лишь для того, чтобы поддерживать огонь и готовить еду.
Детей, казалось, не пугал шум ветра за стенами. Ветры севера были для
них чем-то вроде няньки, которая укачивала и убаюкивала их. Она же всегда
была начеку: то она прислушивалась к вою бури и боялась, что она разрушит
жилище, то следила, чтобы угли не выскакивали из очага на пол.
Ей надо было перебинтовать раненого, а это было трудным и
неблагодарным занятием.
Он оставался без движения и без сознания.
В некоторые моменты она чувствовала, что он находится где-то очень
далеко, в тех местах, где он мог восстановить свои силы. А в другое время
ей казалось, что он неумолимо приближается к последней черте.
"Он угасает", - думала она в течение нескольких дней.
Мало-помалу он стал отказываться от пищи. Она стекала по его
безвольным губам. Анжелика от этого расстраивалась и раздражалась.
Во-первых, непозволительно было тратить драгоценную пищу таким образом,
во-вторых, этот симптом указывал на то, что он теряет рефлекс выживания.
Она говорила с ним тихонько, нежно и убедительно, она знала, что
подсознание может быть затронуто при помощи простых звуков, ассоциацией и
слов, которые вытягивают человека из апатического забытья. Она
разговаривала с ним как с ребенком, стараясь подобрать самые интересные
моменты бытия, чтобы пробудить в нем снова жажду жизни.
- Надо жить, отец... это долг. Господь требует этого! Откройте рот!..
Постарайтесь проглотить! Сделайте усилие... Во имя Господней любви!.. Во
имя любви Пресвятой Девы!
Своими словами она не добивалась ничего. Иногда он казался еще более
бесчувственным, чем в момент, когда он появился у нее.
Однако раны на его лице и теле помаленьку затягивались.
В первый раз она заметила, что это даже были не ожоги, а колотые и
резаные раны, которые вскоре покрылись коркой запекшейся крови. А когда
корка отвалилась, то оказалось, что шрамы затягиваются, исчезают, и кожа
становится чистой. Уже можно было различить черты лица, и Анжелика
увидела, что священник был по-своему красив. "Красота Христа",
мужественная и суровая, - вот как отзывались восторженные благочестивые
дамы о своем исповеднике - отце д'Оржеваль.
54
Спустя шесть дней буря утихла, и установилась благословенная тишина.
Это совпало с днем, когда Анжелика увидела прекрасный сон. Впервые она
позволила себе ослабить внимание, интуитивно чувствуя, что теперь сделать
это возможно. Она спала как ребенок, во сне помня, что накануне ей
приснился кошмар, что она и ее дети попали в черную дыру, над которой
беснуется буря.
А теперь она, опершись на руку Жоффрея, гуляет с ним то ли по лесу,
то ли по парку. Дорожки там посыпаны гравием и расчерчены, и она ступает
по ним ножками, обутые в расшитые розовой нитью и серебром туфельки.
Она опиралась на руку Жоффрея и чувствовала рядом с собой его тело,
его тепло, его запах. Она видела, как горит в его взгляде обожание, она
чувствовала нежность его губ, касающихся ее лица.
Он обнял ее за плечи и указал на светлый замок вдали. На фоне леса он
казался сделанным из меда.
Анжелика вспомнила, что перед тем как выйти на улицу после
пробуждения, она увидела на окне белую голубку из Ковчега.
Она спросила:
- Здесь есть голубятня?
- Да, есть.
Она была так счастлива, что ей показалось, что она попала в волшебную
сказку, хотя вокруг все было реальным.
- Это наш дом? - спросила она.
Рука Жоффрея обнимала ее за плечи, и она слышала его голос:
- Я построил для вас много дворцов и домов... Но это - подарок
короля!..
Тут она почувствовала, как когти грифа впились в ее запястье, а она
не смогла даже закричать. Откуда взялся гриф в Париже?.. Он хотел схватить
голубку?
То, что держало ее за руку, было человеческой рукой.
Человек, которого она знала, наклонился над ней, почти касаясь ее
лица и повторил:
- Там лось!.. Проснитесь, мадам.
