покорить; и вот вы предоставляете мне свободу, тем самым показывая, как
мной дорожите и испытывая мою верность.
- А вы воспользовались данной свободой, месье?
- Не больше чем вы, мой ангел! - ответил он с небольшой усмешкой.
И с этими словами он наклонился и приник губами к ее шее, возле
самого плеча.
Дыхание Жоффрея, его властный, нежный и алчный поцелуй изгнали из
сердца Анжелики ту горечь обиды, что время от времени и без причин
возникала между ними. После стольких лет счастья час правды не означал
более ничего. Она не могла этому сопротивляться. Все плохое рушилось и
рассыпалось в прах. Чудо желания, которое никогда не затухало, этот божий
дар, который они хранили и который не раз спасал их от разрыва, еще раз
напомнил им, что во всех бурях, которые одолевали их, стараясь сбить с
пути, оставалось лишь одно чувство. Они знали, что он без нее и она без
него не смогут выжить. Для нее он был всем. Она для него была недосягаемой
звездой и предметом стремлений.
И вот так, скрытые во мраке ночи на реке, среди тумана, поцеловавшись
лишь один раз и потерявшись в его очаровании, то тайном, то жадном,
выражавшем тысячи невыразимых; необъяснимых вещей, доверительные беседы и
крики, или любовные мольбы или самозабвенные признания. Встав на этот
путь, более изысканный и более правдивый, чем любое произнесенное слово,
они покинули этот мир с его мелочными интригами и жалкими сражениями
гордости и уязвленной добродетели, которые привлекают скорее побежденных,
чем победителей и наносят раны скорее неизлечимые, чем легкие.
Так они и стояли, зная, что не нужно ничего объяснять, и ни в чем
извиняться.
Где-то внизу на воде раздался плеск весел; это заставило их очнуться
от задумчивости. Луч фонаря приближался, пронзал мрак, и они увидели
смутный силуэт лодки на шесть весел; она то появлялась, то исчезала в
тумане.
- Кажется, я заметил человека в монашеской рясе. Возможно, это
посланцы господина де Фронтенака.
- О Господи, ну почему мы не подняли парус немного раньше? -
простонала она. - Хоть бы он на этот раз не позвал вас к себе на помощь.
Теперь, когда моя жертва для Онорины совершена, мне хочется поскорее
увидеть наших и наш чудесный дом в Вапассу.
Они слушали и различали в тумане, который надвигающаяся ночь
окрашивала в голубой цвет, отзвуки голосов, скрип снастей и уключин.
Отсветы рождались и тотчас же исчезали, словно им было не под силу
сохраниться в этом мраке; все, казалось, хотело погрузиться в темноту
умирающего летнего дня, по-ноябрьски грустного.
- Что нам шлют из Квебека? Еще один "пакет с неприятностями"?
Наконец очертания стали более четкими, и из тумана проступили
силуэты, которые неуверенно переступали через борт лодки и всходили на
первую палубу.
Внезапно, Жоффрей сжал Анжелику в объятиях, крепко-крепко, как только
мог, и поцеловал в губы так, что она чуть не задохнулась. Затем он ее
выпустил и отступил с молчаливой улыбкой.
Возможно он мстил этим надоедливым людям, которые, наверное, причинят
им много хлопот и послужат причиной для новых стычек. Или, быть может, он
хотел ее подбодрить? Жоффрей тотчас же принял свой обычный небрежный и
сдержанный вид капитана корабля.
Но Анжелика, с трудом сдерживая взрыв смеха, пыталась время от
времени изобразить чопорность. Затем она откинула со лба непокорную прядь,
которая все время развевалась в порывах летнего ветра. Потом она,
кашлянув, приняла наконец подобающий серьезный вид и решилась пойти
взглянуть на вновь прибывших.
2
При свете фонарей, которые держали матросы, перед их глазами предстал
граф де Ломенье-Шамбор. Анжелика смотрела только на него. В Монреале она
стремилась с ним встретиться, узнав от Маргариты Буржуа, что его ранили в
ходе военной кампании Фронтенака против ирокезов. Но она тщетно
справлялась о нем в госпиталях Жанны Манс и святого Сульпиция. В конце
концов она стала подозревать, что шевалье специально уклоняется от
встречи.
