полетов по большому кругу и малость с маршрута уклонились. Маршрут, сам
понимаешь, согласован. Юрий Александрович, иди сюда,- позвал главюра
президент.
Наш главюр тоже не крайняя сошка в <Оледе>. Юрист-международник, на трех
языках шпарит без акцента, еще пять лет назад его имя с уважением произносили
крупные зарубежные бизнесмены. Тогда он занимал крупный пост во внешней
торговле, да не пришелся ко двору новому начальству. <Баста,-
сказал он,- на дядю поработал бесплатно, пора себе пару копеек наковать>.
Пытались его различные менатепы соблазнять, всякие полупартийные морды, он
пришел в <Олед>. Пришел сам, первый человек без личного отбора президента
нашего. Мы как раз обсасывали интересную операцию с привлечением иностранного
инвестора, а он разложил нашу затею по косточкам, и каждый огрех сам по себе
вылез. Это не он такой грамотный, а мы валенки - тот инвестор его старым
приятелем был, и вообще он всегда с улыбкой подчеркивал: <У меня большой
жизненный опыт>.
В <Оледе> он за год имел столько, сколько за всю жизнь в совке не
заработал. Его знали везде, ему верили, а честность в бизнесе - самый
дорогостоящий товар. Мы, воруя и оплакивая бедную матушку Русь, никогда
бы не имели такого чистого фейса, не будь в штате <Оледа> такого юриста. С
его приходом из фирмы ушла суета, какая сопровождает действия
дилетантов; мы, бесспорно, были стоящими камешками, он огранял нас и
делал привлекательную оправу. Два года он не визировал ни одного
сомнительного контракта, не одобрял ни одной сделки с душком криминала.
А после... <Я так долго надеялся, что в этой стране не все воры и проходимцы
и хотя бы одна разумная голова есть наверху>,- сказал он и сам предложил
покопать глубже стираных джинсов и отмывания валюты. Когда в стране
начался ажиотаж с редкоземельными, <Олед> встретил его на шаг впереди
остальных джентльменов удачи. Сгодился наш подшефный авиаклуб, в коня
корм оказался: две <аннушки> плюс <восьмерка> занимались самым
прибыльным делом. Один полет в Каунас приносил русской церкви больше
свечек, чем все остальные кающиеся. Для покаяния мы могли бы спокойно
держать свечной заводик и ежедневно слушать <Многая лета <Оледу> и
штату его мучеников за святое дело...>, но мутная водица отстаивалась,
таможня и ОМОН перекрывали один за одним наши каналы, пришлось
исхищряться методом сброса.
- Юрий Александрович, убеди шеф-пилота в безопасности,- сказал
наш президент подошедшему главюру.
-А он не маленький,- усмехнулся главюр.
- И я так думаю,- кивнул президент.
- А этот чемоданчик,- президент взял из рук главюра кейс,- подтверждение.
Десять тысяч долларов детишкам не дают.
- Речистый! - засмеялся шеф-инструктор.
- Ладно, с Юрой хоть на край света.
- На край света не надо. Ему ночью в Штаты улетать.
- Красиво живете,- опять засмеялся шеф-инструктор.
- Можно подумать, ты у нас сирота,- попенял ему президент.
- Нет, почему,- стушевался шеф-инструктор.- С таким патроном
всегда в новых попонах ходим...
Немаловажная деталь: наш президент по совместительству был
директором малого коммерческого предприятия <Крыло>, куда входил этот
любительский авиаклуб. Диверсификация называется, а не диверсия против
экономики, как считает Рекунков.
- По коням,- скомандовал наш президент.
- Счастливого полета, Юрий Александрович. Остальное - как договорились.
Звони из Нью-Йорка мне в Цюрих. Они трижды расцеловались.
Кашлянул выхлопом мотор <аннушки>, закрутился пропеллер,
нырнули в самолет главпотех и Главпальто с продолговатым ящиком,
вынырнули тотчас, в проеме еще открытой двери улыбался нам и махал рукой
главюр...
В промозглых сумерках зачинающегося дня в свете дальнего
прожектора его улыбка была рассеянно печальной. Чего печалиться, думали
мы, у него своя брокерская контора в Нью-Йорке, а в продолговатом ящичке,
в хитрой штуковине с чувствительными амортизаторами, покоилось двадцать
кило ртути. <Рэд Меркурий>, четыре девятки, международный стандарт
качества. В Литве контейнер превращался в четыре миллиона долларов
чистоганом и наши литовские содруги имели столько же, да еще столько же
все прочие перекупщики, пока не войдет наш меркурий составным
компонентом в головки баллистических ракет и на недолгое время, как
самолет - перед взлетом, не замрет в зловещем ожидании.
