индейцы, и я раздражал их. Вот во время этого пути они и ели меня.
Тетушка Ненибуш с криками пустилась бежать за нами. Она проклинала
соплеменников, которые во второй раз отняли у нее раба-узника-сына. Она
умоляла и угрожала. Она проделала с нами половину пути. Еще долго потом у
меня в ушах раздавались ее крики.
- Я слышала, как вы кричите: "Пусть она замолчит!" Это о ней?
- Конечно!.. Когда меня привели в город, я увидел там нескольких
воинов, которые окружили старейшин Пяти наций, и во главе их был Уттаке.
Он произнес длительную речь.
- Хо! Хатскон-Онтси, вот и ты! Ну как, обрел ли ты милости своего
Бога и дорогу Его силы?.. Ты - величайший из великих Черных Одежд, ты, как
никто, оскорбивший нас! Мы уважаем страдания и гибель от них, а ты
уклонился от этого! Ты унизил нашу веру!
Я очень сильно ранил Уттаке. Я знал это. Моя трусость и отречение
сделали нас непримиримыми врагами. Но мне не было дела до его слов.
Наконец, он замолчал. Потом продолжил:
- Ты не заслуживаешь казни достойных людей, но не радуйся слишком: мы
отдадим тебя женщинам.
Они налетели с пронзительными криками, словно маленькие смерчи.
Как вам описать это? У меня остались хаотические воспоминания. Я
смутно помню момент, когда тысяча маленьких кулачков стала вонзать в мое
тело острые шила, а две индианки принесли небольших грызунов и держали их
так, чтобы животные кусали мое лицо. Особенно они старались поразить мои
глаза.
Тут я закричал, больше от ужаса, чем от боли.
Я мог бы сдержаться, но было уже поздно. Я вторично разочаровал
индейцев.
Вмешались старейшины. Они увели меня от толпы, и я оказался в зале
совета. Они смотрели на меня, словно врачи, изучающие больного.
Я слышал, как они говорили: "Нужно его приготовить".
Меня отвели в комнату, предназначенную для курения. Нас было очень
много - вожди, старейшины, несколько воинов и я. Закурили трубку. Когда
очередь доходила до меня, я должен был затягиваться глубже и сильнее
других. Мы просидели в этой комнате несколько дней без еды и питья.
Сначала я страдал, мои легкие горели, глаза слезились от дыма, но потом я
впал в забытье. И во время моего "отсутствия" я встретил самого себя, свою
душу. То есть передо мной промелькнули образы, составляющие мою
индивидуальность, я увидел людей, которых встречал в жизни, я разобрался в
себе, я отмел все пустое и ненужное.
Потом я снова пришел в себя. Индейцы по-прежнему сидели вокруг, глядя
на меня, как врачи... и как мучители. Да, наркотик помог мне вернуться к
исходному пункту моей жизни.
Такие сеансы помогают избежать гибели души, не повредив тела... У
индейцев есть такой специальный гриб, который и позволяет проделывать все
это и помочь избежать безумия...
Он раскрыл еще один секрет неизведанного континента Нового Света.
Она с нетерпением ждала продолжения.
Помолчав, он вернулся к событиям, последовавшим за его выходом из
курительной комнаты.
- Я не был излечен окончательно. Они смотрели на меня, и я испытывал
ощущение человека, у которого вырезали жизненно важные органы, но органы
смертельно больные, угрожающие здоровью организма.
Я угадывал их чувства. Для них - белый человек - это неблагодарная
тварь, не умеющая ценить дары природы-кормилицы.
Их, то есть нас, нужно брать совсем молодыми, и тогда, может быть, из
нас получится толк.
Я же унизил себя в их глазах и не заслуживал достойной казни. Так что
меня отвели за границу города, где был расположен старый столб, у которого
развели огонь и накаливали на нем топоры, иглы и прочие инструменты. У них
был такой вид, что, казалось, эти люди собираются заняться скучнейшим в
мире делом.
Анжелика услышала, как он смеется.
- И... что же произошло потом?
- Я не помню.
