Проект: если пробурить достаточно глубокую скважину, то увидишь, что он
стоит над резервуаром геотермальных вод. Там и вправду очень жарко, но
недостаточно, чтобы запустить мотор, так что никакого тока не будет. Поэтому
на крыше установили сотню ротационных ветровых ловушек Даррье - их тут еще
называют яйцеварками. Сделали себе ветряные м!
ельницы, понимаешь? Правда, сегодня большую часть своих ватт Проект
получает от Ядерной Комиссии, как и все прочие. Но эти геотермальные воды
накачивают наверх, в теплообменник. Для питья вода слишком соленая, так что
в обменнике она просто греет обычную воду из системы водоснабжения вашего
Джерси. Впрочем, кое-кто полагает, что и эту воду тоже пить нельзя...
Наконец они вышли к какой-то стене. Бобби оглянулся назад. В мелких
озерцах на грязном бетонном полу отражались сучья и ветки карликовых
деревьев. Голые бледные корни переплетались в импровизированных баках с
гидропонной жидкостью.
- Потом вода поступает в цистерны с креветками, их там выращивают в
промышленных объемах. В теплой воде креветки растут действительно быстро.
Потом по трубам в бетоне воду качают сюда наверх, чтобы обогревать этот
этаж. Вот для чего на самом деле этот уровень - чтобы выращивать гидропонный
амарант, салат и тому подобное. Дальше вода снова уходит вниз, в резервуары
с сомами, а дерьмо креветок доедают сине-зеленые водоросли. Сомы питаются
водорослями - и все идет по новой. Или, во всяком случае, так было задумано.
Готов поспорить, никому из проектировщиков и в голову не могло прийти, что
кто-то решит забраться на крышу и скинуть роторы Даррье, чтобы освободить
место для мусульман. И многие другие перемены они тоже не предусмотрели.
Нынешние жители основательно переоборудовали "улей". Но на Проектах еще
можно достать чертовски хороших креветок... Да и сома тоже...
Они достигли стены. Стена, целиком стеклянная, была сплошь усеяна
бусинами сконденсировавшейся влаги. За стеклом, в нескольких сантиметрах,
виднелась вторая стена - что-то вроде ржавого стального листа. Выудив
откуда-то из блестящего балахона ключ, Бовуа вставил его в отверстие в голой
стальной раме, разделявшей две створки окна. Неподалеку со стоном ожил
мотор; широкий стальной ставень сложился, рывками уходя наверх, чтобы
открыть панораму, которую так часто воображал себе Бобби.
Они были, наверное, почти у самой крыши, высоко-высоко на Проекте,
потому что Большая Площадка казалась пятном, которое он мог бы накрыть
ладонями. Кондо Барритауна выглядели отсюда как простирающийся до горизонта
серо-белый заплесневелый ковер. Уже стемнело, и за последней волной кондо
Бобби смог различить далекое розовое свечение.
- Там ведь Муравейник, правда? Этот розовый свет?
- Верно, но чем ближе к нему, тем он непригляднее. Тебе хотелось бы
поехать туда, Бобби? Счет Ноль готов завоевать Муравейник?
- Господи, да... - Бобби прижал ладони к запотевшему стеклу. - Ты и
понятия не имеешь...
Действие дерма закончилось, и грудь и спину начало жечь огнем.
14.НОЧНОЙ ПОЛЕТ
С наступлением ночи Тернер вновь ощутил в себе грань.
Казалось, слишком много времени прошло с тех пор, когда он в последний
раз испытывал подобное ощущение. Но теперь он чувствовал себя так, словно
грань никогда не оставляла его. Он будто стал сверхчеловеческой ячейкой в
синхроцепи - ощущение, которое стимуляторы могут лишь имитировать. Такое
возможно лишь на полигоне, когда все готово для извлечения по-настоящему
крупной дичи и когда ты один в ответе за все - да и то лишь в самые
последние часы перед рывком.
