кто ехал с юга с караваном... Клод должен был предать форт огню и затем
подстроить засаду. Со своей стороны я должен был присоединиться ко второму
военному контингенту, прибывшему из Трех Рек и Виль-Мари, а также из
Ришелье. Гуроны и альгонкины во главе с лучшими из канадских
военачальников, которые уже сопровождали меняв борьбе с еретиками из Новой
Англии: де Л'Обиньер, Модрей, Пон-Бриан.
Я шел им навстречу, уверенный что подготовил все для уничтожения
неугодных. Но шел я словно в кошмарном сне. Ибо мне доложили: "они" идут с
лошадьми.
Я не знаю, почему, но эта деталь запала мне в голову. Я чувствовал,
что эти люди, пришедшие сюда с лошадьми, со своими женами и детьми, не
так-то легко дадут себя победить.
Предчувствия поколебали мою уверенность в том, что я хорошо
подготовился к борьбе, несмотря на всю заботу, которую мы проявили, чтобы
предусмотреть малейшие неудачи, я знал, что наша затея бесполезна.
Я словно раздвоился. Я двигался вместе с "ними" и их лошадьми,
совершая беспримерный подвиг, и с Ломенье и его людьми, которые поджидали
противника.
Лес горел. Я хочу сказать, что он горел перед моим мысленным взором.
Красное и золотое - цвета осенней листвы - окружали меня словно огненным
сиянием, а жар осеннего дня добавлял к моему ощущению дополнительные
ассоциации пламени. Моя тревога возросла до такой степени, что, добравшись
до озера, я остановился, потому что дыхание мое прерывалось.
...И тут-то я ее и увидел. Ее, "обнаженную женщину, выходящую из
вод".
"Ну, вот", - подумала Анжелика.
Он замолчал.
Она не старалась прервать молчание... Она трусила. Ведь она так часто
объясняла эту ситуацию, так часто защищала себя... Ведь любому
позволительно в жаркий день искупаться в теплом озере, одном из тысячи
озер, в непроходимой чаще, где в округе тысячи миль она не рисковала
встретить ни единой живой души.
И вот за этим и последовала целая цепь событий, драм и сложностей,
даже войн, которые рано или поздно случились бы.
Воля к тому, чтобы довести дело до желаемого результата и подсказало
ему такую плоскую трактовку, он воспользовался ей, чтобы взволновать умы.
- Только не говорите мне, что решили, что сбывается видение матушки
Мадлен о Демоне из Акадии! Как никто другой вы не могли ошибиться!
- Это правда, - признал он приглушенным голосом. - Я никогда не
сомневался, что вы - не Демон из Акадии. Напротив, я скрыл это. Я решил
спрятаться в тени обманов, но не потому, что я верил в них, я действовал,
как животное, которое маскируется, когда чувствует опасность. У меня не
было другого выхода после того, что произошло.
Он застонал. Его грудь вздымалась. Она налила ему теплого питья.
Затем, вернувшись к его изголовью, она подложили руку под его плечи и
поддержала его, пока он пил.
- Теперь говорите, если хотите. Что вы хотели скрыть?
- То, что со мной произошло.
- Да что еще?
- Знаю ли я?.. Пробуждение незнакомых страстей? Вам не понять.
Когда-нибудь я вам расскажу... Как вам объяснить природу моих чувств? Это
требовало, чтобы я бросил все, как тот юноша из Евангелия, чтобы я явился
к вам - чужак, обещавший вас уничтожить, и признался: я принадлежу к
вашему лагерю.
Хуже того, действуя таким образом, я вовлекался в дела страсти,
которая могла бы разрушить меня и убить, ибо именно так я всегда
рассматривал любовь.
Сколько похожих признаний я слышал во времена исповедей, сколько
похожих симптомов, которым невозможно сопротивляться, которых невозможно
избежать или победить, я видел!
Я был поражен ударом молнии. И это слабо сказано. Я остался один.
Один в чужом мире, наполненном врагами. Любовь!.. Я познал любовь.
- Стоило ли из этого делать такую драму?
- Да! Потому что это опрокидывало всю мою жизнь и служило приговором.
