болезни своей эпохи и в то же время непонимание глубинных
причин этой болезни, внутреннюю неуверенность и
противоречивость.
Роман состоит из трех, неравных по объему частей: вводного
трактата -- "популярного" очерка истории Касталии и Игры в
бисер, жизнеописания главного героя и произведений самого
Кнехта -- стихов и трех прозаических опусов, имеющих, в свою
очередь, форму жизнеописаний.
Прежде чем обратиться к истории знаменитого касталийца
Кнехта, летописец возвращается к далекому прошлому --
предыстории и истории возникновения Касталии. Якобы с позиций
далекого будущего в романе дается сокрушительная критика
общества XX века и его вырождающейся культуры, критика эпохи,
которую касталийский историк называет
"фельетонистической"{1_1_0_04} (от немецкого значения термина
"фельетон", что означает "газетная статья развлекательного
характера"). Надо сказать, что эти страницы Гессе нисколько не
утеряли своей злободневности и в наши дни, если употреблять
более современные термины, критика фельетонизма есть критика
так называемой "массовой культуры" буржуазного мира.
"Духовность" все больше и больше деградирует в
"фельетонистическую эпоху"{1_1_0_04}. На смену серьезным
занятиям науками и искусствами, самоотверженным поискам,
открытию новых законов и связей, созданию подлинных
произведений человеческого гения пришла пустопорожняя болтовня
о науке и искусстве. "Газетное чтиво" становится знамением
эпохи. Ученые и художники изменяют своему призванию, продаются,
так как их манят деньги и почести. Они более не служат своим
убеждениям, а развлекают и -- главное -- отвлекают своих
читателей. Армия интеллигенции трудится над писанием всякого
рода печатного хлама. Котируются анекдоты и мелкие происшествия
из жизни знаменитых людей или паукообразные сочинения, вроде:
"Фридрих Ницше и дамские моды в семидесятые годы девятнадцатого
столетия", "Роль комнатных собачек в жизни знаменитых
куртизанок" и т.п. Не наука, а профанация науки, проституция
духовного творчества. Слово обесценилось, наступила инфляция
слова. За ней скрывается ужасающая духовная пустота и кризис
морали, страх перед будущим, перед неизбежностью новой войны,
перед всесилием "хозяев".
В "фельетонистическую эпоху" много талантливых людей,
одаренных мыслителей. Этот век не является безыдейным, но, по
словам Гессе, он не знает, что делать со своими идеями, ибо в
глубине всего таятся страх и чувство обреченности. "Они
прилежно учились управлять автомобилем, играть в замысловатые
карточные игры и мечтательно отдавались разгадке кроссвордов,
ибо перед лицом смерти, страха, боли, голода они были почти
вовсе беспомощны... Люди, читавшие столько фельетонов,
слушавшие столько докладов, не изыскивали времени и сил для
того, чтобы преодолеть страх, побороть боязнь смерти, они жили
судорожно, они не верили в будущее". Гессе приходит к
убеждению, что подобная цивилизация исчерпала себя и стоит на
пороге крушения, и ничто не сможет ее спасти.
Эти угрожающие симптомы вызывали в "эпоху фельетонизма"
разную реакцию, рассказывает летописец Касталии в романе Гессе.
Одни все отрицали и не желали ничего видеть, другие заняли
циничную позицию -- "после нас хоть потоп", третьи впали в
глубокий пессимизм, и только одиночки стали добровольными,
верными жрецами-хранителями лучших традиций духовности.
Интеллектуальная элита выделилась впоследствии, смогла основать
"государство в государстве" -- Касталию -- и создать Игру в
бисер.
Гессе как бы спрашивает: как спасти личность и духовное
начало в период распада и крушения культуры. Может быть, одним
из путей спасения могло бы стать бегство от общества, уход
поэтов и ученых в мир "чистого искусства" и поисков "вечной
истины"? Для демонстрации и оценки этого пути Гессе создает
свою умозрительную экспериментальную Педагогическую провинцию.
Касталия Гете и Касталия Гессе -- как мало, в сущности,
между ними сходного! Две разные эпохи -- заря и закат эры
капитализма. Гете воплощает в Педагогической провинции мечты
художника, в чем-то опережающего время, -- об обществе,
преодолевшем противоречия -- будущем бесклассовом обществе.
Касталия Гессе -- иная, здесь предусматривается не
всестороннее, а только духовное развитие. Если касталийцы Гете
мечтали о переделке мира, то новые касталийцы удалились от
мира.
Как и "страна Востока", Касталия существует лишь в
воображении, хотя в ее пейзажах вновь оживает родная Гессе
южно-немецкая и швейцарская природа, Касталию часто называют
утопией, по нет в ее строе, в ее укладе, в технике ничего
утопичного, связанною для нас с обществом будущего. Наоборот,
на каждом шагу встречаются странные анахронизмы. Жизнь городков
внутри Касталии как бы застыла в своей средневековой
патриархальности, жизнь за пределами Касталии кипит ключом --
развитие промышленности, борьба партий, парламент, пресса.
Состязания по Игре в бисер передаются по радио, а ездят по
Касталии на лошадях. То же смешение старины я утонченной
современности ощутимо и в построении, и в языке "Игры в бисер".
Сам автор писал: "Имеется множество людей, для которых
Касталия реальна так же, как для меня". В другом случае он
объяснял: Касталия -- "не будущее, а вечная, платоновская, в
различных степенях уже давно открытая и увиденная на земле
идея". Неоднократные ссылки на универсальную платоновскую
академию, где занимались всеми науками своего времени, мы
встречаем и в самом тексте романа. Таким образом, Касталия для
автора -- абстракция, сложный символ, приют чистой
созерцательной духовности, в отличие от мира, пораженного
"фельетонизмом". Касталия напоминает "модель", построенную
ученым, всесторонне и критически рассмотренную "вероятность".