Властный голос вытаскивал ее из ее сна, из ее забытья.
- Вставайте! Вставайте! Там лось. Нужно его подстрелить. Это даст вам
мясо, которого хватит до весны...
Анжелика резко приподнялась на кровати. Сердце ее билось, глаза еще
не освоились с настоящим светом, а не призрачным, и она спрашивала себя,
что за человек, заросший бородой, находится перед ней.
Он все повторял.
- Подстрелить его... у вас будет мясо до конца зимы.
Она начала машинально одеваться. Затем взяла мушкет, порох и пули,
потом внезапно повернулась к кровати.
- Что вы там придумали? Как это вы узнали, что там дичь, лось?
- Я достаточно прожил в плену у ирокезов, чтобы почувствовать
приближение дичи... Торопитесь! Чего вы ждете?.. Нельзя давать ему уйти...
- Вы бредите...
- Нет! Я знаю... Пожалуйста, быстрее.
Тогда она подумала, что жизнь играет с ней забавные шутки. Вот
впервые за долгие месяцы она разговаривала с человеком.
Он был действительно здесь.
Он действительно был жив.
Он действительно был отцом д'Оржеваль. И они спорили по поводу мяса,
по поводу пищи, от которой зависела их судьба, словно индейцы.
- Торопитесь! Торопитесь! Чего вы ждете?
- Я не могу выйти. Там слишком холодно, а я слишком слаба.
Она прислонила мушкет к стене, потому что устала держать его.
- Вы не верите, как я вижу, - сказал он гневно. - Однако жизнь - там,
снаружи... Вы должны выйти.
Она старалась поверить. Она была готова поддаться иллюзии, миражу. Но
каждый этап этого предприятия казался ей невыполнимым. Как выйти? Сможет
ли она подняться на крышу? Надеть снегоходы? Двигаться в снегу? Она
упадет, умрет одна...
И никто не придет на помощь.
- Если я упаду, никто не придет... дети умрут.
- Подойдите.
Тот же знакомый и незнакомый голос приказал: "Подойдите!"
Он делал ей знак с кровати.
Она послушалась, неуверенная, что этот приказ исходит от него,
подозревая, что этот полу-мертвец сошел с ума, но не будучи в силах
ослушаться.
Он протягивал к ней свои худые руки, которые с трудом могли
двигаться, он приказывал ей встать на колени перед кроватью. Потом он
прижал ее голову к своему плечу и произнес над ней:
- Вы сможете это! Вы всегда побеждаете! Лось - это мясо для вас и
ваших детей! Вы должны его убить! Вы это сможете...
- А если я промахнусь?..
- Вы не промахнетесь. Разве не правда, что вы прекрасно стреляете,
мадам де Пейрак? Лучше любого стрелка... Выиграйте! Выиграйте еще раз,
мадам де Пейрак.
Внезапно она встала, охваченная каким-то суровым порывом. Она пошла в
зал. Она решила выйти на платформу. Оттуда она сможет осмотреться.
Ночь была холодной, но светлой из-за сияния луны. Маленькие звездочки
сверкали на небе. Под небесным сводом все было либо светлым, либо черным.
Белым был снег, черными - лес и кустарники вблизи дома.
Она осмотрелась. Вначале она не заметила ни малейшего движения,
ничего, что могло бы напомнить собой дичь. Она чувствовала, что ее ресницы
покрываются инеем. Она сделала круг по платформе, оглядывая все стороны.
Никого. Но ей не хотелось уходить, не попробовав всего, что можно было
сделать. И тут она увидела, что в тени деревьев скрывается тень. Потом,
осторожно покинув убежище, появилось животное. Анжелика различала его
силуэт, потом появился второй, поменьше.
- Двое! Их двое! Самка и детеныш!
Надо подстрелить самку. Потом, быть может, удастся свалить и теленка.
Она подошла к бортику платформы. По ее лицу текли струйки холодного пота.
Язык стал сухим, горло першило. Она взяла горсть снега и запихнула его в
рот. Боль принесла ей шок и вместе с тем была благом. Теперь она стала в
состоянии спокойно и хладнокровно размышлять. Надо, чтобы жесты ее были
размеренными и спокойными.
