Между ними стоял призрак, но благодаря этим беседам Анжелике удалось
заставить его взглянуть на ситуацию более трезвым взглядом, не столь
трагично. Ей удалось добиться от него признания, что Себастьян д'Оржеваль
всегда публично выражал недоверие к женщинам, а под внешним проявлением
почитания и даже иногда очарованности скрывалась непримиримая вражда.
- Он был так несчастен, - вздохнул Ломенье. - У него не было матери
и, по его словам, он провел детство среди ужасных созданий женского пола,
грубых, умалишенных, похотливых и даже не чуждых колдовства. Не доверяясь
Женщине, он уже не верил в Красоту, и более того в Любовь...
- Три эти понятия, которые он люто ненавидел.
Слово "ненависть" казалось шокировало Ломенье, но он сдержался, не
осмелившись протестовать.
В тот вечер они шли по направлению к Сагенэ после вечерней службы,
которая собрала в церкви Девы Марии утомленных землепашцев и индейцев,
только что прибывших из Верхнего Сагенэ с грузом мехов для продажи.
Завтра граф де Ломенье продолжит путь в Квебек, тогда как корабль с
командой из Голдсборо, собрав на борту экипаж, поднимет парус и продолжит
путь по реке-морю Сен-Лоран до самого залива с тем же названием.
Они обменивались словами не столько для того, чтобы убедить друг
друга, сколько чтобы разделить чувства беспокойства и грусти.
- Вы - светлое создание, - повторял Граф де Ломенье, - вы не можете
понять этого человека.
- Но вы тоже, Клод, вы тоже дитя света. И вот поэтому-то, я думаю, он
вас и любил, он, угрюмый юноша из Дофинэ, он нуждался в вас, вы освещали
его жизнь. Он заманил вас в Канаду ради этого. Так не дайте же себя увлечь
в мрачные глубины его гробницы.
- Как вы узнали, что он из Дофинэ? - спросил удивленный Ломенье.
- Мне... мне кто-то сказал... я думаю.
Но она знала, что ей известно гораздо больше о детстве Себастьяна
д'Оржеваль, и даже больше, чем известно самому Ломенье. А он смотрел на
нее с беспокойством и восхищением, словно его снова охватывал страх, о
котором предупреждал д'Оржеваль; иногда ему казалось, что она
действительно обладает сатанинской способностью предвидения и
маккиавелической ловкостью.
- Как бы то ни было, - продолжал он, - можно сказать, что с вашим
появлением между нами умерло что-то, что нас связывало с самой юности и
помогало нам до того момента жить и направлять наши стопы на пути
покорения народов и Божьего промысла.
Оказавшись в Виль-Мери и узнав о его гибели, я осознал свое горе. Я
потерял все. Вы покинули меня, и так как женщина, вошедшая в мое сердце
была супругой другого, было бесполезно ее у него оспаривать. И он тоже
меня оставил, мой брат, которого я предал; он погиб вдали от меня, а я
ничего не сделал, чтобы его защитить. Заступаясь за вас я ранил его. Я
даже не пытался объясниться с ним. Я не мог рассказать ему о том, чем вам
обязан.
И даже сегодня я чувствую себя виновным, потому что готов на все,
чтобы получить от вас лишь одну улыбку, дружеский жест, подобный тому,
который я помню, это было недавно, вечером. Я не жду большего, уверяю вас,
и это абсурдно.
- Абсурдно!.. Почему? Абсурдно то, что вы считаете себя виновным в
такой ничтожной вещи... Дружеские жесты согревают сердце. Нам очень
приятно осознавать себя окруженными симпатией и не правда ли, что нас
ранит чья-то антипатия? Разьве мы имеем право только на неприятности в
отношениях с себе подобными? В вашем страхе перед человеческим чувствами
кроются гораздо худшие вещи, чем у пуритан и кальвинистов или
реформаторов, на которых вы так ополчились.
- Плоть... - начал Ломенье.
Но Анжелика рассмеялась и воскликнула: "Хватит! Хватит поучений!..