Все касталийцы принадлежат к Ордену служителей духа. От
полностью оторваны от жизненной практики. Здесь парит строгая
почти средневековая иерархия (двенадцать Магистров, Верховная,
Воспитательная и прочие Коллегии и т.д.), хотя места
распределяются только в зависимости от способностей. Для
пополнения своих рядов касталийцы находят и отбирают одаренных
мальчиков по всей стране, а затем обучают их в своих школах,
развивают их ум и чувство прекрасного, приобщают к математике,
музыке, философии, а главное, учат размышлять, сопоставлять,
наслаждаться "духовными играми". После окончания школ юноши
попадают в университеты, где обучение не регламентировано
жестким сроком, а затем посвящают себя занятиям науками и
искусствами, педагогической деятельности или Игре в бисер. В
Касталии нет ограничивающей специализации в формировании ученых
и служителей муз, здесь достигнут некий высший синкретизм науки
и искусства.
Как относится сам Гессе к придуманной им Касталии? На этот
вопрос трудно дать однозначный ответ. Вместе со своим героем
Кнехтом Гессе понимает, что у Касталии нет прочных корней в
реальной жизни, что, если она не переменится и не откажется от
своей замкнутости, ей грозит неминуемая гибель. Вместе с
Кнехтом Гессе любит и нежно оплакивает эту удивительную страну,
которая под его пером буквально оживает для читателя. Гессе
можно с полным правом назвать наследником и продолжателем
лучших традиций немецкой прозы ("традиционалистом", как он сам
себя с гордостью называл). При всем внешнем спокойствии
повествования стиль Гессе глубоко эмоционален.
Как реален и убедителен Эшгольц -- школьный городок, в
который мы попадаем вместе с Кнехтом; как великолепны горы, в
которых Кнехт странствует на каникулах, направляясь к Магистру
музыки; как тепло описан Вальдцель -- столица Касталии -- с его
средневековой архитектурой, бородатыми бюргерами и их веселыми
дочками, охотно позволяющими любить себя касталийским
студентам. Касталийцы живут в прекрасном окружении, Гессе
собрал вокруг них все самое ему дорогое. И в то же время они
живут вдали от реального мира с его тревогами и угрозами.
В Касталии "духовность" отделена наконец от буржуазного
"процветания" -- то, о чем всегда мечтал Гессе, но его
касталийцы принесли в связи с этим целый ряд тяжких жертв. Они
отказались не только от собственности, семьи, от счастья
индивидуального авторства (так, юношеские стихи Кнехта -- в
Касталии непростительный грех), но даже и от своеобразия
собственной личности, ибо уход от жизни, пребывание в атмосфере
чистой духовности губительно действуют на индивидуальность.
Касталийцы отказались от творчества как такового: от
новаторства, от поисков и движения, от развития, пожертвовав
ими ради гармонии, равновесия и "совершенства", Они отказались
от деятельности ради созерцания. Все их занятия бесплодны. Они
не создают нового, а лишь занимаются толкованием и
варьированием старых мотивов. Их развитие приводит к созданию
людей типа Тегуляриуса, типичных отщепенцев, гениев-одиночек,
которые в своем увлечении изощренностью и формальной
виртуозностью пренебрегают столь важной для касталийцев
"медитацией" -- созерцанием.
Медитация -- некое фантастическое занятие, подробно
описанное в романе Гессе, -- представляет собой
последовательность дыхательных упражнений и волевых приемов
сосредоточения и самопогружения, напоминающих приемы йогов. К
медитации все касталийцы обязаны прибегать периодически, а
также в моменты особого напряжения или волнений, ибо это
разрядка, гигиена умственной и психической деятельности. Но
медитация в романе, несомненно, имеет и более глубокий смысл:
она дарует не только полное отдохновение и овладение собой, но
и временное погружение в "ничто", полную отрешенность от
суетного, от "майя", что необходимо человеку для обретения
способности к духовной самодисциплине, к объективному взгляду
на вещи и к хладнокровному осмыслению своей деятельности.
Пренебрегая медитацией, касталийцы полностью утрачивают свою
способность к служению и сознание долга, они становятся
окончательно бесполезными.
Касталийцы обречены, ибо они аристократы, каста. Сословие
аристократов духа, замкнутое в себе и не служащее обществу,
неизбежно приходит к вырождению и гибели, считает писатель.
Недаром самое почитаемое занятие в Касталии, ее высшее
достижение, основа и смысл ее существования -- это таинственная
Игра в бисер, самый многозначный и сложный символ в этом
творении Гессе.
Писатель дает Игре в бисер, иначе Игре стеклянных бус (оба
перевода немецкого Clasperlenspiel, на наш взгляд, имеют право
на существование и дополняют друг друга), по видимости точное,
а в сущности ничего не определяющее определение: "Игра
стеклянных бус есть игра со всеми смыслами и ценностями нашей
культуры, мастер играет ими, как в эпоху расцвета живописи
художник играл красками своей палитры". Так же неопределенно и
загадочно стихотворение Кнехта, посвященное Игре. В основе
этого символа лежит давняя мечта философов и ученых о
всеобъемлющей системе, об универсальном языке, способном
выразить и сопоставить все открытые "смыслы", весь духовный мир
человечества. Игра -- это и религия, и философия, и искусство,
все в целом и ничто в частности. Это и символическое
обозначение утонченной духовности, прекрасной интеллектуальной
деятельности как таковой, поисков абстрактного смысла --
квинтэссенции истины. Для писателя Гессе близко также понимание
