всякий случай заготовь белый жилет и белую косынку. Когда потребуют, то
поеду во фраке. Чужой губернский мундир насмешил и меня и знакомых моих".
Неизъяснима была душевная пытка жены моей. Куда ни бросалась она для
какой-нибудь отрадной вести, везде убеждали ее ждать участи своей и
укрепляться верою: так напугал голос мой, раздавшийся в собрании Дворянском
по одному порыву душевному.
ПЕРЕЛЕТ ДВУХ СТОЛЕТИЙ ОТ 1612 ДО 1812 ГОДА
Остановимся здесь и-можно остановиться: два столетия совершили дивный ход.
Совершили, или лучше сказать, одно столетие перешло в другое с
достопамятными событиями своими, хотя и не в таком исполинском объеме.
Отчего это? Кроме солнца и области небесной, кроме земель незаселенных, в
России возникла новая Россия с иными нравами, обычаями, мнениями и
действием мыслей. Отчего же и в новой России обращались к старинной России,
отчего 1812 года вызывали тени Минина и Пожарского? Отчего вместе с ними
вызывали и заветную речь русскую?
В мире духовном бог и слово возносятся на одной чреде. Слово скрепило союз
вещественной вселенной; слово, слитое с мыслью, образовало общество
человеческое. Слово жизни, слово задушевное, сберегло 1612 года бытие
России, где бури грозные со всех сторон расшатывали заветное древо,
укорененное родным словом в недрах почвы отечественной. "Аще корня не
будет, то к чему древу прилепиться?" - так говорили предки наши и летели к
Москве и в Москву к поддержанию древа жизни русского Отечества.
Нашествие 1812 года встретило в России Европу. И так не внешнее оружие
изменило мысль, что Россия не в Москве. За несколько лет до нашествия
громкие раздавались рукоплескания на берегах Невы, когда в трагедии
Крюковского не князь Пожарский, но сочинитель, сказал:
"Россия не в Москве, она в сердцах сынов..."
"Но думаете ли вы, что величие города заключается в груде камней и зданий?
То есть в памятниках бездушных и безгласных?"(Тацит. (Прим. автора.))
В причудливых изворотах тщеславного света и в вихре суетливости некогда
сердцу высказываться сердцу; некогда вдруг и, так сказать, налетом вдохнуть
в себя жизнь, исторгнутую из души призраками холодного быта светского.
ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ С ГРАФОМ Ф. В. РОСТОПЧИНЫМ 19 ИЮЛЯ 1812 ГОДА
Между тем часу в одиннадцатом возвращаюсь с прогулки. Жена моя почти без
памяти сидела на софе. Увидя меня, она вскричала: "От графа Ростопчина
приехал ординарец!" "Я ожидал этого; а ты молись богу и вели подать мне
косынку и белый жилет". Переодевшись, поспешил я к графу, находившемуся
тогда в Москве, а не на даче. С графом был только адъютант его Обресков.
Подбежав ко мне, граф сказал: "Забудем прошедшее, теперь дело идет о судьбе
Отечества" (С декабря 1809 до этого времени мы были в личной размолвке с
графом. (Прим. автора.)).
ВОЗЛОЖЕНИЕ ОСОБЕННЫХ ПРЕПОРУЧЕНИИ НА СОЧИНИТЕЛЯ "ЗАПИСОК"
Взяв со стола бумагу и орден, граф продолжал: "Государь жалует вас
кавалером четвертой степени Владимира за любовь вашу к Отечеству,
доказанную сочинениями и деяниями вашими. Так изображено в рескрипте за
собственноручною подписью государя императора. Вот рескрипт и орден".
Адъютант бросился улаживать в петлице орден, а граф прибавил: "Поздравляю
вас кавалером". С этим словом поцеловал он меня и продолжал: "Священным
именем государя императора развязываю вам язык на все полезное для
Отечества, а руки на триста тысяч экстраординарной суммы. Государь
возлагает на вас особенные поручения, по которым будете совещаться со
мною".
"Благодарю государя,-отвечал я,-но позвольте мне поспешить к жене моей. У
нее трое суток отзывается в ушах звон сибирского колокольчика".
Не стану описывать восторга жены моей. Минуло более двадцати лет, но миг
нашего свидания все еще в полной свежести живет в душах наших. Ожидая меня,
она сидела у открытого окна. Поравнявшись с домом, я взмахнул длинною
лентою ордена и сказал: "Вот крест, а не беда!"
