достать и вытянуть во всю длину свой прут.
- Не бойся, - улыбнулась Ксения. - Со мной не тронет. Без меня тоже
не тронет, - добавила она, подумав. - Правда, днем лучше выше третьего не
подниматься. Мало ли что...
Словно подтверждая ее слова, из дверного пролома донесся тяжелый
вздох. Ксения замерла на полуслове, прижала палец к губам и осторожно
пошла на цыпочках по ступенькам, а ребята за ней. Петро, нахмурившись,
вызывающе посмотрел на черную щель и плюнул в нее. Из щели в тот же миг
вылетел горшок с высохшим стеблем и, просвистев мимо его уха, врезался в
стену и рассыпался сухой землей. И снова тяжелый вздох.
Петро не стал обострять отношения с печальным метателем горшков и
быстро догнал друзей.
На восьмом этаже Ксения остановилась. На крышу вела ржавая лесенка,
но дверь туда была наглухо заварена, даже замок намертво приварен и весь
потек темными слезами окалины. Окно на лестничной клетке было забито
фанерой.
Ксения решительно толкнула дверь квартиры, но тут Уля придержал ее за
рукав и, выставив вперед ладони, сделал шажок, другой и остановился, как
вкопанный на полушаге. Медленно отступил и покачал головой.
Саркис и Петро отошли к стене. Ксения нагнулась к Уле, словно
обнюхала его волосы, а потом сердито посмотрела на полуоткрытую дверь,
присела, набрала горсть пыли и мелкого мусора, пошептала что-то над ней и
метнула ее в проем.
В квартире грохнуло, рассыпалось, ржавая лестница заскрипела, а потом
все стихло.
- Ты что увидел? - спросила Ксения деловито.
- Ничего, - честно ответил Уля, - просто не пускало.
В квартире было тихо, разбитая мебель щетинилась во все стороны.
Лохмотья драных обоев. Битый фарфор под ногами. Среди этого разгрома дико
и нелепо висела сверкающая, чистая, словно новенькая, хрустальная люстра с
целыми подвесками. Латунные трубки как будто начистили за минуту до их
появления.
Ксения опасливо посмотрела на люстру, схватила табурет без двух ножек
и с размаху ахнула по хрустальному великолепию. Саркис на миг зажмурил
глаза, ожидая веера осколков по всей комнате, и не увидел, как табурет
прошел сквозь люстру. Подвески, трубки, лампочки в матовых чашечках
задрожали и растаяли, остались только звенья тяжелой цепи, опущенной почти
до пола.
- Куда она делась? - тонким голоском спросил Петро.
- Не знаю, - пожала плечами Ксения, - мираж, что ли. Первый раз вижу.
Вокруг головы Петра закружила большая черная муха. Петро,
разглядывавший ворох длинной щепы - все, что осталось от шкафа, махнул
рукой, но муха нагло лезла в лицо. Петро прищурился и щелчком попытался ее
сбить. Промахнулся.
- Не трогай! - крикнула Ксения.
Муха закружила под потолком. Ксения скосила на нее глаза, перевела
дыхание.
- Кажется, ничего...
Муха жужжала все громче и громче, звук нарастал. Ксения попятилась к
двери, мальчики, заметив, как она побледнела, подались к ней.
В разбитое окно с гулом влетел большой рой мух и повис в воздухе. А
потом темный ком размазался по потолку и принял размытые очертания
человека, там, где было что-то вроде головы, круглая проплешина казалась
одним большим глазом. Мухи ползали, взлетали и садились, словно фигура
двигала руками. Вдруг мухи опять собрались в рой и вылетели наружу.
- Что это? - сипло спросил Уля.
- Это зомбик, - пояснила Ксения. - Если не давить мух, неопасный.
Они подошли к оконному проему и осторожно, чтобы не задеть острые
треугольники битого стекла, облокотились на подоконник.
Отсюда хорошо был виден темный холм университета, вырастающий из
зеленого буйства деревьев. Саркис посмотрел налево: там, далеко впереди,
проблескивала река и радуга почти касалась ее.
- Радуга наелась человечины и теперь пьет воду, - изменившимся
голосом пробормотала Ксения.