Ибо я оказался один, обнаженный, лишенный даже моей веры, и теперь мне
некому было принести жертву. Следовало ли повиноваться этому озарению?
Я не смог. Это требовало слишком многого. Я решил продолжать мой путь
в избранном направлении. Но, начиная с этого дня, все было разрушено. И
началось мое длительное падение ко дну.
И я стал бороться против вас и ваших союзников. Я отправил посланцев,
чтобы они раздобыли в Париже материалы дела по колдовству, в котором
обвиняли вашего мужа. Но ваша победа в Квебеке произошла быстрее, и я
ничуть этому не удивился. Я с самого начала был побежден. Когда вы выехали
в Квебек, Мобег сослал меня.
Он прервался, затем продолжил с внезапным гневом.
- Без его вмешательства я завладел бы городом и победил бы вас.
Потом он сменил тон:
- Мобег, мой начальник, сослал меня. И не без того, чтобы выбранить
меня. Однако, все, что он сказал мне, я знал заранее. Я узнал это тогда,
на берегу озера.
Мои обеты послушания принуждали меня удалиться... И я оказался один,
вдали от друзей.
Я потерял все силы.
Я чувствовал, что в глубине души я боюсь, меня охватила слабость,
страх, что я лишен своего могущества.
Он рассказал о месяцах, проведенных возле озера Фронтенак, Онтарио и
Гурон. Точка пересечения путей миссионеров находилась в форте Сен-Мари,
между озерами Гурон и Трейси.
Он находился на границе Новой Франции, где, кроме солдат гарнизона, и
нескольких путешественников, и следопытов, были только индейцы.
Миссии формировали крещеных индейцев в нации ирокезов, которые
воевали со своими языческими соплеменниками. Здесь были негры, эриэ,
андасты и ирокезы Пяти наций, крещеные, наказанные и изгнанные из их
племен за их веру. Они покинули долину пяти озер, чтобы собраться в тени
французских поселков и иезуитов, не для того только, чтобы жить в вере, но
и для того, чтобы получить защиту европейцев.
И она поняла, что иезуит провел ужасные годы, тщательно скрывая свои
чувства перед друзьями, перед коллегами и сторонниками. Он избегал встреч
со следопытами или канадскими путешественниками, потому что не хотел
слышать какие-либо новости об Акадии или Канаде. Вот откуда пошли слухи,
что он попал в плен к ирокезам, ведь никто не получал о нем известий.
Никто не старался навести о нем справки или прислать ему письмо.
- Действительно, никто мной не занимался, я это понял, - сказал он с
горечью. - Никому не было дела до моего удела, до важности работы, которой
я посвятил свои дни. Господин и госпожа де Пейрак были в Квебеке, и все
чествовали победителей, все хотели с ними встретиться.
Меня хотели забыть, и я исчез. И самым простым было сказать, что я в
плену у ирокезов. Но только после моей "смерти"... этой смерти, о которой,
как вы мне рассказали, было объявлено в Новой Англии и потом в Новой
Франции.
57
- Вот при каких обстоятельствах я попал в плен. Однажды летним утром
в сопровождении отца де Марвиля и молодого канадца Эммануэля Лабура,
прибывшего год назад, чтобы помогать нам крестить дикарей, и еще
нескольких человек, я отправился в один городок, чтобы отслужить там
мессу. Но нас окружили ирокезы. Вы их знаете. Вы спокойно идете по лесу,
который кажется пустым, даже птицы не поют, и вдруг стволы деревьев
раздваиваются, и появляются человеческие тела. И вот вы уже находитесь в
окружении привидений, украшенных перьями, которые вас хватают.
После двух дней пути вся группа достигла первых поселений Долины
ирокезов.
Никто из нас не питал иллюзий. Нас ждали страдания и смерть.
Мы провели долгую ночь в хижине, где нас закрыли. Я с завистью
смотрел на моих спутников, которые после долгой молитвы заснули глубоким
сном. Я сам помог им в этом, напомнив, что все мы находимся в руках
Господа. Слова выходили из моих уст, словно странная субстанция.