Прошло какое-то время. Она решила, что он заснул. Но он повторил:
- Я не знаю, не помню... Но однако, я помню... я видел красные лезвия
топоров, которые касались моих ног, и я чувствовал запах горелого тела...
Кажется, я выдержал казнь, но не помню, кричал ли я... Если да, то я снова
унизился в их глазах.
Он снова рассмеялся.
- Еще помню. Но это могло быть и видением. Я увидел Уттаке,
наклонившегося надо мной, который был очень большим, на его фоне остальные
казались лилипутами. За его спиной я видел небо с черными тучами. Он
сказал:
- Не думай, что я позволю тебе забыть о твоем позоре, Хатскон-Онтси,
ты был велик, и ты пал. И ты скоро отправишься отсюда подальше, к самому
страшному врагу. Я отправлю тебя за горы. Но я последую за тобой... Я тебя
найду...
Я спросил:
- Почему ты меня не прикончишь?
- Это не мое дело. Тебя прикончат те, кто имеет на это право.
Эта угроза была такой загадочной, что меня охватил ужас. Кому он
отдает меня? Его глаза сверкали.
- Я говорю тебе, Хатскон-Онтси, ты испытаешь на этой земле все
страдания, все страсти... до тех пор, пока не станешь достойным того,
чтобы я съел твое сердце!..
Потом было долгое путешествие, которого я не помню.
Я самого раннего детства я предчувствовал, что когда-нибудь очнусь от
страданий, и надо мной склонится лицо женщины... Это предчувствие
оправдалось. Когда я пришел в себя, она перевязывала мои раны, она давала
мне пить, словно мать, словно сестра, и никакая другая женщина ничего
подобного не делала для меня.
Я узнал ее, но никогда я не думал, что увижу ее так близко. Она
назвалась, и я понял, что ждал этого со страхом и надеждой.
Теперь я понял, в чем заключается месть Уттаке. Это было самым
серьезным испытанием. Мои мечты разлетались в прах, я познал жестокость
мира. Но когда, в свою очередь, я назвал свое имя, то не увидел в ее
глазах ничего, кроме сострадания, боли и грусти.
60
После длинных и изнурительных откровений наступил период молчания.
Быть может, его гордость не позволяла ему рассказывать дальше? Она
продолжала с ним разговаривать, но избегала произносить имя Жоффрея. Она
чувствовала, что это будет раздражать его и наполнять его душу горечью.
Ибо на этот раз "предательство" исходило не от женщины, а от мужчины, а
он-то мечтал объединить всех представителей рода Адама, чтобы низвергнуть
Еву, виновную в том, что все человечество погрязло в пучине греха.
Он снова заговорил.
- Из-за вас я потерял двух лучших друзей.
- Пон-Бриан?
Он заволновался.
- Пон-Бриан был не из тех, кого можно возвести в ранг друзей. Он был
просто исполнителем. То, что с ним произошло, - вполне логично и достойно
нашей войны.
- Но ведь это вы толкнули его на это.
- Мы предоставляем людям выбор, чтобы они проявили себя. Я сделал его
шпионом, но не для того, чтобы проверить его, а для того, чтобы лучше
узнать ВАС, и проверить способы, которыми мог бы воспользоваться ваш муж.
Мы использовали Пон-Бриана, и он выполнил свою задачу.
Но я имел в виду одного из моих коллег по ордену, господина Р.П. де
Вернона и, конечно, господина де Ломенье-Шамбора, моего брата со времен
учебы в колледже. Мне было четырнадцать лет, а ему одиннадцать.
С этими людьми у меня никогда не было ссор. Ни малейшей тени. Полное
взаимопонимание. И в мыслях, и в делах. Но стоило появиться вам, как все
рухнуло. О, мои исчезнувшие друзья! Почему мы так расстались?! Ведь вы
были частью меня...
- Как вам удалось узнать, что Ломенье-Шамбор умер?
- Умер?
Его крик был похож на стон человека, пораженного в самое сердце.
Анжелика поняла, что, говоря: "Я его потерял", он имел в виду их
разлад, но он не знал о его смерти.
Она села у его изголовья и посмотрела ему в глаза. Подавшись вперед,
он смотрел на нее завороженно, пытаясь прочесть что-то на ее лице.