Распустив рыжим пламенем волосы, она смотрела на радугу сквозь
растопыренные пальцы и медленно водила пятерней перед глазами. Однажды Уля
видел, как бабушка так же смотрела на блики в воде. Он тоже растопырил
пятерню и повел перед глазами. Между пальцами образовалось слабое марево,
но сколько он ни вглядывался, разобрать ничего не мог.
Ксения опустила ладонь и повернулась к Саркису.
- Все у вас будет хорошо сейчас, все у вас будет хорошо завтра, но
через много лет все кончится очень плохо.
- Что кончится? - спросил Саркис.
- Все. - Потом, словно удивляясь себе, добавила: - Ну, все!
Взгляд Саркиса остановился на крыше здания. Там, где пронзенная птица
распластала крылья, появилась еще фигура, но не птичья. К струнам был
привязан за руки человек. Видно было, как он мотал головой.
- Арфу не видел? - спросила Ксения, посмотрела туда и охнула.
- Не надо бежать, только не бегите, - вполголоса уговаривала Ксения.
Но, незаметно для себя, они убыстряли шаги и последние этажи проскочили
бегом, даже ветер загудел в ушах. Потом, отдышавшись, Саркис сообразил,
что не так уж и быстро они спускались. Не ветер это гудел.
В квартире Ксения откинула крышку зеленой коробочки на стене в
прихожей. Положила палец на красную кнопку.
- Что за шум? - спросил дед Эжен, выходя из кухни.
- Человек на крыше, - ответил Уля, - привязан к арфе.
Старик почесал подбородок, взял кепку.
- Схожу, посмотрю, что он там делает.
- Не пущу. Сейчас патруль вызову! Ты голову себе сломаешь.
- Не сломаю. Я в театре часто бывал до оползня, внуков водил.
Пожарная лестница уцелела, а к ней широкая балочка ведет.
- А ты откуда знаешь? - с подозрением спросила Ксения.
- Не тебе же одной по руинам лазать! - засмеялся дед Эжен.
- Мы с вами... - начал Петро, но дед Эжен цыкнул на него.
- Если через полчаса не вернемся, зови патруль.
Он накинул на себя куртку и, виновато глянув на Ксению, ушел на
кухню, а через минуту вернулся.
Пока он ходил, Ксения достала чистый, но мятый платок и разодрала на
две половинки. Одну повязала на левую кисть, а вторую, после минутного
раздумья, протянула Уле. Уля понимающе кивнул и затянул ее у себя на
правом запястье.
- Бабушка к нитке хлебный мякиш подвешивала, - сказал он. - Если было
плохо, я нитку обрывал, и бабушка мне звонила. А когда она заболела, у
меня нитка оборвалась.
Саркис открыл ставень в комнате и посмотрел наверх. Птица, пронзенная
арфой, была видна. Приглядевшись, он заметил и руку, все остальное
исчезало за кромкой.
Дед Эжен и Ксения пересекли лежащие плашмя бетонные плиты и скрылись
в проломе стены.
Часы стояли на полке. Половина десятого. На завтрак они, конечно, не
успели, а вот к обеду хорошо бы... Саркис оглядел полки, потрогал
квадратную коробку, приподнял крышку - битком набита дискетами. В углу
комнаты на маленьком столике с причудливо гнутыми ножками - дисплей,
накрытый большой салфеткой. Машинка дряхлее, чем их лицейские развалюхи.
- "Полтергейст", - прочитал Уля наклейку.
На некоторых коробках надписей не было, а на других - "Пирокинез",
"Телепатия", "Проскопия". Уля чуть не выронил коробку с наклейкой
"Контагиозная магия" - в комнату неслышно вошел Митя и громко спросил:
- Это я вас вижу или вы меня видите?
Петро отскочил от окна и встал в стойку богомола, но увидев Митю,
расслабился.
Митя уселся на ковер, свел перед своим носом два пальца и медленно
развел их. Захихикал.
- Ты чего? - спросил Уля.
- Смешно! Третий палец с двумя ногтями. Ха!
Уля тоже свел указательные пальцы ногтями к себе и, глядя в угол
комнаты, медленно развел. Действительно, между пальцами как бы возник
третий, с ногтями по обе стороны. Улыбнувшись, Уля вставил между
указательными и средними пальцами карандаш и сказал:
- А теперь покачай ладонями, не разводя их.
