выдумки. Кнехт, который казался себе в последние месяцы
довольно старым, в эту минуту ощутил себя сильным и молодым. У
него не было возможности долго отдаваться этому прекрасному
чувству, он не мог насладиться им до конца -- четверть часа,
отведенные для отдыха, почти истекли. Но светлое, радостное
чувство это нe покинуло его срязу: краткий отдых в магистерском
саду, перелистывание календаря-памятки все же чем-то обогатили
его. Он почувствовал не только разрядку и минутное, радостное
ощущение полноты жизни, его осенили две мысли, которые тут же
приняли форму решений. Первое; когда он состарится и устанет,
он сложит с себя высокие обязанности в тот самый час, как
только в композиции ежегодной Игры увидит докучливую
обязанность и не будет знать, что для нее придумать. Второе: он
решил, не откладывая, начать подготовку к своей первой
ежегодной Игре, взяв себе в товарищи и помощники Тегуляриуса,
-- это будет приятно и радостно другу, да и для него самого
послужит своеобразным трамплином, который даст ему возможность
вдохнуть новую жизнь в Парализованную дружбу. Ждать какого-то
толчка идя довода от другого -- нельзя, инициатива должна
исходить от него, Магистра.
А для друга тут найдется немало работы! Еще со времен
Мариафельса Кнехт носился с мыслью об одной Игре, которую он и
решил теперь использовать для своего первого ежегодного
торжества. В основу структуры и измерений этой Игры -- и в этом
заключалась его счастливая находка -- он хотел положить
старинную конфуцианскую ритуальную схему китайского дворика,
ориентированного по странам света, с его воротами, стеной
духов, соотношением и назначение хозяйственных и жилых
построек, подчиненностью их созвездиям, календарю, семейной
жизни, с его символикой и правилами закладки сада.
Когда-то давно, во время изучения комментариев к "И-Цзин",
мифический порядок и значение этих правил представлялись ему
как особенно привлекательное и милое его сердцу подобие космоса
и места, занимаемого человеком в мироздании; он нашел также,
что древнейший народный дух в этом традиционном расположении
удивительно гармонично сочетается с духом спекулятивно-ученым,
духом мандаринов и магистров. Он уже давно и с любовью, правда,
не делая никаких записей, лелеял этот план, и в голове у него
он сложился окончательно; лишь вступление на высокий пост
помешало Кнехту продолжить его разработку. Сейчас, в эту
минуту, он принял решение построить свою ежегодную Игру по этой
идее китайцев, а Фрицу, если он окажется в состоянии
проникнуться духом его замысла, он сейчас же поручит подготовку
общей композиции и перевода ее на язык Игры. Но тут сразу же
возникло препятствие: Тегуляриус не знал китайского языка.
Выучить его в такой короткий срок было невозможно. Впрочем,
если Тегуляриус будет строго придерживаться указаний Магистра и
Восточно-азиатского института, то, привлекши еще и литературу,
он сможет проникнуть в магическую символику китайского двора --
дело ведь не в филологии.
Фрицу понадобится для этого немало времени, особенно
потому, что он -- человек избалованный, не способен трудиться
каждый день. Необходимо немедленно дать всему ход. Приятно
пораженный, Кнехт улыбнулся: а ведь и впрямь этот столь
осторожный старый человек, сочинивший календарь-памятку,
оказался прав со своим напоминанием.
Уже на следующий день -- приемный час закончился ранее
обычного -- Кнехт вызвал Тегуляриуса. Тот явился, отвесил
поклон с несколько подчеркнутым смирением, принятым им теперь в
обращении с Кнехтом, и был немало удивлен, когда обычно столь
скупой на слова Кнехт, лукаво кивнув ему, спросил:
-- Ты помнишь, как мы с тобой еще в студенческие годы
словно бы поспорили и мне так и не удалось склонить тебя на
свою сторону? Спор шел о ценности и значении Восточноазиатского
института, особенно об изучении китайского, и я все старался
убедить тебя тоже заниматься в этом институте и изучить
китайский язык. Ну вот, вспомнил! А теперь меня берет досада,
что я не смог убедить тебя тогда. Как было бы хорошо, если бы
ты знал китайский! Мы бы с тобой славно поработали.
