приказал их предводитель. По-прежнему без усилий удерживая одной рукой
обвисшего дьякона в воздухе, Айвар другой дернул ремень.
Огромная дверь собора, дубовые балки дважды перекрывающие друг друга,
на мощных железных петлях, разлетелась во всех направлениях, щепки
рассыпались по всему двору. Изнутри послышались вопли, выбегали монахи,
кричали в ужасе.
Все смотрели на большую дыру, пробитую камНем. - Видишь, - сказал
Эркенберт. - Это подлинный метатель камней. Он бьет сильно. Его удара
никто не выдержит.
Айвар повернулся, презрительно взглянул на маленького монаха.
- Это не настоящий кидатель. Есть еще один, о котором ты не знаешь.
Но этот действительно бьет сильно. Сделай мне много таких.
***
За узким проливом, отделяющим Англию от земли франков, и еще за
тысячами миль расположена земля римлян. И там, за воротами собора,
большего, чем Винчестер, большего даже, чем Йорк, глубокая тишина. Со
времени великих основателей церкви папы пережили много бед и совершили
немало ошибок. Некоторые стали мучениками, другие вынуждены были бежать,
спасая свою жизнь. Тридцать лет назад князья сарацинов добрались до
самих ворот Рима и разграбили базилику святого Петра, находившуюся тогда
за стенами.
Больше этого не случится. Тот, кто теперь равен апостолам, наследник
Петра, держателя ключей Неба, устремился к власти. Добродетели:
скромность, чистота, нищета - это хорошо. Но они не выживут без власти.
И его долг перед скромными, чистыми и нищими - добиться власти. И
добиваясь ее, ему приходилось многих могучих свергать с их высоких
тронов. И все это проделал он, Николай Первый, римский папа, слуга слуг
Господних.
Старик с ястребиным лицом медленно гладил кошку, вокруг в молчании
сидели его секретари и помощники. Только что был вежливо отпущен глупый
английский архиепископ из города в Англии. Странное название у этого
города - Eboracum, кажется. Впрочем, из его произношения трудно понять.
Папа поручил дежурному кардиналу сопровождать архиепископа, оказывая ему
уважение и почести. Но сказал этот человек какую-то чепуху: новая
религия, вызов власти церкви, варвары с севера, приобретшие вдруг разум.
Паника и навеянные ужасом басни.
Однако это совпадает с другой информацией из Англии. Ограбления
церквей. Враждебность. Легкое отступничество. Есть и название для этого.
Лишение собственности. Это выбивает основание самой власти. И если об
этом станет известно, найдется немало подражателей, да, даже в землях
Империи. Даже в Италии. Что-то надо предпринять.
Но у папы и церкви есть и другие проблемы, гораздо более важные, чем
борьба английских и норвежских варваров из-за земли и серебра в стране,
которой он никогда не увидит. И прежде всего это раздел Империи, великой
Империи, основанной Карлом Великим, королем франков, коронованным
императором в этом самом кафедральном соборе на Рождество в 800 году,
поколение назад. Двадцать лет в Империи царил мир, и враги ее
ободрились. Вначале внуки Карла Великого стали сражаться друг с другом,
пока не договорились о мире и дележе. Германию одному, Францию другому,
а длинную неуправляемую полосу от Италии до Рейна третьему. А теперь
этот третий мертв, и треть империи снова делится между тремя, и сам
император, старший сын старшего сына, владеет едва девятой частью того,
чем правил его дед. И разве беспокоит это императора, Людовика Второго?
Нет. Он даже не смог отогнать сарацин. А его брат Лотар? Единственный
интерес в жизни - развод с бесплодной женой и женитьба на плодовитой
любовнице. Этого он, Николай, никогда не позволит.
Лотар, Людовик, Карл. Сарацины и норвежцы. Земли, власть, лишение
собственности. Папа гладил кошку и размышлял. Что-то говорило ему, что
здесь, в этой обычной далекой драке, о которой рассказал глупый
архиепископ, сбежавший от своих обязанностей, кроется решение всех
проблем.
Или он испытывает что-то похожее на страх? Приближается черная туча,
она будет все расти и расти.
