разрушение церковных устоев, распад целостного мировоззрения,
совершенно понятно, что отмена спорных догматов -- это вовсе не
запоздалое раскаяние и тем более не великодушная жертва во имя
христианского единства, как это часто трактуется проповедниками
экуменизма и обновленчества в России и на Западе. Это лишь одно
из апостасийных проявлений, знак все большего скатывания к
гуманистической личине "уважения взглядов других людей",
которое питается, конечно, не смирением и любовью Христовой, но
происходит от религиозной индифферентности и духовного
примитивизма.
Противоречий между православными и католиками отнюдь не
становится меньше. По ходу дальнейшей либерализации
католичества возникает множество новых усугубляющих разрыв
обстоятельств, никем не "запротоколированных" и не отраженных в
официальной догматике. И эти вновь возникшие противоречия
гораздо опаснее, чем официально закрепленные, так как они
скрыты. Они незаметны на богословских конференциях и
собеседованиях, но полностью определяют весь строй и дух
церковной жизни на реальном, повседневном, практическом уровне.
Так что брататься с католиками после II Ватиканского собора,
как это ни парадоксально звучит, стало куда труднее, чем в те
времена, когда они принципиально отрицали Православие и считали
нас еретиками.
Стояние в истине и отступление от нее сегодня лучше всего
познается по живому инстинкту. Павел Евдокимов, православный
писатель, живший в Париже, хорошо писал об этом сложном
комплексе проявлений человеческого духа как о православном
инстинкте. О схожести или расхождениях в вере мы судим по тому,
как человек дышит, как поет, как он любит, как он молится, как
он кается, как он плачет. Неверные догматы католичества никогда
не были изначальным злом, с которым надлежало бороться. Они --
лишь печать, формальное свидетельство вторжения в церковное
сознание лукавого духа, которое произошло гораздо раньше. Если
нацеливаться на неверные догматы и бороться именно с ними,
тогда, в самом деле, становится непонятным, что препятствует
церковному общению с католиками сегодня. Но действие духа лжи
гораздо тоньше и шире. Оно не ограничивается принятием
ошибочных догматических определений, оно выражаются в изменении
всего комплекса проявлений, относящихся к духовному инстинкту
верующих.
Многие простые православные и католики вообще неспособны
богословствовать, они не смогут достаточно подробно объяснить
отличия одного вероучения от другого. Тем не менее различия в
их вере есть. Они объективно присутствуют в их жизни. Это
отличия в видении окружающего мира, в понимании сути своих
отношений с Богом, в подходах к решению духовного. Характерной
особенностью западного религиозного сознания всегда было
слишком буквальное, юридическое толкование духовных вопросов,
доставшееся в наследство еще от римского права. Эта черта
отнюдь не исчезла из католического сознания и сейчас, после
отмены противоречащих православному учению догматов. Более
того, в условиях современного западного общества она все
усиливается. Обмирщение сознания простого западного обывателя
просто катастрофично. Оно заметно хотя бы уже по тому, с каким
трудом приходится объяснять людям на Западе самые простые
духовные понятия. Выступая с лекциями перед западной
аудиторией, я постоянно останавливаюсь, чтобы растолковать
значение таких, казалось бы, прописных истин, как "благодать",
"смирение", "послушание". Тем более непонятны и загадочны для
современного западного человека такие понятия, как "умиление" и
"дерзновение". Люди не понимают их значение, ибо их сердце
никогда не испытывало подобных чувств. Об умилении как особенно
светлом, возвышенном и смиренном состоянии человеческого
сердца, испытывающего невероятную любовь к Богу и сострадание к
людям, в течение нескольких часов приходится рассказывать
какими-то окольными путями. На одни только такие объяснения
может понадобиться целая лекция. Что же касается "дерзновения",
то для Запада это вещь вообще из категории абсурдных. Как
объясняется дерзновение? Как смелость, основанная на смирении.
Но для Запада смелость--антитеза смирению. Творчество --
антитеза послушанию. Творчество понимается обязательно как
какой-то бунтарский порыв, ничем неограниченное САМОвыражение.
Поэтому в Церкви на Западе практически не встретишь ярких
творческих людей. Это неписаное правило: если человек умный и
творческий, то обязательно неверующий, а если верующий, то
обязательно простоватый и необразованный. Так получилось, что
культура сама ушла из Церкви. Безо всяких государственных
декретов об отделении от религии она оказалась вне Церкви. Если
понятие "культура" рассматривать как производное от "культа",
можно сказать, что культура на Западе попросту прекратила свое
существование. Все новое можно назвать культурой только с
большой натяжкой, а то, что европейские народы могли бы
наследовать от своей старой культурной традиции, давным-давно
вкривь и вкось изъезжено и перепахано цивилизацией, сумевшей
даже самые выдающиеся произведения превратить в пошлые и
скучные экранизации,
В идейном отношении вообще творится что-то неописуемое --
какая-то высшая форма анархии. Даже нигилистические настроения
сегодня большая редкость. Нигилизм выглядит чем-то
умильно-наивным на фоне чудовищного цинизма -- очередной и,
похоже, последней ступени в мировоззренческой эволюции (а
точнее, деградации) человечества. Нигилист хотя бы в чем-то
принципиален и последователен -- он возводит в разряд ценностей
собственный принцип отрицания всего на свете, -- цинизм же
представляет собой полнейшее разложение, расчленение мира на
бессмысленные составляющие и предполагает полное отсутствие
всякого устремления и любых идеалов. Многие на Западе говорят:
мы живем после смерти, ничего уже произойти не может.