Он еще некоторое время поддразнивал друга, доведя его
любопытство до предела, и лишь после этого высказал свое
предложение: он-де намерен в самом ближайшем будущем начать
разработку плана ежегодной Игры, и если Фрицу это доставит
удовольствие, он просит его взять на себя основной труд, как
когда-то он перед состязанием выполнил основную работу для
другой Игры, -- Кнехт в ту пору гостил у бенедиктинцев. Фриц
взглянул на него с недоверием, пораженный до глубины души; он
был взволнован уже одним ласковым дружеским тоном и улыбающимся
лицом Иозефа, который в последние месяцы являлся ему только
повелителем и Магистром. Растроганный, обрадованный, принял он
предложение Кнехта, и не только как честь и выражение доверия,
-- он понял и оценил все значение этого благородного жеста: то
была попытка воскресить дружбу, раскрыть захлопнувшиеся было
двери. Тегуляриус отмел сомнения Кнехта относительно китайского
языка и тут же попросил Досточтимого полностью располагать им.
-- Отлично, -- резюмировал Магистр. -- Рад твоему
согласию. Итак, в определенные часы мы с тобой снова будем
товарищами по работе и по занятиям, как в те, столь далекие
теперь времена, когда мы сиживали вместе не за одной партией, и
не только разрабатывали, но и боролись за наши игры. Меня это
радует, Фриц. А теперь ты должен прежде всего освоиться с самой
идеей, на которой я намерен построить игру. Тебе необходимо
представить себе, что такое китайский дом и каковы правила,
соблюдаемые при его постройке. Я немедленно дам тебе
рекомендации в Восточноазиатский институт, где, уверен, тебе
окажут помощь. Нет, постой, мне пришло на ум кое-что получше:
попытаем счастья со Старшим Братом, отшельником из Бамбуковой
рощи, о котором я тебе когда-то так много рассказывал. Быть
может, он сочтет унижением своего достоинства или нежелательной
помехой вступать в общение с лицом, не знающим китайского, но
попытаться все-таки следует. Если он захочет, то способен и из
тебя сделать настоящего китайца.
Очень скоро после этого разговора Старшему Брату было
отправлено письмо с приглашением прибыть в Вальдцель в качестве
гостя Магистра Игры, где ему и будет сообщено, в чем
заключается обращенная к нему просьба. Но китаец так и не
покинул Бамбуковой рощи, Курьер привез от него письмо,
написанное тушью по-китайски. В нем значилось: "Почетно
лицезреть великого человека. Однако путешествие ведет к
препятствиям. Для жертвоприношения берут два сосуда.
Возвышенного приветствует младший". Это заставило Кнехта, между
прочим, не без труда, побудить Фрица поехать самому в
Бамбуковую рощу, дабы испросить приема и наставлений. Но
небольшое путешествие это оказалось безрезультатным. Отшельник
принял Тегуляриуса в роще с чуть ли не подобострастной
вежливостью, но на все вопросы отвечал дружелюбными сентенциями
на китайском языке и, несмотря на рекомендательное письмо
Магистра Игры, написанное на превосходной рисовой бумаге, не
пригласил прибывшего даже зайти. Расстроенный, так ничего и не
добившись, Тегуляриус вернулся в Вальдцеяь, привезя с собой в
качестве дара Магистру лястил, ва котором была нарисована
золотая рыбка, а над ней -- древнее китайское изречение.
Пришлось Фрицу отправиться в Восточноазиатский институт и уже в
нем попытать счастья. Здесь рекомендации Кнехта возымели
большее действие: посланцу Магистра Игры оказали всяческую
помощь, и вскоре он собрал все, что только можно собрать для
такой темы, не зная языка. При этом он сам увлекся идеей Кнехта
положить в основу Игры символику китайского дворика, примирился
со своей неудачей в Бамбуковой роще и забыл о ней.
