дрогнули!-вскричал он,-я один пойду". Схватил знамя, полетел, и в
нескольких шагах от люнета роковая картечь поразила его в грудь. В этот
самый час брат его генерал-лейтенант Николай Алексеевич ранен был
смертельно; в этот самый час пал юный Кутайсов; бежавшая лошадь без
всадника возвестила, что его не стало в рядах русских; в этот самый час
князь Багратион, питомец битв суворовских в Италии и на вершинах
Альпийских, ранен в первый раз и с этою первою раною сошел в могилу. В это
самое время Наполеон, наблюдая порывистое стремление конницы своей на наши
батареи, ударял в ладони и восклицал: "I1s у vont! Ils у vont! Ils у vont!
qu'on me donne ma caisse d'ordonnance! Они летят! Они летят, они там!
Скорее походный мой ящик!" И вместе с пулями, ядрами и картечью знаки
почетные сыпались на груди сражавшихся.
1812 ГОДА, СЕНТЯБРЯ ПЕРВОГО
Люди и лошади братьев моих, прибывших из Смоленска, помогли мне выпроводить
семейство мое из Москвы. В воскресенье, после обеда, сел я на дрожки графа
Ростопчина с братом моим Федором Николаевичем и поехал вслед за своими.
Верстах в шести от Москвы по Рязанской дороге, прощаясь с женою моею, я
сказал: "Если бог велит, то увидимся, а если нет, то свидимся там, где нет
разлуки".
Потеряв из виду отъезжавших друзей моего сердца и, по обязанности моей,
объехав с братом моим окрестные селения, возвратился я в безмолвную, унылую
Москву, предчувствовавшую, но еще не слышавшую глагола решительного своего
жребия. У самых ворот дома, который, как я сказал, нанимал я в Тишине у
Драгомиловского моста, сломалось колесо у графских дрожек. Отпуская кучера,
я препоручил ему сказать графу, что братья мои и я не будем у него
ночевать.
Спросим здесь: был ли бы Наполеон завоевателем, если б с именем Наполеона
Бонапарта остался на чреде очередного консула? Но и то был суд божий, когда
Бонапарт со степени очередного консула вступил на поприще консула
пожизненного, а потом облекся в порфиру императорскую. Об этом будет далее.
РАСПОРЯЖЕНИЯ КУТУЗОВА К СДАЧЕ МОСКВЫ
К безоборонной сдаче Москвы Кутузов сделал следующие распоряжения:
Во-первых, для удаления обывателей из Москвы Кутузов посылал конных
чиновников, которые к вечеру 1 сентября от Драгомиловской или Смоленской
заставы, мчась вихрем по улицам, кричали: "Спасайтесь! Спасайтесь!"
Во-вторых, к утаению от неприятеля движений своих в Москве, он вытребовал
не у графа Ростопчина, но у тогдашнего обер-полицмейстера Ивашкина
опытнейших частных приставов для провождения его дальнейшими дорогами,
чтобы, коснувшись различных застав, развлечь внимание неприятеля, а войско
русское вывесть на предположенную Рязанскую дорогу.
В-третьих, к уловлению неприятеля за Москвою Кутузов остановил на
Владимирской дороге войско, вновь устроенное князем Д. И. Лобановым во
Владимире. Главный корпус находился в двадцати, авангард в четырех верстах
от Москвы в Новой деревне. А чтобы показать Наполеону, будто бы и войско и
обозы движутся к Казани, Кутузов приказал обер-полицмейстеру (также мимо
графа Ростопчина): "Пустить по Владимирке весь огнегасительный снаряд",-к
которому прикинул несколько конных отрядов. Я видел оба предписания
Кутузова Ивашкину, начертанные карандашом собственною его рукою. Слышал я
также, что перед Бородинскою битвою и обозам приказано было повернуть на
Владимирскую или Казанскую дорогу.
ОТСТУПЛЕНИЕ КУТУЗОВА ЧЕРЕЗ МОСКВУ ЗА МОСКВУ 2 СЕНТЯБРЯ 1812 ГОДА
Окинув таким образом сетями сдаваемую или, лучше сказать, оставляемую
Москву, Кутузов второго сентября в девятом часу поутру стал выступать через
Москву за Москву. С возвышенного берега Москвы-реки у Драгомиловского моста
мы смотрели на веяние отступавших наших знамен. Кутузов ехал верхом
спокойно и величаво. А полки наши, объятые недоумением, тянулись в глубоком
молчании, но не изъявляя ни отчаяния, ни негодования. Они еще думали, что
сразятся в Москве за Москву. По удалении Кутузова я возвратился домой с
братьями, с некоторыми знакомыми офицерами и с генералом Евгением
Ивановичем Олениным. На вопрос наш "Куда идет войско?" был общий
спартанский ответ: "В обход". Но в какой обход? То была тайна предводителя.