Я застыл в ожидании. А они, успокоенные моими словами, безмятежно
спали, тогда как я видел, как страшный час приближается. "Ах, хоть бы эта
ночь никогда не кончалась! - думал я. - Хоть бы не начинался день, пусть
Господь остановит землю, пусть он разрушит нас всех, пусть никогда не
наступит время страданий. Ты еще не жил, - обращался я к самому себе, - ты
не познал счастья. И теперь это тело, не познавшее любви, обречено на
истязания".
Ах! Агония Христа и его кровавый пот, как это было мне близко! Но
ангел не прилетел меня утешить. Я этого не заслужил.
Я был в аду. Небо было глухо. Вокруг были одни демоны. И ни малейшей
надежды!
И тут я вспомнил о вас, и решил, что вы будете радоваться моей
гибели... Нет! Я с самого начала знал, что вы непричастны к моим бедам,
что не вы послужили их причиной.
Но в тот момент вы олицетворяли всех женщин, которых я видел, вы были
олицетворением зла.
И одновременно я признал, что совершил ошибку, что вся моя жизнь была
обманом, и этого уже не поправить. С этого прозрения началась моя гибель.
Все способы защиты были сведены к нулю.
И такая ситуация казалась мне чудовищно несправедливой. Крик рвался с
моих губ, и я сдерживал его с огромным трудом.
- Не второй раз! Не второй раз!
Я считал, что уже достаточно того, что я побывал однажды в плену и
лишился пальцев.
Ближе к утру я услышал смертельные песни крещеных индейцев,
находящихся в соседней хижине. Я предположил, что за ними пришли, ибо их
голоса стали удаляться и лишь изредка доносились со стороны леса. Затем я
почувствовал запах горелой кожи и мяса, хорошо мне знакомый.
Встало солнце. Наступил день. Пришла наша очередь. Нас привели на
поляну, где индейцы продолжали мучить своих собратьев-христиан. Одни из
несчастных молчали, другие выкрикивали проклятия, третьи не могли издать
ни звука, потому что у низ вырвали языки.
Нас ждали три столба. Передо мной появился Уттаке, который посмотрел
на меня насмешливо и дерзко.
Тошнота подкатила к моему горлу, внутренности сжались.
И тут он подошел ко мне ближе и быстро сломал два зуба.
- Ты очень гордишься своими зубами, Черная Одежда, ты гордишься тем,
что знаешь наши секреты сохранения их в чистоте и здоровье! Я видел, как
ты жевал смолу, смешанную с соком белого сумаха. Так ты не любишь
страдать, Черная Одежда, тебе не нравится страдать и быть слабым перед
недругами и особенно друзьями!..
Я задрожал.
Воин подошел к Эммануэлю и, взяв его за руку, принялся отпиливать ему
фалангу пальца при помощи ракушки.
Я видел, как капала кровь, медленно, тяжелыми каплями. Я думал:
- Они уже отняли у меня два пальца. На этот раз они отрежут
остальные, и я не смогу служить мессу...
Крик! Я услышал ужасный нечеловеческий крик, похожий на ураганный
вой, и не понял, что это я сам кричу.
Я упал на колени возле Уттаке. Я обнял его колени и стал умолять,
чтобы меня помиловали. Не два раза! "Не надо второго раза!.. - кричал я
ему. - Убей меня сразу, но не мучай!"
Самым ужасным во время этой сцены было видеть взгляды окружающих -
палачей и их жертв. Многие из них устояли перед пятками во имя Христа, во
имя веры, они сопротивлялись, а я не мог.
Потом взгляды прекратились, стерлись, слились в один-единственный
голубоватый простодушный взгляд ребенка, маленького канадца Эммануэля,
который отдал себя на муку, не произнося ни слова жалобы, не проявив
страха. И он смотрел на меня, он смотрел на мня в ужасе!.. В ужасе! Он
боялся не страдания и близкой смерти, а меня!..
- Не плачьте, - сказала она. - Это вредно для ваших глаз. Вы можете
ослепнуть.
Она поднялась и вытерла его глаза. По его щекам текли слезы, а тело
сотрясалась от рыданий.