Едва испытав радость от неожиданного появления графа в числе других
гостей, она устремилась ему на встречу с любезной улыбкой. Затем
поприветствовала господина д'Авренсона, майора из Квебека, который привез
пакет от де Фронтенака и собирался возвратиться в Квебек. Господин Топен в
сопровождении своих двух сыновей доставил обоих офицеров в своей большой
парусной лодке.
Монахом, который прибыл вместе со всеми, оказался некий Реколле,
миссионер из Рестигуша, что на заливе Сен-Лоран.
Граф де Пейрак проводил их в кабинет с картами на стенах, где они
могли привести себя в порядок и передохнуть перед обедом.
Анжелика хотела опереться на руку графа де Ломенье-Шамбор, чтобы
спуститься в его сопровождении в кабинет вслед за всеми.
Но он стоял неподвижно, словно застыл, и ее жест остался без ответа.
Первое впечатление Анжелики было тягостным. Его походка присущая всем, кто
сражается с индейцами, не была такой уверенной и легкой как прежде. Теперь
он двигался немного тяжелее и медленнее, так что она не сразу его узнала в
постаревшем, похудевшем и немного сутулом господине. "Его рана, без
сомнения..."
Она остановилась возле него и застыла, пока остальные удалялись.
- Расскажите мне о вашей ране, - произнесла она.
Он вздрогнул и поднял голову. Его лицо бледное и похудевшее, которое
смутно виднелось в темноте, свидетельствовало о том, что Анжелика была
права в своих опасениях. Она попыталась снова добиться от него ответа, но
он прервал ее решительным жестом.
- Мне известно, что вы искали встречи со мной, когда были в
Виль-Мари, - произнес он таким суровым тоном, которого она не ожидала
услышать. - Я признателен вам, Мадам, за заботу, но я, право, не смог бы
видеть и говорить с вами, сохраняя хладнокровие. Однако, позднее, я понял,
что не должен позволить вам покинуть Новую Францию, без того, чтобы вы не
выслушали меня. Я должен сказать все. Это обязанность, это священный долг.
Вот почему, едва встав на ноги, я поторопился прибыть сюда, опасаясь, что
ваш корабль отбудет в Канаду.
Казалось, он заранее отрепетировал свой монолог, повторял его денно и
нощно и выучил наизусть.
- Я пережил ужасное потрясение, но сейчас обрел хладнокровие и могу
говорить. Я знаю, что вы, Мадам, - столь блестящая женщина, что всех
сводите с ума. Хорошенько поразмыслив, я смог разобраться в вашей ловкой и
коварной тактике притворяться простодушной и наивной. Вы прикидываетесь
самой добродетелью, не имея представления о морали. И поскольку вы не
имеете об этом понятия, вас считают безгрешной. Вы подобны Еве: вы все
делаете неосознанно. Вы не испытываете угрызений совести, потому что не
имеете греховных намерений. Просто следуя вашим принципам, вы сбиваете с
толку тех, кто не очень уверенно следует нашим законам.
Если вы и не принимаете ересь, то во всяком случае и не боретесь с
ней, и таким образом вас ни в чем не может упрекнуть ни духовная, ни
светская власть.
А все мы попадаем в ловушку.
Мы беззащитны перед вами, как перед ребенком, который в игре
поджигает дом. Его проклинают и в то же время на него не имеют права
сердиться: он не знал, что делал.
"Он потерял голову!" - сказала она себе, после напрасных попыток
приостановить этот монолог.
Налетел еще один вихрь безумия!
А он продолжал ровным тоном.
- Казалось бы, такая прекрасная, такая живая, вы созданы для того,
чтобы дарить счастье, чтобы создать рай земной, и вот мы оказываемся
полностью разбитыми, на бесплодном берегу, потеряв дорогу надежды. И
слишком поздно мы понимаем, что они, то есть вы и он, соединив очарование
ума с прелестью внешности, и следуя пути, противоположному нашему, вы
разбиваете принципы, которые управляют нашим обществом и которые
подсказываются чувством долга.
