вообразить себе не может, и что, несмотря на козни неприятелей, мы будем
вместе. Я больше ничего не хотел говорить и вышел. О, это коварное существо
- женщина! Я теперь только постигнул, что такое женщина. До сих пор никто
еще не узнал, в кого она влюблена: я первый открыл это. Женщина влюблена в
черта. Да, не шутя. Физики пишут глупости, что она то и то, - она любит
только одного черта. Вон видите, из ложи первого яруса она наводит лорнет.
Вы думаете, что она глядит на этого толстяка со звездою? Совсем нет, она
глядит на черта, что у него стоит за спиною. Вон он спрятался к нему во
фрак. Вон он кивает оттуда к ней пальцем! И она выйдет за него. Выйдет. А
вот эти все, чиновные отцы их, вот эти все, что юлят во все стороны и лезут
ко двору и говорят, что они патриоты и то и се: аренды, аренды хотят эти
патриоты! Мать, отца, бога продадут за деньги, честолюбцы, христопродавцы!
Все это честолюбие, и честолюбие оттого, что под язычком находится
маленький пузырек и в нем небольшой червячок величиною с булавочную
головку, и это все делает какой-то цирюльник, который живет в Гороховой. Я
не помню, как его зовут; но достоверно известно, что он, вместе с одною
повивальною бабкою, хочет по всему свету распространить магометанство, и
оттого уже, говорят, во Франции большая часть народа признает веру
Магомета.
Никакого числа.
День без числа.
Ходил инкогнито по Невскому проспекту. Проезжал государь император.
Весь город снял шапки, и я также; однако же не подал никакого вида, что я
испанский король. Я почел неприличным открыться тут же при всех; потому,
что прежде всего нужно представиться ко двору. Меня останавливало только
то, что я до сих пор не имею королевского костюма. Хотя бы какую-нибудь
достать мантию. Я хотел было заказать портному, но это совершенные ослы,
притом же они совсем небрегут своею работою, ударились в аферу и большею
частию мостят камни на улице. Я решился сделать мантию из нового
вицмундира, который надевал всего только два раза. Но чтобы эти мерзавцы не
могли испортить, то я сам решился шить, заперши дверь, чтобы никто не
видал. Я изрезал ножницами его весь, потому что покрой должен быть
совершенно другой.
Числа не помню. Месяца тоже не было.
Было черт знает что такое.
Мантия совершенно готова и сшита. Мавра вскрикнула, когда я надел ее.
Однако же я еще не решаюсь представляться ко двору. До сих пор нет
депутации из Испании. Без депутатов неприлично. Никакого не будет веса
моему достоинству. Я ожидаю их с часа на час.
Числа 1-го
Удивляет меня чрезвычайно медленность депутатов. Какие бы причины
могли их остановить. Неужели Франция? Да, это самая неблагоприятствующая
держава. Ходил справляться на почту, не прибыли ли испанские депутаты. Но
почтмейстер чрезвычайно глуп, ничего не знает: нет, говорит, здесь нет
никаких испанских депутатов, а письма если угодно написать, то мы примем по
установленному курсу. Черт возьми! что письмо? Письмо вздор. Письма пишут
аптекари...
Мадрид. Февуарий тридцатый.
Итак, я в Испании, и это случилось так скоро, что я едва мог очнуться.
