начинают противоречить друг другу. Стало быть, нужно найти человека,
хорошо осведомленного в открытых темах, и получить от него достоверные
сведения по темам закрытым. А затем выявить центр, ядро этой закрытости
тем. Даже названия деревень смогли помочь Эркенберту. Когда он составил
список всех деревень в округе, стараясь проверять сведения у людей
пришлых, у странствующих торговцев и погонщиков мулов, стало заметно,
что названия трех из них почему-то удивительно редко встречаются в
показаниях местных жителей, которые должны были бы хорошо их знать, -
это были Потайные деревни, так стал про себя называть их дьякон. А
дальше в самих Потайных деревнях, когда дьякон начал составлять списки
жителей, многих приметных людей удивительным образом забывали упомянуть
даже их близкие родственники. Этих людей дьякон не смог бы выследить и
найти. Но сами попытки отрицать их существование, совершаемые неопытными
лжецами, указывали Эркенберту, за кем нужно вести охоту. Даже когда ложь
была безобидной, лжецов наказывали, чтобы пресечь дальнейшие попытки
лгать дьякону. Те, кто попал под подозрения Эркенберта, рано или поздно
отправлялись в Сарай. Дьякон не верил в эффективность пыток, разве что,
как в случае с Маури, если заранее известно, что жертва знает тайну, и
притом известно, какую именно. Пытки отнимали слишком много времени, и
допрашиваемые придумывали слишком много такого, что звучало
правдоподобно, но не поддавалось проверке. Проще было воспользоваться
Сараем.
Самообладание Ришье окончательно его покинуло, когда солдаты отворили
дверь Сарая.
- Что там внутри? - хрипло спросил он.
- Заходи, сам увидишь, - ответил bruder Ордена.
Секрет был очень прост, и Ришье раскрыл его с первого взгляда. Внутри
вдоль всей длины строения шла толстая балка. С нее свисало около дюжины
тонких веревок. На каждой веревке с петлей на шее висел исчезнувший в
Сарае человек, со связанными руками, а ногами иногда едва не касаясь
пола. Некоторые из трупов раздулись в удушливой жаре закрытого помещения
и сделались неузнаваемы. У других, висевших день-два, на лицах был
написан страх и смертная мука. Среди них Ришье узнал двух perfecti.
Последний в ряду, самый свежий труп был трупом того, кого Ришье знал как
непримиримого врага еретиков, истового католика, хотя и из еретической
семьи. Он тоже был повешен.
Монахи достали трехногий табурет, подняли на него связанного Ришье.
Спустя мгновенье шея еретика оказалась в петле. Ришье уже чувствовал,
как веревка впивается в тело, и слишком живо воображал себе, как она
затянется туже. И ведь шейные позвонки не сломаются. Он будет умирать
долго и в одиночестве.
Один из монахов повернулся, лицо великана оказалось почти на одном
уровне с лицом Ришье, хотя тот стоял на табурете.
- Слушай, - сказал монах. - Слушай внимательно.
Германца почти невозможно было понять из-за слишком грубого акцента.
Было нечто ужасающее в том, что христиане не потрудились даже прислать
переводчика, словно их совсем не заботило, скажет что-нибудь
приговоренный или нет. Германцу было все равно, умрет Ришье или будет
жить. Он выполнит приказ, закроет сарай на ключ и беззаботно выйдет на
солнечный свет.
- Ты знаешь, где Грааль, ты говоришь мне, я привожу дьякона. Ты не
говоришь мне, я вышибаю табурет. Ты не знаешь, где Грааль, я вышибаю
табурет. В конце концов кто-то скажет. Веревок много, балка длинная. -
Монах ухмыльнулся. - Табурета хватает одного.
Его напарник захохотал, произнес что-то на непонятном языке. Теперь
засмеялись оба. Решив, что достаточно потратил времени на последнее
напутствие, первый монах отвел ногу для удара, а в эту секунду второй
уже двинулся к дверям. Он даже не собирался ждать, пока приговоренный
закачается в петле.
- Я знаю, - выдохнул Ришье.
Германец застыл с поднятой ногой.
- Ты знаешь?
Он что-то крикнул через плечо. Его товарищ вернулся. Они коротко
посовещались.
