не сыщешь. Не помогли палки,
значит, надо было веяться за шпаги!
- Ваша светлость, вы изволили заказать вам побои, а не
убийство, - возразил Мерендоль. - Мы не осмелились ослушаться
вас.
- Вот поистине пунктуальный, исполнительный н дотошный
мошенник, - смеясь, сказал Видаленк. - Мне нравится такая
совестливость посреди разбоя. Как по-вашему? Не правда ли, это
приключение принимает довольно романтический оборот, что должно
быть вам по душе, Валломбрез. Все, что идет в руки, вас
отталкивает, вам милы препятствия. А Изабелла достаточно
неприступна для актрисы, она живет в башне, куда нет подъемных
мостов, и охраняют ее, как в рыцарских романах, огнедышащие
драконы. Но вот и наша побежденная армия.
В самом деле, Азолан, Баск и очнувшийся от обморока Лабриш
остановились в дверях залы, с мольбой протягивая руки к
герцогу. Они были мертвенно бледны, перепуганы, вымазаны в
грязи и крови; хотя у них не замечалось особых повреждений,
кроме ссадин и синяков, но сила ударов вызвала кровотечения из
носа, отчего их желтые кожаные куртки пестрели отвратительными
бурыми пятнами.
- Ступайте к себе в конуры, мерзавцы! - крикнул при виде
изувеченной команды не отличавшийся мягкосердечием герцог. -
Сам не пойму, как это до сих пор я не приказал отлупить вас за
вашу глупость и трусливость; мой врач осмотрит вас и скажет,
так ли уж страшны болячки, на которые вы жалуетесь. Если нет, я
велю заживо содрать с вас шкуру! Пошли прочь!
Смущенная шайка мигом взбодрилась и улетучилась с
непостижимым проворством - так велик был страх, внушаемый
герцогом этим бретерам и отпетым разбойникам, далеко не робким
от природы.
Когда незадачливые бандиты ретировались, Валломбрез, не
говоря ни слова, бросился на софу, и Видаленк не стал нарушать
его молчание. Бурные мысли, как тучи, гонимые свирепым ветром
по грозовому небу, проносились в голове герцога. Ему хотелось
поджечь гостиницу, похитить Изабеллу, убить капитана Фракасса и
пошвырять в реку всю труппу комедиантов. Впервые в жизни он
встретил сопротивление! Отданный им приказ не выполнен!
Какой-то актеришка бросает ему вызов! Его слуги избиты,
обращены в бегство театральным комиком! Вся его гордость
восставала при одной мысли об этом: он был растерян, ошеломлен.