Через несколько секунд Митя катался по ковру и визгливо смеялся,
держась за живот. Потом успокоился.
- Ну, я откинулся! - заявил он. - Такого захода я не знал.
Снисходительно улыбнувшись, Уля подсел к нему.
- А что ты еще умеешь? - спросил он Митю.
Саркис невнимательно прислушивался к их разговору, ходил по комнате
кругами, зашел на кухню, сжевал пару рыбных палочек, вернулся и снова
посмотрел на часы.
Петро прикрыл ставень и тоже посмотрел на часы. Все это ему не
нравилось. Человека зачем-то на крыше привязали, дед и дивчина зря пошли,
могут на дворников напороться. В Лицее рассказывали, что в заброшенных
домах дворники по квартирам шарят, старые вещи шукают: картины там, если
уцелели, бронзу, фарфор. Их патруль когда ловит, то руки ломает. Говорят,
раньше их на месте стреляли, а потом перестали, людей мало, а эти хоть и
поганые, но, может, какой прок и будет. С ворюгами, правда, разговор
короткий, но так им и надо!
Между тем Митя осведомился, куда делись дед и Ксения, а выслушав Улю,
вдруг забеспокоился и со словами: "Пойду поддержу их" - исчез у себя в
комнате.
Его ждали минуту или две, но Митя, наверно, ушел не за одеждой,
потому что, когда Саркис приоткрыл дверь, из комнаты потянуло дымом и
вчерашними запахами.
- Что ты с чумным трешься? - сердито сказал Петро Уле.
Уля, не отвечая, смотрел себе под ноги. Саркис увидел половинку
платка.
- У Ксении что-то неладно, - задумался Уля.
- Зову патруль! - Петро двинулся в прихожую.
- Погоди, только пятнадцать минут прошло, - Уля выжидающе посмотрел
на Саркиса.
- Значит, так, мы пойдем за ними, а через пятнадцать минут - зови, -
сказал Саркис и снова посмотрел вверх. Человек по-прежнему был привязан к
птице. Может, дед и Ксения уже поговорили с ним и теперь возвращаются?
9
Они быстро выбрались из нагромождения камней и разбитых панелей и
вышли к уцелевшей части некогда большого красивого здания.
Уля посмотрел вправо, влево, подобрал камешек и с силой ударил оземь.
Камень отскочил налево, и Уля решительно ткнул пальцем в сторону двери,
болтающейся на одной петле. Саркис с большей охотой пошел бы к остаткам
широкой лестницы, ведущей... Никуда она не вела и упиралась в огромную
бетонную плиту, когда-то рухнувшую сверху. Вонзившись в ступени, она
расколошматила их в пыль, а сама нелепо торчала, этаким каменным, в
трещинах, занавесом.
За дверью было сумрачно, но свет из дыр освещал длинный коридор и
темные проемы дверей в стенах его.
В конце коридора за поворотом оказался небольшой зал с вздыбившимися
остатками деревянного пола, а в углу - винтовая лестница. Уля с сомнением
оглядел ее, понюхал воздух, пожал плечами и медленно пошел вперед. Саркис
потрогал скользкие перила и, вздохнув, двинулся следом.
В полумраке казалось, что они кружатся на месте, держась за столб и
переставляя ноги по неудобным ступеням. Вскоре лестница вывела на
площадку. Крыша над этим местом была сорвана, и открылась картина
разрушений - половина здания лежала месивом камней, балок и плит, а
уцелевшая часть дикой глыбой возвышалась над осыпью.
До крыши еще было далеко. Они осторожно перелезли через толстые
трубы, обогнули большой покореженный бак и пошли по узенькому балкончику,
прилепившемуся к стене, стараясь не смотреть вниз. Дойдя до середины, Уля
насторожился и попятился. Саркис, ничего не спрашивая, тоже повернул.
Рухни сейчас этот железный балкончик, Саркис бы не удивился. Нюх Ули
на опасность восхищал его. И не завидно. Если рядом друзья, которые могут
все, плевать, что сам не тянешь!
Ничего не происходило минуту, две... Уля стоял, тяжело дыша, потом
достал из кармана часть платка Ксении и, закрыв глаза, помял его в ладони.
