И на голову Мальгина обрушился грохот некоггерентной пси-волны.
Шаламов-человек замолчал. Заговорил Шаламов-нечеловек, псинеур с
задатками мага, не ведающий, что творит. Мальгин почувствовал удар
чужой воли, едва не сломавшей его собственную, стряхнул с сознания
цеплявшиеся пси-пальцы "черного" и ушел из гиперчувственной связи
пространства. Бороться с Даниилом не имело смысла.
Некоторое время он отдыхал, заставив работать все уровни сознания
вхолостую. В гулком объеме головы все звучало и звучало эхо слов
Шаламова: "Она любит тебя, дурака... и никогда не признается... она
любит... и не признается... любит... не признается..."
Стало душно, тесно, неуютно. Стены давили, ощущение дискомфорта
усилилось, уже и просторы Земли казались тюремной клеткой, и даже
гигантский объем Солнечной системы не давал возможности жить
свободно...
Пощечина прозвучала вполне явственно, хотя Мальгин отвесил ее себе
мысленно. Голова прояснилась, все стало на свои места, мир вокруг жил
своей жизнью, и хирург был вмурован в него, как муравей в янтарь.
И все же... и все же мир этот был ему тесен!
Глава 10
Столбов знал, что обойма прикрытия работает четко, быстро и в
любое мгновение готова прийти на помощь, но все же ему было не по
себе. И еще мешало чувство неловкости, будто он подсматривал в
замочную скважину сцену из личной жизни.
Обо всем этом он размышлял, стоя перед дверью квартиры Мальгина в
Смоленске, и все это разом вылетело из головы, когда дверь вдруг
открылась. Проверив, легко ли скользит в ладонь из рукава куртки
рукоять суггестора, Дмитрий шагнул в проем.
Он ожидал увидеть хозяина, однако никто его не встретил. По
комнатам скользила тихая мелодия, навевающая покой и умиротворение,
легкий ветерок шевелил пушисто-прозрачные занавески в переходах из
комнаты в комнату, приносил странные запахи. Среди них знакомые -
миндаль, цветочные и травяные, ландыш, клевер, мята, астрагал и вовсе
незнакомые, настораживающие и будоражащие. Игра света и теней в
гостиной заставляла оглядываться и напрягать зрение, но квартира была
пуста. "Кто же открыл дверь?" - подумал инспектор, бегло оглядев
комнаты: спальню, рабочий кабинет-библиотеку, спортзал, гостиную,
кухню. На всякий случай позвал:
- Клим?
Ответил "домовой":
- Мастера нет дома, но скоро будет. Можете подождать. Если вы
голодны - завтрак на кухне.
- Премного благодарен, - ответил Столбов, расслабляясь, и стал
знакомиться с апартаментами нейрохирурга более детально. И уже через
несколько минут понял, что квартира далеко не стандартная, как
показалось вначале.
Каждая ее комната формировалась в определенном стиле, хотя
техническое оснащение и было стереотипным, соответствующим веку - с
трансформным оборудованием и видеопластическими поверхностями,
выдающими по команде инка любой заложенный в программе пейзаж.
Гостиная представляла собой горницу в древнерусском стиле - с иконой в
солнышке, "красном углу", "полотняными" занавесками на "окнах", с
"деревянными" лавками, вышитыми полотенцами и фасадом русской печи.
Спальня была обставлена в мавританском стиле с кроватью, скрывающейся
за голубой вуалью и балдахином из зеленой "парчи". Кабинет напоминал
келью средневекового алхимика, с камином во всю стену, столом с
резными гнутыми ножками, с инкрустациями по углам и в центре и
огромным креслом, почти троном с искусно вделанными в спинку крыльями
орла. Столбов никогда не видел подобного убранства у друзей, разве что
в музеях, и пристрастие Мальгина к старине его поразило.
