девять лет, муж офицер-ракетчик где-то недалеко, работала какое-то время в
военной прокуратуре, оттуда не без протекции, как он понимал, перешла к
ним в областную. Он сразу почувствовал ее неопытность, отметил, что ее это
не смущало, и еще отметил четкую логику ее мышления, немногословие,
ровность в отношениях с людьми, и к своему удивлению, начитанность, что,
как он знал, увы - не часто встречающееся ныне достоинство среди юристов
нового поколения. "Ты-то много сейчас читаешь?" - огорченно спросил он
себя.
- Вы посидите, Кира Федоровна, я сейчас, - он вышел и направился в
кабинет криминалистики к прокурору-криминалисту Адаму Генриховичу
Войцеховскому.
- Ну что? - спросил Войцеховский, подняв голову.
- С вами поедет Паскалова. Скорик в районе.
- Для разнообразия можно и Паскалову, - ответил Войцеховский. Они не
были подчинены друг другу, обладали в известном смысле автономией, но оба
подчинялись начальнику следственного управления. - Вы-то тоже не поедете?
- Не поеду... Адам Генрихович, заскочите, пожалуйста, по дороге к
судебным медикам, к вам подсядет Котельникова.
- Ладно, - он встал. - Можем ехать...
Втроем они спустились вниз, вышли на улицу. Дежурная машина
криминалистов - автобус-"рафик" - стояла у подъезда.
- Вас отвезти домой? - спросил у Щербы Войцеховский.
- Нет, я троллейбусом...
Минут через тридцать они были в музее. Перед входной дверью стоял
милиционер. Вошли в пустынный полутемный холл. Войцеховский не знал, куда
дальше идти.
- Надо полагать, служебные кабинеты наверху, - сказала Паскалова.
- Вы бывали здесь? - спросил Войцеховский.
- Только в экспозиционных залах, - ответила она, уверенно направляясь
к белым мраморным лестницам.
- Надо же, я последний раз в музее был в детстве, - сказал он,
пропуская впереди себя судебного медика. - А вы, Варвара Андреевна,
бываете в этих залах? - спросил он.
- Мне хватает секционных залов [секционный зал - место, где
производят вскрытие трупов], - нехотя ответила она.
Услышав голоса, они поднялись на третий этаж и сразу увидели у
поворота в маленький тупичок, где был кабинет Гилевского, еще одного
милиционера. Рядом с ним стоял Джума Агрба.
- Ну что, Джума? - обратился к нему Войцеховский.
- Жду вас, - ответил Джума, отмечая про себя, что прибыл не Скорик
или кто-либо из опытных знакомых следователей, а Паскалова, о
существовании которой знал, но никогда вместе еще не работал.
- Ничего не трогали? Не топтались? - спросил Войцеховский.
- На старый вопрос будет старый ответ, - ответил Джума.
- А кто это? - спросил Войцеховский, заметив в полумраке коридорчика
еще одного человека.
- Замдиректора музея. Ребров Антон Сергеевич. Я вызвал. Директор в
командировке.
- Молодец. Джума. Вполне можешь обходиться без меня и следователя.
- На общественных началах или отстегнете от своей зарплаты?
- Ладно, начнем? - спросил Войцеховский у судебного медика.
Она ничего не ответила, вошла в кабинет, склонилась над телом,
занялась своей работой. Войцеховский и Паскалова - своей, Джума молча
сопровождал их.
- Знаете что, Кира Федоровна, - предложил Войцеховский Паскаловой, -
я закончу тут сам, а вы побеседуйте с дежурным охранником. Не против?
- Пожалуй, - она спустилась в вестибюль. Охранник с перепуганным
лицом нервно ходил, словно в клетке, по своей выгородке.
- Давайте присядем, - сказала Паскалова.
Они уселись на диван.
- Вас как величают?
- Тарас Петрович Каспришин.
- Вы в котором часу заступили на дежурство?
- Как всегда, в шесть.
- Кого сменили, Тарас Петрович?
- Сотрудницу музея.
- Как ее зовут?
- Фоминична... Настасья Фоминична. Фамилию не знаю.
- Она какого возраста?
- Годов пятьдесят пять.
- Когда вы пришли, все ключи были на месте?