Плоть... Это прекрасно. Слава Богу, что мы состоим из плоти".
И схватив его за руку, она подвела его почти к самому краю парапета.
- А теперь смотрите!..
- На что же?
Скала отвесно наклонилась над водой, открывая для обозрения устье
Сагенэ. Вверх по течению отливом на широкую песчанную косу вынесло целую
флотилию каноэ. Небо было окрашено в золотисто-лимонный цвет и поверхность
реки блистала, как китайское озеро.
- Разве красота этого горизонта не волнует вас, священнослужителя? Но
подождите немного. Я чувствую, что они уже здесь.
- Кто они?
- Подождите...
В тот же момент они увидели силуэт, скользивший под водой и
исчезающий в глубине; потом появились другие в гармоническом танце,
похожем на сон. Вот вырос фонтан, нет, целый купол брызг, возникший из
глубин моря и обрушившийся на громадный хвост, который с чудовищной силой
вырвался и будто бы устремился к солнцу, украшенный парой плавников в
форме крыльев.
- Киты!
Зрелище было редкостным. Киты не показывались здесь вот уже полвека.
Но случалось, что самки приплывали в ледяные глубины Сагенэ, чтобы
произвести на свет малышей, вскормить их в мире и в соседстве с себе
подобными.
Анжелика пообещала себе, что однажды она вернется сюда с близнецами,
когда они подрастут.
5
В первый же вечер Жоффрей де Пейрак оставил обед для гостей в
кабинете-салоне "Радуги", его охотно и с благодарностью приняли и Реколле,
и отважный моряк Сен-Лорана месье Топен, и его сыновья. Все они были
изнурены тяжелым днем, почти полностью занятым путешествием по воде, где
всеобщей заботой являлась лодка под парусом, подпрыгивающая на волнах.
"Вот чертова река, - восклицал Топен гневно и в то же время с уважением. -
Этот монстр сожрет нас когда-нибудь..."
Еще раз избежав гибели в бездне, эти труженики реки как-то терялись
под резными потолками "комнаты с картами", за большим прекрасно
сервированным столом, который искуссно украсил метрдотель Тиссо с помощью
своих подручных. Корабль тихо покачивался, и все чувствовали, что под ними
толща воды, а не твердая почва; в этом было что-то величественное и
тревожное. Река, этот холодный монстр, змея, ползущая впереди и позади
них, давала о себе знать, тихо баюкая людей на корабле, как младенца в
люльке, да еще чуть плескалось вино в хрустальных бокалах, и рубиновые и
золотистые отблески мерцали на стенах, когда пили за здоровье удачливых
путешественников.
Анжелика пренебрегала правилами этикета, которые предписывали ей как
хозяйке занимать место в центре, напротив графа де Пейрак, и уселась рядом
с ним, как если бы сегодня не было гостей.
После долгой разлуки ей хотелось быть как можно ближе к нему,
наслаждаясь очарованием его общества. Ей нравилось улавливать запах его
одежды, когда он двигался, вдыхать легкий аромат волос, когда он
встряхивал головой, ловить теплый воздух его дыхания, когда он
поворачивался к ней. Ей всегда хотелось слиться с ним в поцелуе, долгом и
тайном.
Было ясно, что для нее было высшим удовольствием находиться под
властью его мужского обаяния. Но тем хуже!
Чем больше она стремилась к нему, тем меньше хотелось ей быть с
остальными. Однако, такое существование ставило их на пьедестал, напоказ
перед обществом, и Анжелике приходилось проявлять громадное упорство и
ловкость, чтобы не поддаться формальным законам церемоний, которые
подстерегали их на каждом шагу. В этом ей очень помогал Жоффрей, потому
что и он стремился как можно дольше оставаться наедине с Анжеликой. Они
очень рассчитывали на это, собираясь в совместное плаванье по реке. Но ему
не удалось быстро покинуть Таддусак, и вот его уже догнали.
Господин де Фронтенак отправил посланцев к графу де Пейрак, чтобы
сообщить о ходе своей экспедиции и поблагодарить его за помощь.