- Да замолчите же вы, наконец! - гневно прервала она его.
Пока он говорил о ней, она не очень волновалась. Уже не в первый раз
отвергнутый влюбленный сердился на нее и обвинял во всех смертных грехах.
Но он нападал уже на Жоффрея, и этого она допустить не могла. Он не
обратил внимание на ее вмешательство и продолжал с горячностью, которая
питалась гневом, которое он долгое время разжигал в себе.
- Ваш образ жизни - это насмешка над нашими святыми жертвами! Вы
высмеиваете наше самоотречение.
- Молчите! Какая муха вас укусила, месье? Если вы спустились вниз по
реке лишь для того, чтобы беспокоить меня подобной чепухой, то лучше бы вы
поберегли силы для чего-нибудь другого. Ни мой супруг, ни я, мы не
заслуживаем подобных отзывов. Вы несправедливы, господин де Ломенье, столь
несправедливо нас обижая, и я не простила бы подобные слова и подобные
мысли человеку, которого я считала дорогим и верным другом, если бы не
подозревала, что произошло что-то, что вас потрясло и вывело из себя.
И внезапным нежным движением она коснулась двумя пальчиками его щеки.
- Расскажите, Клод, что с вами происходит, - прошептала она. - Что
случилось?
Он задрожал.
- Случилось... Случилось то, что он умер!
Он выдохнул эти слова, хрипло, словно у него шла горлом кровь.
- Он мертв, - повторил он с отчаянием. Его замучили ирокезы... Они
пытали его! Они съели его! Они съели его сердце! О Себастьян, друг мой!..
Они съели твое сердце, а я предал тебя!
И внезапно он разразился ужасными рыданиями, которые свойственны
мужчинам только в моменты крайнего отчаяния и случаются очень редко.
Анжелика предчувствовала этот взрыв.
События приняли тот оборот, о котором она уже догадывалась. Новость о
смерти Святого Отца д'Оржеваль, убитого годом раньше на берегах Гудзона,
дошла из Парижа в Новую Францию официально только сейчас. Вся колония была
шокирована, и Ломенье не являлся исключением.
Она подошла и с сочувствием обняла его. А он повернулся к ней и
разрыдался на ее плече. Анжелика прижала его к себе, ожидая пока граф
успокоится.
Она почувствовала, что он приходит в себя. Она поняла, что ему очень
не хватало сочувствия и дружбы в тот момент, когда это стало известно.
Сейчас ему стало легче.
Чуть позже он поднял голову, его взгляд был стыдливым.
- Простите меня.
- Ничего. Теперь все прошло, - сказала она.
- Простите меня за мои слова. Мои обвинения теперь мне кажутся
ничтожными.
- На самом деле они такие и есть.
- ...А мои подозрения - безосновательны.
- Вот и хорошо.
- Мне уже лучше. Я не знаю, что на меня нашло. Вы всегда были мне
другом, настоящим другом. Я это знаю. Я это чувствую. Я всегда это
чувствовал. Незаменимый друг. И ничто так не ранит, как подлые слухи и
домыслы, которые отравляют дружбу и внушают мысли о предательстве.
Он вытирал глаза и казался ослабленным, как после обморока.
- Ну как же вас не опасаться? - он снова заговорил тоном, похожим на
тот, каким начал. - Я прибыл сюда, настроенный довольно решительно,
полностью согласный с Себастьяном, который проявил к вам недоверие; я
хотел наконец сказать вам все, что считал нужным, пусть это и привело бы к
разрыву. Я готов был потерять вашу дружбу, несмотря на то, что испытывал
симпатию к вам и вашему супругу. И вот я плачу на вашем плече, как
ребенок.
- Нет, не нужно стыдиться этого порыва, шевалье. Я не склонна
рассуждать о темах, которые вы знаете лучше меня, но вспомните о Христе,
который искал душевного успокоения именно в кругу своих друзей.