- Все. Кроме того, - охранник высоко поднял голову, указав глазами
куда-то на самый верх. - Он ведь обычно поздно засиживается.
- Кто-нибудь входил в музей при вас или уходил?
- Нет, все уже разошлись. А входить - никто не входил.
- Каких-нибудь посторонних звуков, шумов, голосов оттуда, сверху, не
слышали?
- Никаких. Все было тихо.
- А почему Гилевский, как вы заметили, обычно засиживается?
- Профессор он, что ли, одинокий. Одинокому домой неохота идти, стены
целовать.
- Откуда вы знаете, что он одинокий?
- Фоминична говорила. Она-то тут про всех знает, почитай, четверть
века отсидела в этом закутке.
- При каких обстоятельствах вы обнаружили, что Гилевский мертв?
- Я поднялся сделать обход, ну, и заглянул к нему, спросить, как
долго он еще там будет. К нему так не войдешь, суровый, осерчать может, у
него даже табличка висит для посторонних, я и постучал, он не ответил, я
еще раз, погромче, тоже молчок. Я приоткрыл дверь и сразу увидел, что он
лежит.
- Вы пытались что-нибудь сделать, оказать помощь?
- Нет. Только пульс пощупал. Нету пульса. А из-под головы у него
кровь натекла. Я позвонил в "скорую", мол, так и так, в милицию.
- Вы тело Гилевского не трогали, не переносили с места на место?
- Никак нет, нельзя ведь. Читал про это.
- А к каким-нибудь предметам, вещам, бумагам на столе не прикасались?
- Ни в коем разе. Мне они ни к чему. Да и напугался, честно говоря.
Это же надо, чтоб в мое дежурство такое!
- Вы, когда остаетесь здесь на ночь, включаете сигнализацию изнутри?
- Непременно. У нас тут две сигнализации: одна общая - залы, где
экспонаты. А у профессора, где хранилища, отдельная, своя. Он обычно сам
ее включает и сдает на пульт.
- Ключи от своего кабинета Гилевский тоже сдает вам?
- Сдает, когда уходит.
- А там у него очень ценные вещи?
- Про то не знаю. Видно ценные, коль отдельная сигнализация и
табличка на дверях, чтоб никто не входил.
- Милиция скоро прибыла после вашего звонка?
- Минут через двадцать приехали.
- Что ж, Тарас Петрович, спасибо вам, - она поднялась.
- Что скажете, доктор? - спросил Войцеховский.
- Скажет вскрытие. А пока что - черепно-мозговая травма. Нанесена
сзади в затылок, либо при падении ударился о чугунную лапу вешалки. Вы
видели эту вешалку? Допотопная.
- Да. Четыре чугунных лапы, на них она стоит. На одной, что ближе к
голове трупа, пятно от крови и два клочка кожи... Но первичный ли это
удар? - риторически спросил Войцеховский. - Когда наступила смерть?
- По первой прикидке часа два-три назад... Вы меня отвезете?
- Разумеется, Варвара Андреевна.
Войцеховский обратился к замдиректору музея:
- Антон Сергеевич, почему Гилевский так поздно находился в кабинете?
- Это давняя привычка, насколько я знаю.
- За последнее время у вас никаких хищений не произошло?
- Нет.
- И попыток не было?
- Нет.
- Ну хорошо... Подождем результатов вскрытия... Кабинет следователь
опечатает. Подробности, полагаю, начнутся завтра-послезавтра... Варвара
Андреевна, будьте добры, позвоните, пожалуйста, к себе, пусть приедут и
заберут тело...
В это время в кабинет вошла Паскалова.
- Можем ехать, - сказал Войцеховский.
Ехали по городу. Джума спросил Войцеховского:
- Что-нибудь нашел, Адам?
- Ни черта в общем. Все подробно начнем завтра с утра при свете дня.
- Кого арестовывать будем? - спросил Джума.
- Тебя, - сказал Войцеховский.
- Не возражаю на месячишко в одиночку. Даже без санкции прокурора.
Надька моя передачи будет носить. Ты приходи, Адам, в мою одиночку, угощу,
Надька хорошо готовит.
- Знаю. Вкушал.
- Только вот за что меня арестовывать?
