замыслы кичения властолюбивого! Громом падения своего огласила дальние
окрестности гора разрушившаяся, с таким же шумом протекают грозные
нашествия и на стезях своих оставляют гробовые развалины! Но правда и
любовь, подобно солнцу, сияющему на лазури небесной, блестят и не угасают
на вершине столетий".
День битвы Бородинской! Будь общим днем воспоминаний! В один с нами день да
льются общие слезы всех народов твердой земли Европы! Наполеон не завещал
себе памятника на стогнах парижских, но перед битвой Бородинской он дал
слово, что о каждом из них будет вечная память о том, что он был на великой
битве под стенами Москвы. Народы европейские! С именами ваших родных, ваших
друзей душевных означьте полными буквами: "Бородино, Семеновское, Москву,
Россию". Мы не упрекнем вас за то: громы ратные сближали все народы. да
превратятся они в пальмы вечного мира!
Нам, сынам земли, или, лучше сказать, сынам мира роскошного, нужно по
временам исторгаться из вихря рассеяния и, сближаясь с душою своей,
сближаться с судьбой человечества. Шум веселий земных заглушает в душе
память о бедствиях человечества. А когда более двенадцатого года
девятнадцатого века, когда более было бедствий и злоключений на лице земли
европейской?
Источники слез лились из глаз моих, когда в первый раз въехал я на равнины
битвы Бородинской. Мне казалось, что каждый оборот колес моей повозки
попирает развеянный прах тысяч жертв битвы Бородинской...
Для меня продолжается еще тысяча восемьсот двенадцатый год.
Спасение Отечества успокоило мое сердце, но я отжил для радостей земных.
Двадцать четыре года далек я от всех .увеселений общественных. Не порицаю
их и не положил я на себя зарока. Но с двенадцатого года скольких не стало
друзей моих юных, весенних дней! Напоминание о них, напоминание о бедствиях
человечества и до могилы-часто сводит меня в могилу. Не ропщу на
провидение. Для меня глубокая скорбь душевная-вестница новой жизни.
НАПОЛЕОН, ОСАЖДЕННЫЙ РУССКИМИ В МОСКВЕ
Кутузов движениями по Тульской дороге прикрывал пособия обильнейших
областей русских; соблюдал неразрывную связь с армиями Тормасова и
Чичагова; охранял свои полки и принимал в операцию со всеми силами линию,
посредством которой, начиная с дорог Тульской и Калужской, готовился
отрядами пересекать всю линию неприятельскую, растянутую от Смоленска до
Москвы.
Лишенный таким образом всех пособий с тыла, Наполеон при первом шаге в
Москву (повторяю и здесь), не затерявшись в самом себе, увидел бы
угрожавшую ему опасность за мнимое торжество над Москвою, а если б в то
время сетование и недоумение не оковали уст древней русской столицы, то она
могла бы сказать с русским полководцем: "Потеря стен моих, не потеря
Отечества".
По Тверской дороге перед Москвой стоял барон Винценгероде под ямом Черной
грязи. Передняя его застава, находившаяся в восьми верстах от Москвы,
каждый день приводила пленных. Сторожевые отряды по дороге
С.-Петербургской, Дмитровской, Ярославской и Владимирской бодрствовали на
страже неусыпной. Сентября девятого казачий отряд Иловайского двенадцатого
открыл и разбил неприятеля в селении Соколове. В то же время сильный отряд
отправлен был через Воскресенск и Рузу для воспрепятствования действиям
неприятеля по дороге Можайской.
А при начале новой войны за Москву под Москвой Наполеоновы полки,
сражавшиеся с графом Витгенштейном и утомленные неоднократными поражениями,
коснели в бездействии. Но не дремали ни силы, ни дух русский.
Успешное действие и непрестанное движение русских военных отрядов под
Москвой вызывали на борьбу с неприятелем и дружины поселян подмосковных.
Главное, отличительное качество людей русских, дух бодрости в опасностях
явных, где они могут действовать в виду друг друга и соревнуя друг другу.
"Не посрамим земли русской! Не выдадим себя!" Вот заветный отклик
честолюбия русского народа. Не заглядываясь на безделицы и не суетясь о
пустом, русские жарко принимаются там за дело, где дело требует дела. А
потому и живо и дружно шло вооружение сельских дружин.