Ломенье-Шамбор прибыл, чтобы поделиться своими горестями и сомнениями.
Анжелика решила выпить, чтобы забыть о сердечной боли, которая не
прошла полностью при встрече с мужем; причины этой боли сочетались в
разлуке с маленькой дочерью и в плачевном состоянии, в котором пребывал ее
друг Ломенье.
Ее взволновали рыдания этого человека, война с чистым и бесстрашным
сердцем, который как ребенок уткнулся в ее плечо, а его слова,
перемешанные со слезами, были подобны эху какой-то жалобы, словно
произнесенной кем-то другим.
Она очень бы хотела забыть об этом другом, о Себастьяне д'Оржеваль,
который всегда возникал укором в моменты апломба, и мертвый или живой, он
постоянно причинял ей самые серьезные неприятности. Она чувствовала себя
не в своей тарелке еще и от того, что излияния Ломенье помимо ее воли
вызывали жалость, хоть она и не знала, что это ловушка, которой надо
избежать. "Он", иезуит и Амбруазина всегда считали, что у нее недостаточно
чести и доброты, что она грешница... И случалось так, что она чудом
избегала падения.
И вот она выпила как лекарство добрую порцию прекрасного вина, и
немного спустя ее веселость снова вернулась к ней. Она снова улыбалась, с
интересом слушала рассказы д'Авренссона, парировала колкости неугомонного
Топена, у которого в запасе всегда были занимательные истории о
кораблекрушениях.
Эта вечеринка на корабле с не ожидаемыми гостями и офицерами их флота
напомнила ей другой банкет, который состоялся в этом же месте несколькими
годами раньше, когда они поднимались вверх по реке, направляясь в столицу
Новой Франции - Квебек.
Они веселились вовсю, "с французским размахом", и каждый чувствовал
себя таким счастливым, что был готов поверить другому самые дорогие
секреты своей жизни; их окутывал густой ледяной туман ноября, они наощупь
пробирались по дикому краю, выполняя повеление короля.
Как и тогда, она держала бокал богемского стекла, неожиданный подарок
маркиза де Виль д'Аврэ, и через рубиновую жидкость бургундского вина она
видела лица гостей, которые сейчас уже не опасались друг друга. В этот
вечер все они представляли компанию французов, хороших друзей, которые
встретились на границах двух огромных территорий; им было чем поделиться и
что вспомнить, например, знаменитую ночь набега ирокезов на Квебек, в
течение которой Анжелика помогала майору д'Аврессону спасти город, а
господин Топен тем временем зажигал огни на бакенах, чтобы обозначить
контуры реки.
Она увидела, как оживился шевалье де Ломенье-Шамбор при рассказе о
битве на реке Сен-Шарль, когда монастырь Реколле превратили в крепость;
монах, прибывший вместе с ним, тоже вспоминал детали этой операции.
Простой священник, по-детски наивный, он провел в Канаде более двадцати
лет. Он попросил налить ему чуть-чуть вина, но от этого не зависела его
постоянная веселость.
Господин д'Авренссон от имени губернатора поблагодарил господина де
Пейрак за то, что тот выследил ирокезов и предупредил об их нападении на
Квебек. Затем он рассказал об экспедиции господина де Фронтенака.
В Катаракуи, что на озере Онтарио, где по его приказу выстроили форт,
носящий его имя, он чувствовал себя прекрасно, он был у себя дома.
В этом году, как и прежде, во Фронтенак съехались шестьдесят вождей
ирокезов для заключения мира. Достижением было уже то, что удалось их
собрать. Ирокез великодушен, но упрям.
Однако он любит торговать, так же как и воевать. Вот чем привлекал их
губернатор Новой Франции. Он обращался с ними строго, но справедливо.
Господин д'Авренссон, который был в курсе всех дел, не уставал восхищаться
тонкостью дипломатии губернатора.
Закончилось тем, что индейцы обещали жить в мире с соседями, утауэ и
андастами и прекратить истреблять гуронов, точнее те жалкие группки, что
остались от целого племени.
Фронтенак обладал умением управлять ирокезами, не приводя их в гнев.