ОСОБЕННЫЕ ПОРУЧЕНИЯ. 19 ИЮЛЯ 1812 ГОДА
Немедленно приступил я к тем особенным поручениям, с которыми нередко и в
Москве и вне стен ее сопряжена была опасность жизни. Но тогда жизнь была
для меня последним условием. Я был счастлив и под грозною тучею, быстро
устремлявшеюся к Москве. Провидение помогало мне оживлять души добрых
граждан, успокаивать их умы и внушать им меры осторожности, предостерегая
их от смущения и торопливой робости. Непрестанное присутствие мое на
площадях, на рынках и на улицах московских сроднило со мною взоры, мысли и
сердца московских обывателей. Действуя открытою грудью и громким словом, я
не прикасался рукою к сотням тысячам, вверенным мне вместе с свободою
развязанных уст. Однажды только по записке моей, препровождены были в село
Крылатское кушак и шапка крестьянину Никифору, благословившему на брань
трех сынов своих. Деньги хороши как средство к оборотам потребностей быта
общественного, но беда, где они заполонят общество человеческое; беда, где,
говоря словами нашего девятнадцатого столетия, они делаются представителями
всех наслаждений и приманкою страстей! При восстании душ действуйте на них
силою нравственною, уравнивающею дух народный с величием необычайных
обстоятельств.
ПРИЧИНЫ УПАДКА НАРОДНОГО ДУХА 1812 ГОДА
Но - не так было. К поддержанию воскипевшего духа народного надлежало
вызывать не одни имена Минина и Пожарского, надлежало вместе с тем вызвать
и русский быт их времени. Надлежало возобновить заветное сближение душ,
мыслей и слова родного. Надлежало, но этого не было. Почти каждый день
заходил я в Комитет ратнический и Комитет пожертвований. В последнем два
главных чиновника (их уже нет в живых), принимая пожертвования, по
неугомонной привычке разговаривали по-французски. Добрые граждане,
поспешавшие возлагать на алтарь Отечества и сотни, и тысячи, и десятки
тысяч, слыша французское бормотанье, с скорбным лицом удалялись и с
удивлением поглядывая друг на друга, восклицали: "Господи боже наш! И о
русских-то пожертвованиях болтают и суесловят по-французски!" Это был не
порыв ненависти к французам: нет! 1812 года мы не питали ненависти ни к
одному народу; мы желали только поразить и отразить нашествие: но то был
праведный голос сынов России, долженствующей жить словом русским. Недавно
читал я индийскую драму "Саконталу", в которой придворный страж укоряет
рыбака ремеслом его. Рыбак отвечает: "Не укоряй меня в этом; ремесло мое
досталось мне в наследство от отца". Человек русский дорожит и ласковым
взглядом и приветливым словом. Пословица-"Слово не стрела, а пуще убивает"
- убедительно свидетельствует, что предки наши понимали жизнь и смерть,
заключающиеся в выговоре слов. А если у нас не русским словом и не русским
обычаем и в годину испытания отталкивали от себя русских в России, то
неудивительно, что французы в тогдашних известиях своих писали и печатали,
что питомцы модного воспитания готовят для них и лавры и венки? Это не
укоризна, а замечание.
ШАТКОСТЬ В КОМИТЕТЕ РАТНИЧЕСКОМ
Возникла шаткость и в ратническом Комитете. Вскоре по установлении оного,
он подчинен был Комитету петербургскому, состоявшему под председательством
графа Аракчеева. "Я не ребенок,-говорил граф Федор Васильевич,- меня поздно
водить на помочах!"
ВЗЯТИЕ СМОЛЕНСКА
Весть о занятии Смоленска Наполеоном, оставленного русскими войсками в
пожарном пламени и в дымящихся развалинах, эта весть огромила Москву.
Раздался по улицам и площадям гробовой голос жителей: "Отворены ворота в
Москве!" Началось переселение из городов, уездов, из сел и деревень. Иные
ехали и шли; а куда? Куда бог поведет.
МОЯ ЗАПИСКА О ЛЕСНОМ ВООРУЖЕНИИ
И до тысяча восемьсот двенадцатого года, по какому-то тайному побуждению,
предчувствуя грядущую беду на Отечество, я в "Русском вестнике" предлагал
различные меры осторожности. А по оставлении Смоленска подал я графу
записку о лесном вооружении в лесах смоленских уездов, не занятых еще
неприятелем, и о распространении оного до Москвы. У смоленских помещиков
множество было псарей, ловчих и стрелков. Я предполагал, чтобы составить из
них дружины, укрываться днем в чаще лесов, а в ночь выбегать с ними и
стремглав нападать по бокам и в тыл неприятеля.