Но сколько времени с тех пор утекло! В Нью-Дели он только проверял
возможные пути отступления для чиновника, который даже не был до конца
уверен, хочет ли он перейти под другую крышу. Работай Тернер на грани той
ночью в Чандни-Чаук, он, быть может, и смог бы увернуться от той "собаки".
Скорее всего - нет, но грань приказала бы ему попытаться.
Теперь же грань позволила ему свести в единый рисунок все факторы,
какие следовало учесть на данном полигоне, - как целые гроздья мелких
проблем, так и крупные проблемы-одиночки. Мелких было до черта, но никаких
по-настоящему серьезных обломов. Линч и Уэббер начинали потихоньку
вцепляться друг другу в волосы, а поэтому он устроил так, чтобы держать их
подальше друг от друга. Уверенность в том, что Линч - подсадка Конроя,
инстинктивная с самого начала, теперь усилилась. Когда ты на грани,
инстинкты обостряются, понемногу становишься телепатом. У Натана возникли
проблемы со шведскими грелками для рук - все, что было проще компьютерной
платы, сбивало мастера с толку. Тернер приставил к грелкам Линча - их
требовалось зарядить топливом, а Натану приказал выносить грелки наружу по
две за раз и неглубоко закапывать на расстоянии метра друг от друга вдоль
двух длинных полос оранжевой ленты.
Присланный Конроем микрософт наполнял голову содержащейся в нем
вселенной других постоянно меняющихся факторов: скорость воздушных течений,
высота самолета в воздухе, угол атаки, ускорение и гравитация, направление.
Несмолкаемой литанией всплывали из подсознания сведения о вооружении
реактивника: приборы наведения, траектории падения бомб, радиусы и коды
запуска, поисковые круги, счетчики боеприпасов. Конрой дописал к микрософту
простое сообщение - время прибытия самолета и подтверждение установки
дополнительной антигравитационной сетки для пассажира.
Тернер задавался вопросом, что делает, что испытывает сейчас Митчелл.
Предприятие "Маас Биолабс, Северная Америка" было встроено в изрезанное
переходами плато, гигантский обрубок скальной породы, вздыбившийся над
поверхностью пустыни. Досье биософта показало Тернеру фасад этого плато с
его горящими вечерним светом окнами. Плато возвышалось над морем сагуарий
как рубка гигантского корабля. Для Митчелла оно было и тюрьмой и крепостью -
его домом на протяжении девяти последних лет. Где-то в сердцевине плато он
совершенствовал гибридные технологии, уже более века не дававшиеся другим
ученым. Работая с человеческими раковыми клетками и отвергнутой, почти
забытой моделью синтеза ДНК, он создавал бессмертные гибридные клетки,
ставшие для этой технологии базовыми средствами производства, крохотными
биохимическими заводиками, бесконечно воспроизводящими искусственно
сконструированные молекулы, которые потом собирали в цепи и встраивали в
биочипы. Где-то там, в научном городке, Митчелл !
доживает сейчас свои последние часы в качестве самого знаменитого
исследователя "Мааса".
Тернер пытался представить Митчелла, которому предстоит совершенно иная
жизнь - его теперешняя кончится с переходом в "Хосаку", но оказалось, что
это довольно непросто. Да и так ли уж отличается закрытый исследовательский
центр в Аризоне от любого научного городка "Хосаки"?
В течение всего этого длинного дня в Тернере то и дело темной волной
поднимались закодированные воспоминания Митчелла, наполняя его странным
ужасом, который, казалось, не имел ничего общего с предстоящей операцией.
Тревожила узнаваемость, почти интимность образов, возможно, именно эта
тревога и порождала страх. Некоторые фрагменты как будто обладали гораздо
большей эмоциональной насыщенностью, чем можно было предположить по их
содержанию. Почему воспоминание о пустынном холле какого-то обшарпанного
общежития в Кембридже должно наполнять его виной и отвращением к самому
себе? Другим же картинам, которым по логике вещей полагалось нести в себе
некоторую степень чувства, странно не хватало эмоций. Вот Митчелл играет с
грудной дочкой на четырехугольнике пушистого паласа в доме, который он
снимал в Женеве. Ребенок смеется, тянет отца за палец. Ничего. Жизнь этого
человека, с точки зрения Тернера, была отмечена именно отсутствием событий.