Конечно, на самом деле стол имел вполне современную молектронную
начинку, комплекты нейрохирургического инструмента и в любой момент
мог превратиться в реанимационную камеру, хотя вряд ли Клим оперировал
на дому. Скорее всего стол был ему нужен для исследовательских работ и
срочных консилиумов, когда коллеги нуждались в консультации и
передавали по видео голографическую копию пациента. "Трон" в
действительности был кокон-креслом, связывающим хозяина с сетью
институтов, лечебных центров, банков данных и компьютерных баз, а
"камин" - игровым и личным киб-интеллектом класса "Знаток" с высокой
степенью самостоятельности; такие инки имели только специалисты
высочайшей квалификации.
Самое удивительное, что Столбов не сам догадался о начинке
предметов домашней утвари хозяина, истина была ему подсказана извне,
на пси-уровне (включенный комп?), и это обстоятельство заставляло
держаться настороже.
Лишь кухня и спортзал не камуфлировали своего предназначения,
представ перед взором гостя во всей красе современного дизайна. Кухня
- ничего лишнего: автомат на четыре-восемь персон, блистающий
металлом, керамикой и пластиком, встроенный в стену сервант с
хрусталем и дивной красоты чайным и кофейным сервизами из почти
прозрачного молочно-голубого фарфора, формирующиеся в любом месте стол
и стулья. Спортзал - небольшая уютная комната с физическими
тренажерами и тренером-инком, превращаемая по желанию в ринг, татами,
ковер или индейское ронго. В данный момент видеопласт превратил
комнату в тренировочный зал буддийского монастыря, и Столбов, оробев,
испытал невольное благоговение.
Подумав, он вернулся в гостиную, потянуло повнимательнее
рассмотреть картины на стене и многополочную нишу под узорчатым
стеклом, где лежали сувениры и личные вещи хозяина.
Картин было две. Без рамок и украшений, обе висели, не касаясь
стены, в нескольких сантиметрах от нее, похожие больше на великолепные
топографии неземных пейзажей. Но не способ крепления поразил Столбова
и не их толщина - сбоку они сливались в тончайшую линию, не видимую
глазом, - а впечатление глубины и жизни. Картины или голографии
казались окнами в чужие миры, от них невозможно было отвести взгляд.
На первой изображался зелено-голубой ночной лес, деревья которого,
хотя и напоминали земные сосны и пальмы, земными тем не менее не были.
Деревья светились, как и густая трава, и почва, и тропинка, ведущая к
строению, проглядывающему сквозь заросли.
Вторая картина отражала туманно-слоистый ландшафт, похожий на
ландшафты Титана: пятнистые, розово-белые пространства с зеркалами
высыхающих сизых озер, окаймленных искрящейся полосой солей,
перламутровые языки тумана, группки ледяных на вид скал, какие-то
неясно видимые холмы, похожие на скопления мусора, выцветшее небо в
белесых разводах облаков. Пастель. Или акварель. Ни одного яркого
цвета, все зыбко и обманчиво и в то же время убедительно и живо.
Кажется, шагни туда, в этот светящийся прямоугольник, и ты окажешься в
другом мире, наедине с чужой жизнью.
Столбов протянул руку, ожидая встретить сопротивление материала
первой картины, и замер с гулко бьющимся сердцем: рука свободно
проникла в картину и словно включила какие-то механизмы, оживившие
пейзаж. Легкий ветерок прошелся по кронам деревьев, усиливая свечение
листвы, незнакомые запахи коснулись ноздрей, тихие шорохи и шепоты
коснулись слуха... Руке стало горячо, будто невидимые языки огня
лизнули ее с той стороны. Столбов отдернул руку, вернее, пытался
отдернуть и с ужасом понял, что картина держит ее, как будто рука
вмурована в бетон.
Снова жгучие языки огня лизнули ладонь, послышался нарастающий
гул, задрожали деревья, и... в следующее мгновение сильный толчок
отбросил Столбова от картины, так что он едва не врезался в лавку.
Какой-то человек загородил картину спиной, погладил ее руками, словно
успокаивая, повернулся к инспектору, разглядывающему руку, сплошь
покрытую волдырями. Это был Мальгин. Столбов поднял взгляд, покачал
головой, сказал искренне:
- В жизни не встречал ничего подобного! Честно.