Когда Кнехт выслушал отчет о безрезультатной поездке к
Старшему Брату, а затем, оставшись один, взглянул на речение и
золотую рыбку, его охватили воспоминания об атмосфере,
окружавшей этого удивительного отшельника, о том, как сам он,
Кнехт, гостил в хижине, вокруг которой всегда шелестели листья
бамбука и постукивали стебли тысячелистника, вспомнил он и свою
былую свободу, досуг студенческих лет -- весь радужный рай
юношеских мечтаний. Как хорошо сумел этот отважный и
чудаковатый анахорет удалиться от мира и уберечь свою свободу,
как надежно укрывала от всей вселенной тихая бамбуковая роща,
как глубоко и крепко вжился он в эту ставшую для него второй
натурой опрятную, педантичную и мудрую китайщину, как крепко
замыкало его год за годом, десятилетие за десятилетием, а своем
магическом кругу, сновидение его жизни, превратив его сад в
Китай, его хижину -- в храм, его рыбок -- в божества и его
самого -- в мудреца! С глубоким вздохом Кнехт оторвался ет этих
размышлений. Сам он шел или был ведом другим путем, и теперь
эадача заключалась в том, чтобы пройти этот предначертанный ему
путь, не заглядываясь на другой и не сворачивая в сторону.
Вместе с Тегуляриусом он составил план и во время
нескольких, с трудом вырванных часов сочинил свою Игру, передав
всю работу по сбору материалов в Архиве и записи двух первых
вариантов другу Фрицу. Новое содержание придало их дружбе новую
жизнь, новые формы, да и сама Игра, над составлением которой
они трудились, во многом обрела иные черты, обогатившись,
благодаря своеобразию и изощренной фантазии Тегуляриуса. Фриц
принадлежал к вечно неудовлетворенным и вместе довольствующимся
скромными результатами людям, которым свойственно без конца
поправлять всеми одобренный букет или накрытый стол, из
малейшего пустяка делать целую проблему, труд на весь день.
И в последующие годы Кнехт решил уже не менять раз
установившегося обычая: большая ежегодная Игра должна быть
делом двоих. Тегуляриусу это приносило двойное удовлетворение:
для друга и Магистра он оказался полезным и даже незаменимым в
столь важном деле, само же торжество ои отпразднует хотя к не
названным, однако элите хорошо известным соавтором ежегодной
Игры.
Поздней осенью первого года службы, когда друг его еще был
погружен в занятия китайским. Магистр в один прекрасный день,
пробегая записи в дневнике канцелярии, наткнулся на следующую:
"Прибыл студент Петр из Монпора, рекомендован Magister musicae,
передал приветствие от бывшего Магистра музыки, просит
предоставить ему кров и ночлег и допустить к работе в Архиве.
Помещен в гостевом флигеле для студентов". Что ж, студента
вместе с его ходатайством он мог спокойно предоставить людям из
Архива, это было обычным делом. Но вот "приветствие отбывшего
Магистра музыки" -- это уже касалось лично его. Кнехт попросил
вызвать студента. Тот оказался молчаливым молодым человеком,
вместе мечтательного и пылкого вида, явно одним из монпорской
элиты, во всяком случае аудиенция, предоставленная Магистром,
была для него не в диковинку. Кнехт спросил, что студент имеет
передать от старого Магистра музыки.
-- Приветствия, -- ответил студент, -- самые сердечные и
почтительные приветствия, Досточтимый, а также приглашение.
Кнехт попросил гостя сесть. Тщательно выбирая слова, юноша
продолжал: -- Как я уже говорил, глубокочтимый Магистр поручил
мне, если к тому представится случай, приветствовать вас. Он
просил также дать вам понять, что в самое ближайшее время и как
можно скорее он хотел бы видеть вас у себя. Он приглашает вас
или, во всяком случае, хотел бы, чтобы вы посетили его в самое