От сентября второго до сентября одиннадцатого, то есть десять дней по
оставлении Москвы, были важнейшими днями и потому, что главное русское
войско разило неприятеля без оружия и потому, что дух русский отуманивался
еще недоумением. Движениями скрытными, искусными, действуя по разным
направлениям, Кутузов не только завлекал в сети неприятеля, но изумлял и
своих. Глубоко обдумав и сообразив великую тайну бокового движения,
русский, опытный полководец говорил: "Дело идет не о том, чтобы успокоить
Отечество, но чтобы спасти его".
Сказал я выше, что при разгроме недоумения, поразившего жителей Коломны, я
не мог даже отыскать и семейства моего, ожидавшего меня там. Встревожены
были жители и других мест, но то было заторопление мимолетное. Яснее
блестит солнце после перелета туч, яснее светилась и мысль русская после
мгновенного недоумения. Около четырех месяцев странствуя по различным краям
России и один и с семейством, я мог наблюдать дух народный и по внутреннему
убеждению совести говорю, что Наполеон везде бы встретил такую же борьбу с
дружинами поселян, какую встречал в окрестностях московских и в смоленских
уездах.
Между тем движения главного русского войска по Калужской дороге час от часу
более прикрывали и Тулу и Калугу и Орел. Завоеватель порывистым пером своим
водружал орлы французские наверху башен Кремлевских, а Кутузов из глаз его
увел русское войско. Не видя русских полков и смущаясь недоумением,
неприятель посылал сильные отряды отыскивать русских в России и - везде
встречал неудачу.
К дальнейшему обеспокоиванию тыла неприятельского, к стороне Можайска,
отправлен был сильный отряд с Дороховым, а подполковник Давыдов, как
сказано в военных известиях, "давно уже жил между Гжатском и Можайском".
Час от часу более кипел разгул малой войны. Ударил час малой войне
истомлять, раздроблять и огромлять исполинскую войну нашествия. Силы малой
войны высказывают и опыты прошедшего столетия. Тахмас-Кули хан, то есть раб
Тахмаса, вступя на чреду властелина с именем шаха Надира, или победителя,
потрясая Персию и Индостан, смирялся перед дружинами лезгинцев.
Войско Кутузова, не теряя своих, в продолжение десяти дней захватило в плен
пять тысяч рядовых, множество чиновников и в том числе генерала Ферье,
начальника штаба, короля Неаполитанского. В том же известии сказано о новых
успехах Тормасова и о соединении с ним Дунайской армии Чичагова.
Отряды Дорохова, непрестанно тревожа неприятеля по Можайской дороге,
перехватывали добычу, курьеров и препятствовали всем подвозам. Русские
отдельные отряды в различных местах как будто бы смолвясь душами, везде
разили неприятеля внезапными нападениями и везде зоркими очами подстерегали
его. Можно сказать, что и леса и овраги и все воевало вместе с ними.
Непрестанно огромляем был тыл войск Наполеоновых под Москвой и далее; то же
претерпевали и полки, сражавшиеся с графом Витгенштейном. Тщетно заваливали
они тропинки даже и в глубокой чаще лесов; тщетно укрывались за болотами;
мужество русских везде их отыскивало.
В день семнадцатого сентября охотники из ополчения, находившегося в
авангарде Милорадовича, бросясь отважно в штыки и кипя мужеством, выгнали
неприятеля из деревни Чириковой. Вышеупомянутый генерал Ферье и адъютант
князя Понятовского граф Потоцкий захвачены были в плен.
Ополчение торжествовало на поле битв, торжествовало ополчение и на берегах
Невы, на Петербургском театре. Я говорю о драме Висковатова, игранной в
Отечественную войну под названием "Ополчение". Те, которые видели это
представление, и теперь еще воспоминают о том с душевным восхищением. И
действительно, казалось, что тогда все возрождалось новой жизнью. Иван
Афанасьевич Дмитревский, соперник Гаррика и Лекеня, неся на раменах своих
почти целое столетие, вышел на театр в виде заслуженного воина, видевшего
славу Румянцева-Задунайского и полководца Италийского. Блестящий ряд знаков
доблестей военных сиял на груди его. Он снимает с себя медали, возлагает их
на алтарь Отечества и говорит: "Что дано мне за старую службу, то отдаю для
новой службы за Отечество!" Тут благословляет он на брань и на смерть внука
своего, которого представлял В. М. Самойлов. Возложа трепещущую руку на
голову юноши, Дмитревский не по заданным словам, но по вдохновению души
своей, голосом любви к Отечеству, любви пламенной, вещал живую речь
русскую, завидуя в юноше не весне лет его, но тому, что он полной, отважной
жизнью может служить и умереть за родную землю русскую, за любезное
Отечество!