Действительно, стабильность и комфорт повседневной жизни
настолько заполонили собой все, что не оставили малейшего места
для чего-то духовного или даже просто душевного. Все привыкли
устраивать свои дела самостоятельно и очень собою довольны.
Опираясь на свой денежный капитал, каждый человек чувствует
себя защищенным и значительным. Однажды во Франции телевидение
решило провести опрос на тему "Надеетесь ли вы после смерти
оказаться в раю, или в аду?" Все до единого с легкостью и даже
некоторым удивлением ответили: "Конечно, в раю, какие могут
быть сомнения?!"
Видеть все это очень тяжело. Благодарю Бога за то, что
Россия не погрязла в этом обывательском благополучии, что все в
ней непредсказуемо и динамично, все заставляет русского
человека вновь и вновь молиться, не уповая на одни только
собственные силы. Наверно поэтому в храмах России так легко и
светло плачется. На богослужениях не знаешь, куда смотреть: на
лики или на лица молящихся. Сегодня Россия идет путем
страдания, и это, как ни удивительно, вселяет надежду. По
крайней мере, в ближайшие годы ей не грозит то тотальное
мещанство, которое превратило немцев в нацию телезрителей, а
французов -- в посетителей ресторанов.
Разница между Россией и Западом видна во всем. Слава Богу,
наша Церковь жива. Слава Богу, ее проповедь проникает в сердца
самых разных людей. Слава Богу, в ней находят приют и утешение
творческие, талантливые люди. Слава Богу, продолжает жить и
развиваться духовная культура. Не случайно о русской литературе
на Западе часто говорят как о средоточии чистоты и света.
Однажды в Португалии мне пришлось встречаться с кардиналом
Корецом. По происхождению он словак, и при коммунистическом
режиме в Чехословакии ему пришлось долго сидеть в тюрьме. Так
вот, когда он оттуда вышел, то был буквально поражен
происшедшими переменами. Все люди вокруг читали какие-то
забойные боевики, эротические романы, оккультную чернуху.
Первым, что он сделал после своего освобождения, был запрет для
прихожан читать что-либо мирское, за исключением русской
литературы... Что в такой ситуации скажешь о возможности
единения России и Запада "на основе взаимного уважения
взглядов"? Станут ли духовные инстинкты католиков и
православных автоматически похожими только из-за того, что
католическим собором пересмотрено несколько богословских
формулировок? Нет, духовная жизнь это все же полнота жизни, а
не какое-то усеченное, описанное тремя-четырьмя формулами
состояние. Общность во Христе дается не произвольно, но Духом
Святым. Здесь не помогут ни Соборы, ни конференции и
собеседования. Здесь личная задача, обращенная к каждому
человеку, которая известна в православной аскетике как
"духовное трезвение" -- обретение истинного смысла вещей,
духовного видения мира, отгнание прочь от себя лукавого
секулярного духа, и все это не может быть достигнуто иначе, как
через перемену сознания, через покаяние.* (*-русское "покаяние"
и есть аналог греческому "метаноя" (перемена сознания))
Но вот что примечательно, слово "покаяние" начисто
отсутствует в экуменическом лексиконе. Зато во множестве
присутствуют другие сомнительные замены -- "примирение",
"прощение", "взаимное уважение" и пр. Своеобразным слоганом
экуменического движения стало знаменитое ватиканское "Простите
нас, как мы простили вас".
Спору нет, прощать обидчикам есть наш святой долг,
заповеданный Самим Спасителем, но в человеческих ли обидах
дело? Почти два десятка лет я прожила, по большей части, на
Западе. И если за это время кто-то и причинил мне вольную или
невольную обиду, то связывать ее с католическими или
протестантскими убеждениями обидчика даже на ум не придет.
Уверена, что для абсолютного большинства православных в России
тем более нет никаких оснований таить обиду на иноверцев. А
если нет личной обиды, о каком прощении можно говорить? За что
извиняться и что извинять?
Нельзя всерьез говорить и о какой-то генетически
передаваемой злобе, обиде за давние религиозные войны и
притеснения. Если допустить такую мысль, то гораздо сильнее эта
генетическая ненависть проявлялась бы в национальном чувстве
русских по отношению к недавним агрессорам -- немцам. Но ведь
этого нет! Русские и немцы способны прекрасно понимать друг
друга. Более того, среди всех европейских неславянских наций
немецкий народ к русским наиболее близок.
Нет, дело здесь совершенно в другом. В вопросе о взаимном
прощении мы имеем дело с типичным идеологическим приемом --
подменой понятий. Это ведь так просто -- сыграть на высоких
чувствах и направить благие устремления в нужное русло. Десятки
и сотни тысяч людей после этого станут грезить о Церкви без
границ и с неутомимой энергией трудиться над претворением этой
идеи в жизнь. Причем трудиться не за страх, а за совесть, думая
при этом, что борются за истинно христианские идеалы --
примирение враждующих. Всякому ведь известно: "Блаженны
миротворцы!"
Но давайте спросим любого из православных в России, держит
ли он зло на далеких католиков? Да чем они ему досадили? Если и
есть в нас зло на кого, так это на начальника по работе, жену,
детей или, наконец, на незнакомца, который в троллейбусе
отдавил нам ногу. С них-то и начнем свое всепрощение, а там,
примирившись с родными и близкими, соседями и коллегами, в
порядке очереди, глядишь, доберемся и до католиков с
протестантами. А то ведь Римского Папу простить всегда проще,