Сегодня поутру явились ко мне депутаты испанские, и я вместе с ними сел в
карету. Мне показалась странною необыкновенная скорость. Мы ехали так
шибко, что через полчаса достигли испанских границ. Впрочем, ведь теперь по
всей Европе чугунные дороги, и пароходы ездят чрезвычайно скоро. Странная
земля Испания: когда мы вошли в первую комнату, то я увидел множество людей
с выбритыми головами. Я, однако же, догадался, что это должны быть или
гранды, или солдаты, потому что они бреют головы. Мне показалось
чрезвычайно странным обхождение государственного канцлера, который вел меня
за руку; он толкнул меня в небольшую комнату и сказал: "Сиди тут, и если ты
будешь называть себя королем Фердинандом, то я из тебя выбью эту охоту". Но
я, зная, что это было больше ничего кроме искушение, отвечал отрицательно,
- за что канцлер ударил меня два раза палкою по спине так больно, что я
чуть было не вскрикнул, но удержался, вспомнивши, что это рыцарский обычай
при вступлении в высокое звание, потому что в Испании еще и доныне ведутся
рыцарские обычаи. Оставшись один, я решился заняться делами
государственными. Я открыл, что Китай и Испания совершенно одна и та же
земля, и только по невежеству считают их за разные государства. Я советую
всем нарочно написать на бумаге Испания, то и выйдет Китай. Но меня, однако
же, чрезвычайно огорчало событие, имеющее быть завтра. Завтра в семь часов
совершится странное явление: земля сядет на луну. Об этом и знаменитый
английский химик Веллингтон пишет. Признаюсь, я ощутил сердечное
беспокойство, когда вообразил себе необыкновенную нежность и непрочность
луны. Луна ведь обыкновенно делается в Гамбурге; и прескверно делается. Я
удивляюсь, как не обратит на это внимание Англия. Делает ее хромой бочар, и
видно, что дурак, никакого понятия не имеет о луне. Он положил смоляной
канат и часть деревянного масла; и оттого по всей земле вонь страшная, так
что нужно затыкать нос. И оттого самая луна - такой нежный шар, что люди
никак не могут жить, и там теперь живут только одни носы. И по тому-то
самому мы не можем видеть носов своих, ибо они все находятся в луне. И
когда я вообразил, что земля вещество тяжелое и может, насевши, размолоть в
муку носы наши, то мною овладело такое беспокойство, что я, надевши чулки и
башмаки, поспешил в залу государственного совета, с тем чтоб дать приказ
полиции не допустить земле сесть на луну. Бритые гранды, которых я застал в
зале государственного совета великое множество, были народ очень умный, и
когда я сказал: "Господа, спасем луну, потому кто земля хочет сесть на
нее", - то все в ту же минуту бросились исполнять мое монаршее желание, и
многие полезли на стену, с тем чтобы достать луну; но в это время вошел
великий канцлер. Увидевши его, все разбежались. Я, как король, остался
один. Но канцлер, к удивлению моему, ударил меня палкою и прогнал в мою
комнату. Такую имеют власть в Испании народные обычаи!
Январь того же года,
случившийся после февраля.
До сих пор не могу понять, что это за земля Испания. Народные обычаи и
этикеты двора совершенно необыкновенны. Не понимаю, не понимаю, решительно
не понимаю ничего. Сегодня выбрили мне голову, несмотря на то что я кричал
изо всей силы о нежелании быть монахом. Но я уже не могу и вспомнить, что
было со мною тогда, когда начали мне на голову капать холодною водою.
Такого ада я еще никогда не чувствовал. Я готов был впасть в бешенство, так
что едва могли меня удержать. Я не понимаю вовсе значения этого странного
обычая. Обычай глупый, бессмысленный! Для меня непостижима безрассудность
королей, которые до сих пор не уничтожают его. Судя по всем вероятиям,
догадываюсь: не попался ли я в руки инквизиции, и тот, которого я принял за
канцлера, не есть ли сам великий инквизитор. Только я все не могу понять,
как же мог король подвергнуться инквизиции. Оно, правда, могло со стороны
Франции, и особенно Полинияк. О, это бестия Полинияк! Поклялся вредить мне
по смерть. И вот гонит да и гонит; но я знаю, приятель, что тебя водит
англичанин. Англичанин большой политик. Он везде юлит. Это уже известно
всему свету, что когда Англия нюхает табак, то Франция чихает.
Число 25
Сегодня великий инквизитор пришел в мою комнату, но я, услышавши еще
издали шаги его, спрятался под стул. Он, увидевши, что нет меня, начал
звать. Сначала закричал: "Поприщин!" - я ни слова. Потом: "Аксентий Иванов!