На этом расстоянии она сможет подстрелить дичь. Но животное, чем-то
испуганное, вдруг помчалось к лесу. Детеныш постарался догнать мать, но не
смог и остановился. Анжелика решила попробовать убить его.
Внезапно взрослое животное вернулось... Анжелика приготовилась, но
для этого ей нужно было сменить позицию, она сняла палец с курка, чтобы
поудобнее прицелиться и выстрелить. Оказалось, что кожа примерзла к
железу, и она оторвала кусочек мяса. Но боль не обожгла ее - слишком
близка была цель!
Она хотела дать лосю подойти поближе к форту, чтобы стрелять более
уверенно. Но он остановился и стал нюхать воздух. Она не стала ждать, что
ее добыча снова убежит, и выстрелила.
Она прицеливалась, собрав все силы, но когда она взглянула в ту
сторону, где стояло животное, то увидела, что оно по-прежнему стоит на том
же месте. Потом лось упал. Дернув всем телом, он застыл.
Радость охватила Анжелику. Она спрыгнула через ступеньки вниз и
закричала:
- Есть! Есть! Я подстрелила его!
Она бросилась к изголовью кровати, плача и смеясь, прижимая к себе
руки больного.
- Есть! Есть! О, мой дорогой отец, спасибо. Мы спасены! Мы спасены!
- Вы принесли добычу?
Он отталкивал ее, и она почти упала.
- Вы принесли животное?.. Нельзя оставлять его на съедение волкам!..
Она издала крик. Это был крик протеста, боли, возмущения.
- Ах! Вы не даете мне передохнуть... Волки, говорите вы?.. Волки?..
Бог мой!..
- Если они появятся, то не оставят ничего... Поторопитесь же, глупая
женщина! Они недалеко, я слышал их!
Не! Она не сможет! Она все сделает завтра!
- Торопитесь! Торопитесь!.. - повторял он. - Подумайте о волках...
Возьмите факел, это лучшее оружие. И двуствольный пистолет. Еще возьмите
какую-нибудь ткань и веревку, чтобы перетащить добычу. Идите! Идите!
- У меня не получится.
- А ну, давайте, говорю я вам. Время не ждет.
Двуствольный пистолет? Ни один не действовал.
В зале она занялась факелом. Но мозг ее был поглощен другими
проблемами, несоответствовавшими данному моменту. Теперь она успокоилась.
Она часто спрашивала себя в последнее время, по-прежнему ли она
ненавидит иезуита, который причинил им столько зла. Теперь она знала: она
ненавидит его еще сильнее.
Потом она задумалась: с ее стороны было непростительно глупо
поддаваться истерическому восторгу в то время, когда волки спокойно могут
уничтожить дичь.
Придя в себя, она стала продумывать этапы предстоящей операции.
Первым делом надо открыть входную дверь. Безусловно, она не сможет втащить
лося через платформу. Был только один выход - принести добычу через дверь.
Она без промедления принялась действовать. К счастью ее усилия, когда
она очищала от снега вход, принесли свои плоды. Петли и замок работали
отлично, потому что она их смазала жиром. Несколько ударов ледорубом, и
дверь открыта. У порога она увидела сани, на которых индейцы привезли отца
д'Оржеваля.
С факелом в руке, держа мешок с тканью и веревками, таща за собой
сани, она отправилась в путь. Она бежала, освещая себе дорогу и громко
крича. Она не надела снегоходы, да в этом и не было необходимости:
поверхность равнины была покрыта крепким слоем наста.
Самка лося по-прежнему была на месте. Около нее топтался детеныш, не
решаясь оставить мать. Анжелика положила факел и, хорошенько прицелившись,
выстрелила. "Двое, - подумала она, увидев, как он упал возле матери. -
Теперь мы продержимся до весны".
И тут она услышала легкий шум, похожий на шепот, за своей спиной, и,
обернувшись, заметила волков, выбегающих из леса.
От выстрела они приостановились, но затем возобновили свой бег. Это
было похоже на волну серой пены, которая катилась к ней, и она видела