Мальгин молча принес зеленый тюбик, выдавил на ладонь инспектору
пенящуюся зеленую колбаску реанималона. Зашипело.
- Могло было хуже, я забыл вас предупредить. Это не картина.
- Но и не голография. А что, если не секрет?
- Хроносрезы. - Мальгин принялся что-то доставать, собирать на
столе, бросать в сумку, и все это быстро, ловко, бесшумно, без единого
лишнего жеста. Как он вошел в квартиру, минуя наблюдение, Столбов не
понял.
Боль в руке проходила. Мазь на местах ожогов пузырилась,
становилась фиолетовой, потом розовела, рука по локоть превратилась в
пятнистую лапу неведомого зверя.
- Моя рука - рука безумца, - пробормотал Столбов, дав сигнал, что
хозяин дома. - Что такое хронесрезы?
- Двумерные плоскости с остановленным на срезе временем. По сути,
это "куски" пространства с большим, но не бесконечным во времени слоем
жизни. В них можно войти и не выйти. Каждая такая "картина" работает,
как "черная дыра", время на ее горизонте для внешнего наблюдателя
останавливается. Мы будем вечно видеть тот мир неизменным, а он будет
жить по своим законам и вечно видеть наш мир.
Столбов задумался, поглядывая на руку.
- Вы говорите, можно войти? А жить? Или сразу - летальный исход?
- Войти и жить. - Мальгин закончил наконец свои сборы, поглядел на
гостя, отчаянно пытавшегося выглядеть уверенным и спокойным. - Но
недолго. И не людям. Дмитрий, я знаю причину вашего посещения.
- Шаламов, - машинально сказал инспектор.
- Да, Шаламов. И я сам, не так ли? Комиссар не хочет рисковать и
перестраховывается.
- Понимаете, Клим... - начал было оправдываться Столбов, но
Мальгин поднял руку, и он замолчал.
- У меня много дел и мало времени. Попробуйте сами организовать
интрасенсов, Аристарха Железовского, например, Забаву Боянову, они
очень решительные люди и могут помочь. Вы остаетесь? Мне пора идти.
Столбову вдруг почудилось, будто Мальгин вырос в размерах,
вознесся над ним, как сказочный джинн, взгляд его стал ощутимо тяжел и
грозен. Ощущение тут же прошло. Повеяло покоем и печалью. Инспектор
перевел дыхание, отдернул вспотевшую ладонь от рукояти суггестора.
- Вы... вернетесь?
В глазах Мальгина мелькнула грустная улыбка, он все понимал и все
знал, но его заботы оставались земными, человеческими, требующими
сомнений, долгих колебаний и размышлений.
- А я никуда не ухожу.
- Лондон же ушел...
- Он вернется... рано или поздно. До свидания. Передайте
комиссару, что со мной у нее не будет хлопот.
- У меня предписание задержать вас.
- Я знаю. - Мальгин с любопытством глянул на затвердевшее лицо
инспектора. - И что же вы намерены делать?
- Просить вас позвонить комиссару и поговорить с ней.
- Прямо сейчас?
Столбов поколебался немного.
- В любое время. Но обещайте мне... - Он замолчал.
- Что?
- Н-нет, ничего.
И все же Мальгин понял.
- Хорошо, обещаю. Однако и вы обещайте не пускать по следу "Аргус"
и не мешаться под ногами. Извините за резкость.
Столбов хотел возразить, но взгляд хирурга вдруг изменился, стал
физически ощутимым, и на миг инспектору снова показалось, что за
спиной хирурга разверзлась бездна, полная движения и противоборства
колоссальных сил. Очнулся он уже за дверью квартиры Мальгина, постоял
немного и вызвал лифт. Его не удивило, что аппаратура группы
наблюдения не фиксировала хозяина в квартире, хотя как он появился в
доме, каким образом просочился сквозь заслон наблюдения, никто
объяснить так и не смог.
Он бежал, ощущая давно не испытываемое наслаждение от бега, от
ветра в лицо и запахов леса и луга. За четверть часа до этого выйдя из
метро, он свернул к реке и некоторое время бежал со всей скоростью, на