Я прочитал генералу Оленину записку мою о лесном вооружении: он жалел, что
оно не было приведено в действие.
ВХОД НАПОЛЕОНОВА ВОЙСКА В МОСКВУ, 2 СЕНТЯБРЯ 1812 ГОДА
У предков наших до 1700 года день первого сентября был днем Нового года,
днем пожеланий душевных, днем празднества и воспоминания, что этот день -
день создания и рождения нашей земной обители. Почему же именно на другой
день этого дня провидение послало тысяча восемьсот двенадцатого года
могильную весть внешнего перерождения Москвы? Это его тайна. Наступил час
вечерень. Колокола молчали. Узнав, что ночные удальцы московские, говоря
просто, сбирались ухнуть на добычу и на грабеж, расторопный граф Ростопчин
приказал запереть колокольни и обрезать веревки. Вдруг как будто бы из
глубокого гробового безмолвия выгрянул, раздался крик: "Французы!
Французы!" К счастью, лошади наши были оседланы. Кипя досадою, я сам
разбивал зеркала и рвал книги в щегольских переплетах. Французам не пеняю.
Ни при входе, ни при выходе, как после увидим, они ничего у меня не взяли,
а отняли у себя прежнее нравственное владычество в Москве. Взлетя на коней,
мы понеслись в отворенные сараи за сеном и овсом. В один день, в один час в
блестящих, пышных наших столицах, с горделивой чреды прихотливой роскоши
ниспадают до последней ступени первых нужд, то есть до азбуки общественного
быта. Мелькали еще в некоторых домах и модные зеркала и модные мебели, но
на них никто не взглядывал. Кто шел пешком, тот хватался за кусок хлеба;
кто скакал верхом, тот нахватывал в торока сена и овса. В шумной, в
многолюдной, в роскошной, в преиспещренной Москве завелось кочевье
природных сынов степей. В это смутное и суматошное время попался мне с
дарами священник церкви Смоленской божией матери. Я закричал: "Ступайте!
Зарывайте скорее все, что можно!" Утвари зарыли и спасли. С конным нашим
запасом, то есть с сеном и овсом, поскакали мы к Благовещению на бережки. С
высоты их увидели Наполеоновы полки, шедшие тремя колоннами. Первая перешла
Москву-реку у Воробьевых гор. Вторая, перешед ту же реку на Филях, тянулась
на Тверскую заставу. Третья, или средняя, вступала в Москву через
Драгомиловский мост. Обозрев ход неприятеля и предполагая, что нам
способнее будет пробираться переулками, я уговорил братьев моих ехать на
Пречистенку, где неожиданно встретили Петровский полк, находившийся в
арьергарде и в котором служил брат мой Григорий, раненный под Бородиным.
Примкнув к полку, мы беспрепятственно продолжали отступление за Москву. По
пятам за нами шел неприятель, но без натиска и напора. У домов опустелых
стояли еще дворники. Я кричал: "Ступайте! Уходите! Неприятель идет". "Не
можем уходить,-отвечали они,-нам приказано беречь дома". У Каменного моста,
со ската кремлевского возвышения, опрометью бежали с оружием, захваченным в
арсенале, и взрослые и малолетние. Дух русский не думал, а действовал. Мы
тянулись берегом Москвы-реки, мимо Воспитательного дома. Не доходя Яузского
моста, я снял крестоносную свою шапку, оборотился к златоглавому Кремлю,
осенился крестом и, быстро поворотясь к Москве-реке, сорвал с себя саблю и,
бросая ее в реку, сказал: "Ступай! Погребись на дне Москвы-реки, не
доставайся никому!"
МОСКВА ЗА МОСКВОЮ
Русские за Москвою, полки неприятельские в Москве, Наполеон перед Москвою.
Кутузов за заставою сидел на дрожках, погруженный в глубокую думу.