В начале и продолжении войны 1812 года главная цель была соединение войск и
проложение к тому путей. К сей важной цели содействовало и упорное
сражение, продолжавшееся 19 сентября, двенадцать часов под начальством
генерал-майора Вельяминова при корчме Га-росен, где сходятся четыре дороги:
Бауска, Митавы, Петергофа и Экау. Дороги были соблюдены; неприятель,
превосходивший числом наших, не выиграл ни одного шага. "Войско,-говорит в
донесении своем генерал-лейтенант Эссен,- оказало беспримерное мужество,
отражая пять раз неприятеля, нападавшего на наш левый фланг".
Вследствие претерпенных неприятелем поражений войска Макдональда оттянулись
от прежнего своего положения, что и доставило еще более удобства успешным
действиям графа Витгенштейна, а графа Штенгейля ввело с ним в сообщение.
ТАРУТИНО И БЕРЕГА НАРЫ
Между тем, когда русские войска с различных краев России как будто бы
мощной цепью опоясывали полки нашествия; между тем, когда рассеянные наши
отряды и дружины поселян разили неприятеля боем налетным, на берегах Нары
расцветала и жизнь войска и жизнь Отечества. Слышал я, слышали и многие то,
что души престарелых русских крестьян говорили и повещали жаркой молодежи
своей: "Дети! Ребята! Ступайте в Тарутино, там старый наш дед-богатырь,
посланный богом и царем, думает думу крепкую, как оборонить родную нашу
землю и как выгнать ястреба хищного из нашей матушки Москвы, уж не
белокаменной, обесчещенной, да беда ж тому, кто опозорил ее!" И русские
ребята-молодцы, поклонясь святым иконам и приняв благословение отцов и
матерей, кто на коне, кто пешком не едут, не идут, а стрелой летят к деду
старому проситься не на жизнь, а на смерть. Лаской русскою, речью умною их
приветствовал полководец наш, как своих родных. Раздают им и копья и ружья,
и они кричат: "Спасибо, наш отец! За царя и край родной не пожалеем голов
своих!"
Дух русский вполне ожил во второй заветный двенадцатый год. Переменялся вид
городов и селений наших; изменялось внешнее бытие России; но коренной,
самобытный дух русский хранил жизнь свою в глубине души своей. Заветное
свойство русское не рассыпная радость, подобная, говоря просто, перелетным
пернатым. Оно на бессменном постое задушевном. Прислушиваясь к звукам
русских наших самородных песен, чувствуем, что даже и в самых разгульных и
удалых напевах откликивается какая-то грусть, какое-то уныние. Но это не
ропот на судьбу. В этой грусти и полнота веселья и сладость слез и прелесть
бытия. Если плачут очи русские, то верно заодно плачут с душой. Дремлют и
орлы парящие, дремлет в обыкновенное время и свойство народное. Громы
нашествия вызвали из души русской грусть по Отечеству, и вместе с нею
излетело из нее самоотречение, безусловное, беспредельное, дело шло тогда
"быть или не быть земле русской на лице земли". В наш двенадцатый год и в
голову не приходило никому никакого условия, было одноличное условие: или
умереть за Отечество или жить для Отечества и все отдать Отечеству. В
первый двенадцатый год, в год наших предков, были условия не о сбережении
личной жизни, но о том, кому сберечь бытие России? А нам, бог дал в наш
двенадцатый год одну мысль: "Как сберечь Отечество?" Из сей мысли возникли
и оборона и избавление Отечества.
Тарутино цвело полной жизнью и стана воинского и бытия общественного.
Войска освежались и усиливались полками запасными. "Крестьяне,- говорит