- Это вы убили его?
- Да!
Он откинулся назад, лицо его окаменело.
- И этому причиной тоже я?
- Вы послужили причиной всех бед Акадии. Человек в черном всегда
стоял позади демона из видения матушки Мадлен. Вы всегда это знали.
- Он умер! Это невозможно! Где? Когда?
- Здесь. Этой осенью.
- Я не просил его появляться. Я вообще старался оградить его от
немилостей, которым подвергался сам. Я очень боялся за него.
- Но вышло так, что он услышал ваш призыв: отомстите за меня! Еще
один раз вы послали его на месть, и он пришел. Это была священная миссия.
На этот раз он не стал бы колебаться, как в Катарунке, и выполнил бы ваши
желания, исходящие из вашей могилы.
И вы лжете самому себе, как это было с вами не однажды. Вы
рассчитывали на него, как ни на кого другого, чтобы добиться нашего
поражения. Вы всегда надеялись, что он вернется к вам, что он признает
свои ошибки.
Он решил исправить свой промах в Катарунке. Ему надо было захватить
форт Вапассу, пока нас там нет, и сжечь его.
Но я-то оказалась здесь.
У него не было другого выхода, кроме как убить меня или взять в плен.
Тогда он захватил бы Голдсборо и привез меня в Новую Францию, прямо в лапы
Амбруазины. Адский круг замкнулся бы. Этого вы и хотели.
С высоты крепостной стены я увидела, как он приближается. Он был
уверен, что я сдамся. И я его убила. А что мне было делать? Предать моих
друзей? Моих родных? Всех, кто мне поверил?
Лишенные своего вождя, его люди убрались, но форт сожгли.
Он прикрыл глаза, побледневший и задыхающийся.
Его мучила боль.
- О, Клод! Клод! - закричал он. - Брат мой! Друг мой! По крайней
мере, он не мучился? Вы убили его сразу? Он не испытывал мучительной
агонии? Ибо гораздо милосерднее прикончить раненого, чем оставить его
страдать! Ну, скажите мне!
Он схватил ее за запястье.
- Он умер сразу, не правда ли?
- Не знаю! - вскричала она, вырывая руку. - Они унесли тело и
убрались.
- Если он долго страдал, я вам этого никогда не прощу.
- А что я должна простить вам? Занимались ли вы нашими ранеными,
теми, кого ваши "мстители" бросили умирать в прерии или оставили в огне
пожара? Я не знаю, что случилось с моими друзьями, с женщинами и детьми,
которых увели в плен вонючие дикари! И все это из-за вас!
Они глядели друг на друга, задыхающиеся, измотанные, словно два
борца, потерявшие силы в бою.
- Вонючие дикари? Что это вы так отзываетесь об индейцах? Если не
ошибаюсь, именно они спасли и приютили вашу Онорину.
- Да, действительно. Уж лучше медвежий жир и копоть индейских
вигвамов, чем лапы Амбруазины, оплота Сатаны, Люцифера, Велиала, и
двадцати четырех легионов Ада!.. Но это не значит, что попасть в плен к
индейцам - такое уж большое удовольствие.
И они прекратили спор, потому что ни один, ни другой не были в
состоянии продолжать его.
Потом он принялся рассказывать, как он подготовил появление мадам де
Модрибур в Америке...
- Амбруазина встретилась со мною в Париже, когда я туда вернулся. Она
не простила мне того, что я бежал от нее. Она знала, что ее страсть пугала
меня. Мой страх перед женщинами воздвиг барьер между моим желанием и ей.
Найдя ее разбогатевшей, влиятельной, я решил, что ее можно
использовать для выполнения моих планов. Она должна была возглавить
экспедицию в Новую Францию, чтобы вырвать в конечном счете Голдсборо из
рук еретиков.
В Париже она творила чудеса, проникая в самые запретные двери,
обольщая самых неподкупных, и они "брали корм из ее рук".
И вот в качестве Благодетельницы она отправилась к берегам Америки. Я
видел, как засверкали ее глаза, когда я упомянул о вашем супруге. В тот
момент вы еще не прибыли к нему. У нее хватило времени собрать все