Полковник Толь подъезжает к русскому полководцу и докладывает, что французы
вошли в Москву. "Слава богу,- отвечает Кутузов,- это последнее их
торжество". Медленно проходили полки мимо вождя своего. Как переменились
лица русских воинов от утра до вечера! Поутру отуманены были их взоры, но
уста безмолвствовали. Вечером гневная досада пылала в глазах их и из уст
исторгались громкие вопли: "Куда нас ведут? Куда он нас завел?" Облокотясь
правою рукою на колено, Кутузов сидел неподвижно, как будто бы ничего не
видя, ничего не слыша и соображая повестку: "Потеря Москвы не есть потеря
Отечества!"
В версте от заставы встретил я Якова Ивановича Десанглена, служившего при
армии военным чиновником по особенным поручениям. Поздоровавшись со мною,
он сказал: "Поедем в главную квартиру. Там должны быть теперь все усердные
сыны Отечества".- "Не поеду,-отвечал я,-до оставления Москвы я порывался
стать перед Москвою не на месте чиновном, но наряду с ратниками. Я был
остановлен и оставлен в Москве, дело мое кончилось с Москвою. А за стенами
Москвы я бесприютный отец бесприютного семейства".
ПЕРВЫЙ ВЕЧЕР ЗА МОСКВОЮ
Между тем угрюмо сгущался сумрак вечерний над осиротевшею Москвою; а за нею
от хода войск, от столпившихся сонмов народа и от теснившихся повозок, пыль
вилась столбами и застилала угасавшие лучи заходящего солнца над Москвою.
Внезапно раздался громовой грохот и вспыхнуло пламя. То был взрыв под
Симоновым барки с комиссариатскими вещами, а пламя неслось от загоревшегося
винного двора за Москвою-рекою. Быстро оглянулись воины наши на Москву и
горестно воскликнули: "Горит матушка Москва! Горит!" Объятый тяжкою,
гробовою скорбью, я ринулся на землю с лошади и ручьи горячих слез мешались
с прахом и пылью. Приподнимая меня, брат Федор Николаевич говорил: "Вы сами
предсказали жребий Москвы, вы ожидали того, что теперь в глазах ваших".-"Я
говорил о сдаче Москвы,- отвечал я,- я предвидел, что ее постигнет пожарный
жребий. Но я мечтал, что из нее вывезут и вековую нашу святыню и вековые
наши памятники. А если это все истлеет в пламени, то к чему будет
приютиться мысли и сердцу?"
БИВАКИ ЗА МОСКВОЮ
В ночь с 31 августа на первое сентября бивачные огни отсвечивались перед
Москвою, а в ночь второго сентября на третье они засверкали за Москвою,
сливаясь с первым отблеском зарева пожарного. Русский арьергард остановился
по Рязанской дороге верстах в четырех от заставы. Обыватели втеснялись в
ряды воинов, обозы сталкивались, отшатнувшиеся отряды от полков отыскивали
полки свои. Я полагал, что если б в это расплошное время Наполеон бросил
полка три конницы, он сильно бы потревожил нас. Но в Наполеоне не было уже
полководца Бонапарта. За Драгомиловскою заставою он ждал послов: и-никто не
откликался. Он требовал к себе и графа Ростопчина, и коменданта, и
обер-полицмейстера: и никто не являлся. Кутузов ввел его в Москву и провел,
то есть обманул. А Наполеон, затерявшись в недоумении, в первых своих
военных известиях повестил, что будто бы русские в расстройстве бегут вслед
за обозами и сокровищами по Казанской дороге. Часов до двух спал я на
биваках сном крепким. На другой день вместе с братьями пристали мы к
корпусу генерала Дохтурова. Тут же был и граф Ростопчин, но я с ним не
видался. Ночью, кажется, с третьего на четвертое сентября дан приказ к
боковому движению. Подполковник Букинский, очень хороший офицер,
заступивший место Манахтина при штабе Дохтурова, сказал нам, что по всем
поименованным в приказе селениям армия сближается с Москвою. Множество было
предположений и догадок, но никто не попадал на настоящую цель Кутузова. На
другой день около полудни мы оставили армию в десяти верстах от Бронниц.
СОСТАВЛЕНИЕ ОТРЯДОВ ВОИНОВ-ПОСЕЛЯН
Зная твердо историю, Наполеон должен был знать, что необычайные
обстоятельства вызывают и необычайные усилия к защите жизни и родных
пепелищ. Он мог припомнить, что при нашествии Ксеркса, а потом Мардония,
вызвав в помощь всю природу, греки превратили в сторожевые повестки и горы,
и холмы, и буераки, и вершины лесов. Перекликаясь таким образом посредством
предметов безгласных, в один день на двух отдаленных местах, при Платее и
Микале, они поразили и огромили персов. Появились и у нас в годину