Папа откашлялся: звук, похожий на треск сверчка. Первый из секретарей
тут же обмакнул перо.
- Нашему слуге Карлу Лысому, королю франков. Людовику, королю
Германии. Лотару, королю Лотарингии. Карлу, королю Прованса. Ты знаешь
их титулы, Теофанус. Всем этим христианским королям мы напишем одно и то
же...
- Знайте, возлюбленные, что мы, папа Николай, подумали о большей
безопасности и процветании всех христианских народов. И потому
приказываем вам, во имя будущего, чтобы вы совместно со своими братьями
и родственниками, королями Империи, предприняли следующее...
Папа медленно диктовал. Излагал план совместных действий. Единства.
Отвлечения от гражданской войны, которая разрывает Империю на части.
Ради спасения церкви и уничтожения ее врагов и даже, если архиепископ
Вульфхир сказал правду, ее соперников. - ...и наше желание таково, -
заключил сухой старческий голос, - чтобы в признание службы матери
церкви каждый человек в ваших армиях, который примет участие в этом
благословенном и освященном походе, должен носить знак креста на своей
одежде или доспехах.
- Ты закончишь письмо должными фразами, Теофанус. Завтра я подпишу и
запечатаю его. Подбери надежных вестников. Старик встал, держа кошку, и
неторопливо направился в свои частные помещения.
- Здорово он придумал насчет креста, - сказал один из секретарей,
деловито переписывая послание собственными пурпурными чернилами папы.
- Да. Он взял это из слов англичанина. Тот рассказал, что язычники,
насмехаясь над церковью, носят знак молота.
- Но особенно им понравится насчет процветания, - заметил старший
секретарь, усиленно посыпая письмо песком. - Он говорит им, что если они
сделают, что им сказано, смогут разграбить Англию. Или Британию. Как она
там называется.
***
- Альфред просит наших миссионеров? - недоверчиво переспросил Шеф.
- Это его собственное слово. Missionari. - В своем возбуждении Торвин
выдал то, что и так подозревал Шеф: что при всем презрении к христианам
он кое-что знает о их священном языке - латыни. - Этим словом они
называют людей, которые приходили к нам, чтобы обратить нас в свою веру.
Но я никогда не слышал, чтобы христианский король просил прислать людей,
чтобы отвратить от христианской веры.
- А Альфред хочет от нас этого?
Шеф сомневался. Он видел, что Торвин, несмотря на все его
самообладание, увлечен мечтами о славе, которую принесет это дело ему и
его друзьям среди верующих в Путь.
Но он уверен, что у этого призыва есть какое-то значение, и оно не
лежит на поверхности. Принц Альфред, насколько он знает, не интересуется
языческими богами и сам глубоко верит в Христа. И если призывает
миссионеров Пути в Вессекс, то по каким-то глубоко скрытым причинам.
Ясно, что это ход против церкви. Можно верить в христианского бога и в
то же время ненавидеть церковь. Но что этим выиграет Альфред? И как
будет реагировать церковь?
- Мы с жрецами должны решить, кто из нас отправится выполнять эту
миссию.
- Нет, - сказал Шеф.
- Опять его любимое слово, - заметил из своего кресла Бранд.
- Не посылайте жрецов. Не шлите норвежцев. Теперь есть достаточно
англичан, которые хорошо знают вашу веру. Дайте им подвески. Научите их.
Пошлите их в Вессекс. Они лучше говорят, и им легче поверят.
Говоря это, Шеф поглаживал резные лица на своем скипетре.
Бранд заметил это и раньше: так Шеф поступает, когда лжет. "Сказать
Торвину?" - подумал он. Или сказать Шефу, чтобы он мог лучше лгать,
когда понадобится?
Торвин, слишком возбужденный, чтобы сидеть, вскочил с места.
- Есть священная песня, - сказал он, - ее поют христиане. Они
называют ее nunc dimittis. В ней говорится: "Господь, позволь твоему
слуге умереть, ибо он исполнил свое предназначение". Я хотел сам спеть
ее. Уже много сотен лет их церковь растет и расширяется, захватила южные
земли, теперь захватывает северные. Они считают, что завоевали нас.