В день подачи записки, у графа обедали князь Юсупов и Н. М. Карамзин. После
обеда пили кофе под липами и, между прочим, Юсупов рассказывал, что он
видел во Флоренции доверительную грамоту нашему епископу Исидору,
присутствовавшему на Флорентийском соборе.
Между тем пришедший чиновник сказал что-то графу шепотом, и граф пошел в
комнаты. Возвратясь оттуда, граф сказал с улыбкою: "Два добрых человека
привели ко мне с улицы какого-то испитого немца, уверяя, что он шампинион.
Расспрося немца, я сказал: "Ступайте с богом, братцы! Это не шампинион и не
мухомор". Гости улыбнулись.
ГЛАВНАЯ ЦЕЛЬ РАСПОРЯЖЕНИИ ГРАФА РОСТОПЧИНА
Прочитав мою записку, граф препоручил мне явиться к нему на другой день за
подорожною для приведения в действие означенного в записке. Часу в восьмом
приезжаю к графу на дачу и застаю там князя Щербатова, который спешил в
Петербург с донесением о новом успехе Тормасова. Когда князь откланялся,
граф повел меня в кабинет и сказал: "Вчера были у меня гости, а потому я не
мог с вами объясниться откровенно. Мое главное теперь дело то, чтобы
обеспечить и удалить дворян из уездов. Бог знает какой возьмут оборот наши
внутренние обстоятельства".
МИХАИЛ ИЛЛАРИОНОВИЧ КУТУЗОВ
Назначение Кутузова главнокомандующим произвело общий восторг и в войске и
в народе. До этого еще времени без всякой взаимной смолвки, в один и тот же
день, то есть июля 15-го, был он избран в начальники ополчения и на берегах
Невы и на берегах Москвы-реки. Госпожа Сталь, гонимая Наполеоном за резкие
и смелые отзывы, и находясь тогда в Петербурге, явилась к Кутузову,
преклонила перед ним чело и возгласила своим торжественным голосом:
"Приветствую ту почтенную главу, от которой зависит судьба Европы".
Полководец наш ловкий и на поле битв и в обращении светском, не запинаясь,
отвечал: "Сударыня! Вы дарите меня венцом моего бессмертия!" Некоторые это
иначе высказывают: но тут дело не в словах, а в том, что дочь того Неккера,
который 1789 года почитался решителем судьбы Франции, как будто бы свыше
вызвана была на берега Невы вестницею о новом жребии и Франции и Европы.
Петербург, Москва, Россия ожидали от Кутузова новой славы, новых побед, а
усердные родные заранее венчали его и славою и победами. На все приветствия
опытный полководец отвечал: "Не победить, а дай бог обмануть Наполеона!".
БАРКЛАЙ-ДЕ-ТОЛЛИ
Кутузов и обманул и провел Наполеона, затерявшегося в прежнем Наполеоне
Бонапарте; а на челе Барклая-де-Толли не увяла ни одна ветка лавров его. Он
отступал, но уловка умышленного отступления, уловка вековая. Скифы Дария, а
парфяне римлян разили отступлениями. Не изобрели тактики отступлений ни
Моро, ни Веллингтон. В древности Ксенофонт, вождь десяти тысяч греков, вел
полки свои, обдумывая и рассчитывая каждый шаг. Не изобрел этой тактики и
Барклай на равнинах России. Петр Первый высказал ее в Желковке на военном
совете 30 апреля 1707 года, когда положено было: "Не сражаться с
неприятелем внутри Польши, а ждать его на границах России". Вследствие
этого Петр предписал: "Тревожить неприятеля отрядами; перехватывать
продовольствие; затруднять переправы, истомлять переходами". В подлиннике
сказано: "Истомлять непрестанными нападениями". Отвлечение Наполеона от
сражений и завлечение его вдаль России, стоило нападений. Предприняв войну
отступательную, император Александр писал к Барклаю: "Читайте и
перечитывайте журнал Петра Первого". Итак, Барклай-де-Толли был не
изобретателем, а исполнителем возложенного на него дела. Да и не в том
состояла трудность. Наполеон, порываемый могуществом для него самого