- За то, что при двух дамах без галстука.
- Ненавижу галстуки...
Паскалова слушала болтовню, понимала, что этих двоих связывала если
не дружба, то многолетнее общение, совместная работа, совместимость
характеров, и, возможно, взаимное уважение за какие-то деловые качества
или стороны характера.
- Когда будут результаты вскрытия? - спросила она Котельникову, когда
подъехали к невысокому зданию, где размещалось бюро судебно-медицинской
экспертизы и морг.
- До перерыва все будет для вас готово, - ответила Котельникова,
попрощалась и вышла из машины...
Было начало одиннадцатого. Они втроем сидели в кабинете
Войцеховского. Паскалова позвонила Щербе домой.
- Ну что там? - спросил Щерба. - Убийство?
- Неясно, Михаил Михайлович. Смерть от черепно-мозговой травмы.
Примерно за два часа до обнаружения. Я беседовала с охранником. Вроде
ничего необычного.
- Кто-нибудь из руководства музея был?
- Замдиректора.
- Что он говорит?
- С ним, по-моему, Адам Генрихович разговаривал.
- Напрасно вы не поговорили. Сейчас он свежий, а завтра остынет.
Завтра соберемся у меня. Кто из угрозыска был?
- Агрба. Мы тут втроем у Адама Генриховича.
- Передайте ему трубку.
- Ваше мнение, Адам Генрихович? - спросил Щерба, когда Войцеховский
взял трубку.
- Еще трудно сказать. Замдиректора музея я оставил на завтра Кире
Федоровне. Он был в шоке. Из него ничего нельзя было вытряхнуть.
- Не упустим чего-нибудь с ним, остынет ведь?
- Не думаю.
- Тогда до завтра...
3
Друзья называли его "Миня". Все прочие, в том числе начальство и
подчиненные, Михаилом Михайловичем. Он прошел длинные служебные ступени:
от стажера-следователя до прокурора следственного управления. К должности
добавлялось звание - "старший советник юстиции", что на армейском языке
называлось "полковник". Шел Щербе седьмой десяток, он стал грузным,
облысел, осталось немного седоватых волос, которые разглаживал, как бы
распределял по всему черепу. "Солидный человек должен иметь лысину, это
его опознавательный атрибут", - шутил.
Стоя у зеркала, собираясь на работу, он перевязывал галстук, потому
что прежний узел залоснился. Из кухни приятно пахло кофе, - жена готовила
ему завтрак. Была половина восьмого утра. Раздался телефонный звонок.
Щерба снял трубку:
- Слушаю.
- Михаил Михайлович? Это Скорик.
- Когда приехали?
- В шесть утра.
- Ну что там?
- Убийство и поджег с целью сокрытия.
- Когда появитесь?
- Хоть часок-другой посплю. Всю ночь "кололи". Во мне что, нужда
есть?
- Я в вас всегда нуждаюсь, - усмехнулся Щерба.
- Это я знаю. Что на этот раз?
- Труп. Профессор Гилевский из музея этнографии. Пока занимается
Паскалова. Но и вам, возможно, придется подключиться, ежели она
заспотыкается. Приходите к двенадцати.
- Хорошо...
Старший следователь областной прокуратуры Виктор Борисович Скорик мыл
руки, ополаскивал лицо, поглядывал на себя в зеркало, отмечая помятую
физиономию, покрасневшие воспаленные глаза. Сейчас попьет крепкого чаю с
бутербродом, поспит часа два и - на работу. Он уже почти спокойно
относился к тому, что Щерба все чаще подсовывал ему дела по убийствам.
Скорик многому научился у Щербы и у прокурора-криминалиста Адама
Войцеховского, язвительного и ироничного. Однажды чуть не поссорились. "Ты
прекрасно провернул это дело, просто молодец", - как-то сказал
Войцеховский. - "Ты что, подначиваешь? - вспылил Скорик. - Дело-то -
дерьмо, тут бы стажер управился", - но взглянув на Войцеховского, понял,
что это обычная его манера выдавать такие "похвалы". - "Ты что, за
первоклашку меня держишь? Подобных дел я уже штабель уложил", - сказал
Скорик. - "Штабель из поленьев или веточек? - поддел Войцеховский. -