Никогда раньше не слышал я, чтобы церковь отдавала то, что захватила.
- Они еще ничего не отдали, - ответил Шеф. - Король просит тебя
послать миссионеров. Он не говорит, что их будут слушать и народ
поверит. - У них книга, у нас видения! - воскликнул Торвин. - Посмотрим,
что сильнее!
Послышался бас Бранда:
- Ярл прав, Торвин. Пошли на это дело освобожденных рабов-англичан.
- Они не знают наши легенды, - протестовал Торвин. - Что они знают о
Торе и Ньорте, о Фрее и Локи? Они не знают ни священные предания, ни их
тайное значение.
- Им это не нужно, - сказал Бранд. - Мы шлем их говорить о деньгах.
Глава 3
В это воскресное утро, как и в каждое воскресное утро, жители
деревушки Саттон в Беркшире в королевстве западных саксов по приказу
собрались перед домом своего господина Хирсвита, тана покойного короля
Этельреда. Говорят, теперь он тан короля Альфреда. Или тот все еще
принц? Им скажут. Глаза присутствующих блуждали по сторонам,
подсчитывалось, кто присутствует, кто посмеет нарушить приказ Хирсвита о
том, что присутствовать должны все, а потом посетить церковь в трех
милях отсюда и узнать закон Бога, который стоит за законом людей.
Постепенно глаза всех устремились в одну сторону. На небольшом
пространстве перед бревенчатым домом господина незнакомцы. Не
иностранцы, во всяком случае не явные иностранцы. Выглядят точно так же,
как сорок или пятьдесят остальных собравшихся, крестьян, рабов,
крестьянских сыновей: невысокого роста, в домотканых шерстяных рубашках,
стоят молча - шестеро. Но вблизи Саттона этих людей никогда не видели, а
в глубине сельского английского бездорожья это нечто неслыханное. Каждый
опирается на прочный длинный посох, окованный железом; похоже на рукоять
боевого топора, но вдвое длиннее.
Незаметно жители деревни отодвинулись от незнакомцев. Они не знали,
что означает их появление, но многолетний опыт научил их, что все новое
опасно - пока лорд не выскажет своего одобрения или неодобрения.
Открылась дверь бревенчатого дома, и вышел Хирсвит в сопровождении
жены и толпы сыновей и дочерей. Увидев опущенные глаза, свободное
пространство, незнакомцев, Хирсвит остановился, и его левая рука
автоматически легла на рукоять меча.
- Зачем вы идете в церковь? - неожиданно спросил один из незнакомцев;
от его голоса голуби, рывшиеся в мусоре, поднялись в воздух. - Сегодня
прекрасный день. Разве не лучше посидеть на солнце? Или поработать в
поле, если есть необходимость? Зачем идти три мили в Дрейтон и три мили
назад? И слушать, как вам говорят, что вы обязательно должны заплатить
десятину?
- Ты кто такой? - рявкнул Хирсвит, выступая вперед.
Незнакомец не дрогнул, он остался стоять на месте и говорил громко,
чтобы все могли слышать. Крестьяне заметили, что у него странный акцент.
Конечно, он англичанин. Но не отсюда, не из Беркшира. Может, даже не из
Вессекса.
- Мы люди Альфреда. У нас есть разрешение короля говорить с вами. А
вы чьи люди? Епископа?
- Какие вы, к дьяволу, люди Альфреда, - сказал Хирсвит, доставая меч.
- Вы иностранцы, я это слышу.
- Мы иностранцы, но мы пришли с разрешения, чтобы принести дар. Наш
дар - это свобода. Свобода от церкви, от рабства.
- Без моего разрешения вы не освободите моих рабов, - сказал Хирсвит,
приняв решение. И взмахнул горизонтально мечом, нацеливаясь на шею
ближайшего незнакомца.
Тот мгновенно поднял свой странный посох. Меч ударился о металл и
выскочил из непривычных рук Хирсвита. Хирсвит согнулся, ощупью отыскивая
рукоять, не смея оторвать взгляда от незнакомца.
- Спокойней, лорд, - сказал этот человек. - Мы тебе не хотим