<Выше голову,- казалось, подбадривает взглядом главюра наш
президент.- Отмучился ты, Юрий Александрович, с завтрашнего дня
начинаем честную жизнь>.
<Аннушка> порулила на взлет. Обслуга ушла греться в каптерку с
полосатым колдунчиком на крыше. Взлетит самолет, уедем мы. Возьмем
приготовленные загранпаспорта с многократными визами и, <Прощай,
немытая Россия...>.
И тут, как водится в жанрах авантюрного романа, случилась накладка:
путь <аннушки> пересекало такси. Из него - точь-в-точь Табаков из
<Семнадцати мгновений весны> - стремительно вырвался наш Боба в
длинном, развевающемся на ходу пальтеце с белыми обшлагами и ринулся
прямо под винт.
- Господи! - вырвалось у президента.- Как этот охламон здесь
очутился! - И погнал <мерседес> к <аннушке>.
Когда мы подъехали, Боба колотил ладонями в дверь самолета, требуя
открыть.
<ЧеКа, ОМОН, путч, ОБХСС!> - пронеслось в наших головах
стремительным потоком.
- Верните мне мою Луизу!- надрывался Боба у закрытой двери.
Нам полегчало, мы захохотали. Наш президент за шиворот оттянул
упрямого Бобу от самолета.
- С чего ты взял, что Луиза там? - орал ему в лицо президент под
ревущий аккомпанемент мотора.
- Там, знаю! Верните по-хорошему! - орал и Боба, выкручиваясь из
цепких рук президента.
Президент сделал руки крест-накрест, кивнул из фонаря шеф-
инструктор, и <аннушка> сбавила обороты. Засвербило под нашими
ложечками. Истинно говорят мудрые: не связывайся с дураками, самое
путное, что из этого получится, станешь сам дураком.
- Иди, ищи, олух царя небесного! - выпустил Бобу президент.
Разумеется, нашу крупную Луизу в ящичек для ртути не упрячешь,
хотя Боба удостоил вниманием и контейнерок.
- А это что? - спросил он тоном бдительного таможенника.
- А это не твоего ума дело! - разозлился президент.
- Наворовал и сбежать хочешь? - сорвался с тормозов Боба.
- Ах ты, тля! - озверел наш президент. Вот сейчас, с надеждой ожидали мы,
он даст Бобе приличного пинка, тот уймется, и не будет больше отступления
от сценария. Дальнейшее контролю и логике не поддавалось. Бог его знает,
зачем президент полез во внутренний карман, зачем вынул оттуда портмоне,
загранпаспорт...
Боба выхватил из рук президента паспорт и побежал к такси. Таксист
смекнул, что он лишний в этом сценарии, и, не дожидаясь своего клиента, дал
газ. Только красные стоп-сигналы мигнули в серой мгле.
Боба оглянулся и рванул к ближнему леску.
- Ах ты, сучий потрох! - Перекосило лицо президента. Мгновение - и он в
кабине самолета.
- Руля! - заорал он, выволакивая шеф-инструктора из кресла.
Взревел двигатель, мы заворожено следили за ускоряющимся бегом
<аннушки> поперек взлетного поля.
- Что он делает! - схватился за голову Главпальто.
- Да уж...- едва нашелся главпотех.
Самолет почти настиг Бобу, когда тот споткнулся и выстелился под
колеса. <Аннушка> проревела над ним. Боба шустро откатился в сторону, и,
догадались мы, президент потерял его из виду: резкие тормоза, разворот на
сто восемьдесят градусов, ускоряющийся бег и... каждому на роду написана
хотя бы одна роковая ошибка. На полной скорости самолет во что-то ткнулся,
сделал свечу носом в землю, и следом ахнуло в небо огненным столпом
рванувшегося топлива. Яркое пульсирующее пламя на миг отделилось от
зловещей, какой-то адско-зеленой кляксы под собою и опало.
- Мама моя,- первым опомнился Главпальто.- Двадцать кило
ртути! Ходу, Петрович!
Президентский <мерседес> вынес нас со свистом под жесткой рукой
главпотеха. Прочь отсюда, исчезнуть, раствориться...
Бедный наш президент, бедный главюр, которому так и не удалось
пожить в охотку на старости лет. По-человечески пожить.