титулярный советник! дворянин!" Я все молчу. "Фердинанд VIII, король
испанский!" Я хотел было высунуть голову, но после подумал: "Нет, брат, не
надуешь! знаем мы тебя: опять будешь лить холодную воду мне на голову".
Однако же он увидел меня и выгнал палкою из-под стула. Чрезвычайно больно
бьется проклятая палка. Впрочем, за все это вознаградило меня нынешнее
открытие: я узнал, что у всякого петуха есть Испания, что она у него
находится под перьями. Великий инквизитор, однако же, ушел от меня
разгневанный и грозя мне каким-то наказанием. Но я совершенно пренебрег его
бессильною злобою, зная, что он действует, как машина, как орудие
англичанина.
Чи 34 сло Мц гдао,
февраль 349.
Нет, я больше не имею сил терпеть. Боже! что они делают со мною! Они
льют мне на голову холодную воду! Они не внемлют, не видят, не слушают
меня. Что я сделал им? За что они мучат меня? Чего хотят они от меня,
бедного? Что могу дать я им? Я ничего не имею. Я не в силах, я не могу
вынести всех мук их, голова горит моя, и все кружится предо мною. Спасите
меня! возьмите меня! дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней! Садись,
мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтеся, кони, и несите меня с этого
света! Далее, далее, чтобы не видно было ничего, ничего. Вон небо клубится
передо мною; звездочка сверкает вдали; лес несется с темными деревьями и
месяцем; сизый туман стелется под ногами; струна звенит в тумане; с одной
стороны море, с другой Италия; вон и русские избы виднеют. Дом ли то мой
синеет вдали? Мать ли моя сидит перед окном? Матушка, спаси твоего бедного
сына! урони слезинку на его больную головушку! посмотри, как мучат они его!
прижми ко груди своей бедного сиротку! ему нет места на свете! его гонят!
Матушка! пожалей о своем больном дитятке!.. А знаете ли, что у алжирского
дея под самым носом шишка?
---------------------------------------------------------------------------
Впервые напечатано во второй части сборника "Арабески" (1835 г.), где
повесть имеет перед текстом другое название "Клочки из записок
сумасшедшего". Написана повесть осенью 1834 г.
Николай Васильевич Гоголь
Нос
I
Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное
происшествие. Цирюльник Иван Яковлевич, живущий на Вознесенском проспекте
(фамилия его утрачена, и даже на вывеске его - где изображен господин с
запыленною щекою и надписью: "И кровь отворяют" - не выставлено ничего
более), цирюльник Иван Яковлевич проснулся довольно рано и услышал запах
горячего хлеба. Приподнявшись немного на кровати, он увидел, что супруга
его, довольно почтенная дама, очень любившая пить кофей, вынимала из печи
только что испеченные хлебы.
- Сегодня я, Прасковья Осиповна, не буду пить кофию, - сказал Иван
Яковлевич, - а вместо того хочется мне съесть горячего хлебца с луком.
(То есть Иван Яковлевич хотел бы и того и другого, но знал, что было
совершенно невозможно требовать двух вещей разом, ибо Прасковья Осиповна
очень не любила таких прихотей.) "Пусть дурак ест хлеб; мне же лучше, -
подумала про себя супруга, - останется кофию лишняя порция". И бросила один
хлеб на стол.
Иван Яковлевич для приличия надел сверх рубашки фрак и, усевшись перед
столом, насыпал соль, приготовил две головки луку, взял в руки нож и,
сделавши значительную мину, принялся резать хлеб. Разрезавши хлеб на две
половины, он поглядел в середину и, к удивлению своему, увидел что-то
белевшееся. Иван Яковлевич ковырнул осторожно ножом и пощупал пальцем.
"Плотное! - сказал он сам про себя, - что бы это такое было?"
Он засунул пальцы и вытащил - нос!.. Иван Яковлевич и руки опустил;
стал протирать глаза и щупать: нос, точно нос! и еще казалось, как будто