Ученый был талантлив - это стало ясно довольно рано, честолюбив, наделен
способностью к расчетливым интригам и манипуляциям - подобный дар требуется
любому, кто мечтает стать ведущим исследователем. Если кому-то и было
суждено подняться по иерархической лестн!
ице корпорационной науки, то именно Митчеллу.
Сам Тернер оказался неспособен прижиться среди людей дзайбацу, в этом
мире, разделенном на племена с их бесконечной борьбой за выживание. Он
оставался вечным аутсайдером, непредсказуемым фактором, носимым по тайным
морям меж-корпорационной политики. Ни один служащий ни одной компании не был
способен на ту инициативу, какая требовалась от Тернера в ходе извлечения.
Откуда взяться у служащего, взращенного корпорацией, профессионально
небрежному умению Тернера менять свою лояльность при смене работодателей.
Или, может быть, его несгибаемому упорству с того момента, как согласованы
условия контракта. Когда ему еще не исполнилось и двадцати, его занесло в
охранную контору; это были времена, когда мрачная хандра в послевоенной
экономике только-только уступала дорогу импульсам новых технологий. Он
неплохо продвинулся в охране, учитывая отсутствие у него всяческих амбиций.
Он обладал осанкой пластичного мускулистого зверя, которая производила
впечатление на клиентов его работодателей,!
и он оказался сметлив и весьма расторопен. Умел носить одежду. Ладил с
техникой.
Конрой разыскал его в Мексике, где работодатель Тернера заключил
контракт на обеспечение безопасности для съемочной группы "Сенснета" - те
записывали получасовые эпизоды бесконечного сериала о приключениях в
джунглях. Когда появился Конрой, Тернер как раз заканчивал последние
приготовления. Он разработал контакты и посадил связника между "Сенснетом" и
местным правительством. Подкупил главного полицейского чина в городе,
проанализировал систему безопасности гостиницы, познакомился с местными
проводниками и водителями, перепроверил их биографии, установил цифровую
голосовую защиту на передатчиках съемочной группы, подобрал команду на
случай возникновения кризисной ситуации и разместил сейсмические сенсоры
вокруг скопления коттеджей "Сенснета".
Он вошел в бар гостиницы - продолжение вестибюля, выглядевшего как сад
или джунгли, - и нашел себе место за одним из стеклянных столиков. Бледный
мужчина с копной белых, вытравленных волос пересек бар, держа по стакану в
каждой руке. Одет он был в тщательно выглаженную армейскую рубашку,
выпущенную поверх джинсов, и кожаные сандалии. Мучнисто-белая кожа казалась
туго натянутой на угловатый череп.
- Ты отвечаешь за безопасность этих детишек из симстима, -
утвердительным тоном произнес бледный мужчина, ставя один из стаканов на
стол перед Тернером. - Мне сказал Альфредо. Так звали одного из барменов
гостиницы. Тернер поднял глаза на человека, который, судя по всему, был
совершенно трезв и, казалось, олицетворял собой всю самоуверенность в мире.
- Кажется, мы не представлены, - сказал Тернер, не делая ни малейшего
движения, чтобы принять предложенную выпивку.
- Неважно, - ответил Конрой, отодвигая стул. - Мы играем на одном поле.
- Он сел.
Тернер посмотрел на него в упор. Тогда Тернер выглядел как настоящий
телохранитель. В его осанке, в каждом движении жилистого тела читались
беспокойство и настороженность, и очень немногие из незнакомых людей
решились бы так небрежно вторгнуться на его территорию.
- Видишь ли, - сказал мужчина, - сейсмики, которые ты используешь, на
самом деле ни хрена не стоят. - Он сказал это так, будто комментировал