Мы не искали глазами Бобу. Чтоб ты околел, проклятый! <Мерседес>
мы бросили, не доезжая окружного шоссе. Метров двести прошли пешком и
поймали частника.
Нас ждал другой самолет, надежный, не аэрофлотовское корыто с его
дурными вкусами и правилами,- <Швиссэровский> до Цюриха, а там видно
будет, зря, что ли, столько наворочено...
Мы окаменели, когда у стойки регистрации увидели нашего сраного
пинта. Он вальяжно пил <фанту> из баночки будто не по его вине погибли
сегодня люди, которым он в подметки не годился. Длинное пальто без следов
драмы, длиннющий шарф белой шерсти, который поутру мы приняли за
обшлага генеральской шинели Олега Табакова из <Семнадцати мгновений
весны>. Боба походил на Дурова.
Он пил <фанту> и, судя по всему, собирался лететь в Цюрих. Едва
объявили регистрацию, он направился в сектор таможенного досмотра.
- Козя...- хмыкнул главпотех.- Что делать будем? - шепнул в ухо
Главпальто главпотех.
- Не суетись,- ответил шепотом Главпальто.- Нам главное
взлететь, а там видно будет...
Загудел компьютер в голове главпотеха, вычисляя один истинный
маршрут Бобы.
- Слушай,- приник он к уху Главпальто,- не мы одни провожаем
Бобу. Вон те двое у табло, видишь, помахали ему, одного я знаю как
облупленного, генерал гэбэ, до отставки на цековских папочки заполнял.
- И что это может быть? - оживился Главпальто. - Тише ты...
Разрази меня гром, Боба от него чего-то на Запад перебрасывает. Смекаешь?
- Эге ж...- загудел и главпальтовский компьютер. Мы томительно
выжидали исчезновения Бобы за кабинками паспортного контроля.
- Ребята, я остаюсь,- неожиданно раздался голос нашего
осторожного главбуха. Он улетал позже нас в Лондон.
- Ты чего, Арсентьич? - не поняли мы.
- А что Арсентьич? - спрятал глаза под веки главбух.- Не станет <Оледа>,
еще что-то будет. У меня все чисто, отсижусь...
- Да ты подумай лучше,- загорячились мы.- Танки у окружной,
кровавая баня вот-вот.
- Я свое отпарился. Мне что красные, что белые... До моей
деревеньки танки не пройдут. Да и вам я еще пригожусь. И не это главное.
Мне тот Лондон что есть, что не было кадка соленых огурцов дороже... Не
верю я, что у мудаков наших что-нибудь получится. Отжили свое
красноперые, не поддержит их народ. А что ж, пару автоматов своим пацанам
да ящик гранат дам. Пусть поболе красноперых изведут. Вся вышла советская
власть. Не уговаривайте.
- Как знаешь, Арсентьич,- попрощались мы с главбухом, и он
степенно понес свой объемистый живот на выход. Оно и верно, старому
человеку ни берег турецкий, ни паспорт канадский не нужны. Мы когда-то с
удовольствием сиживали под его штрифелями в саду над Жиздрой, а после
знатной баньки наслаждались мочеными арбузами. А помидоры какие из
бочки, а огурчики, а гусек копченый! Эх... Дай Бог тебе и твоим пацанам,
умница, что попутно к дензнакам ты гранат наскирдовал.
Мы двинулись на регистрацию.
Прошли формальности. Наши кейсы остались нашими, никому не
приглянулись. Мальчики в зеленых погонах позыркали, сличая фото в
паспортах с нашими лицами - главное начальство страны, не меньше.
Унизительно, оттого привычно.
Боба не курил, мы расположились в салоне курящих. Он нас не видел,
на его челе отложилась важность какой-то миссии, которую он с чувством
глубокого удовлетворения выполнял.
Швиссэровский боинг стартовал, взлетел, забрался на заданную
высоту. Главпотех чего-то там нацарапал на листке из записной книжки,
подтолкнул Главпальто и поднялся. - Пошли потрошить пиита.
Мы остановились у кресла Бобы. Подобная немая сцена не под силу
даже великому Гоголю: самолетов тогда не было. Наш пиит словно
вымачивался в соляной кислоте.
- Здравия желаю, товарищ майор,- подбодрил его главпотех.-
Полковник Крюков.
- Здравствуйте, Борис Иванович,- добродушно улыбнулся
Главпальто,- подполковник Званский.
Боба - ни звука, только исчезал блеск его глаз, как у снулой рыбы.
Сейчас помрет или обделается.