- Ты знаешь, где Грааль?
- Я знаю, где Грааль. Я скажу.
Впервые палачи выглядели растерянно, словно им не дали указаний на
такой случай или они забыли, что нужно делать.
- Мы приведем дьякона, - наконец сказал первый. -А ты... Ты стой
здесь.
Юмор последнего замечания тут же дошел до него, и он повторил его
напарнику, что вызвало еще один взрыв смеха. Ришье остался в темном и
зловонном сарае на табурете, стараясь, чтобы дрожащие ноги не
подкосились под ним. К тому времени, когда внутрь снова проник свет и
Ришье увидел обращенное к нему неумолимое лицо тщедушного дьякона, ясно
было, что еретик сломлен навсегда.
- Снимите его, - приказал Эркенберт. - Дайте ему воды. А теперь ты
расскажешь мне все, что знаешь.
И слова потекли из Ришье. Местонахождение. Необходимость иметь
проводника, причем если проводник, то есть сам Ришье, умрет, то им
никогда не найти Грааль. Как он вытаскивал реликвии. Одноглазый,
которого еретики сочли новым Мессией. Его лживость, его коварство.
Эркенберт дал еретику выговориться, уверенный, что человек, павший так
низко, никогда уже не отречется от своего согласия предать. Под конец
Ришье решился задать вопрос.
- Эти убитые, - прохрипел он. - Некоторые из них наши, а некоторые -
нет. Разве вам не придется отвечать перед вашим Богом - перед истинным
Богом - за католиков, которых вы убили?
Эркенберт дико глянул на него.
- Какое это имеет значение? - спросил он. - Бог даровал им милость
умереть за Него, и они будут вознаграждены. Неужели ты думаешь, что Бог
не узнает своих?
Глава 11
Эркенберт с сомнением и подозрением глядел на принесенную ему старую
деревянную лесенку. Он видел много реликвий: мощи святого Уилфрида и
святого Гутлака, святого Кутберта и Беды Достопочтенного, а однажды -
даже выставленный для обозрения кусочек подлинного Креста Господня. Но
никогда ему не доводилось видеть реликвию без всяких следов поклонения.
Лесенка выглядела так, словно крестьянин лет двадцать назад оставил ее
около поленницы и забыл сжечь. Она была старой, это дьякон допускал. И
выглядела она в точности как та побрякушка, которую одноглазый язычник
носил на шее.
- Ты уверен, что это Грааль? - спросил дьякон.
Предатель Ришье начал бормотать что-то в подтверждение.
- Не ты. Ты, Сигарт. Это ли та реликвия, которую ищет император?
- Она была надежно спрятана, - бесстрастно ответил Сигарт. - Глубоко
внутри горы, по пути полно ловушек. И засад тоже. Нескольких человек
потеряли. Но я вел эту крысу на поводке и жег много факелов. В конце
концов мы нашли ее. Странное место. Куча сожженных костей.
- Отвечай на вопрос!
Сигарт поморщился, будучи вынужден принять решение.
- Да, я думаю, это она. По крайней мере, они так думают. Рядом с ней
мы еще много чего нашли.
Он махнул большим пальцем, и подошли четыре человека. Еще один
повелительный жест, и они раскрыли принесенные мешки, высыпав содержимое
на грязный пол халупы, которую Эркенберт избрал своим пристанищем. У
дьякона перехватило дыхание при виде золотых блюд, кубков, кадильниц для
фимиама, предметов, которые, по всей видимости, предназначались для
божественных служб. Вернее, для идолопоклоннических служб, поправил он
себя. Во всяком случае, это не из имущества мирян, даже не из имущества
королей. У дьякона начало складываться определенное мнение. И тут его
взгляд упал на два неожиданных среди этой роскоши предмета. Книги. Две
штуки. Он поднял одну, раскрыл.
- Что это? - спросил он у безучастного ко всему Ришье.
- Это священные книги нашей... э-э, еретической веры. Их только два
экземпляра существует. - Ришье хотел было сказать "только два экземпляра
осталось", но какой-то внутренний голос удержал его.
- И что же в них священного?
- Они рассказывают о том... в них утверждается, что они рассказывают
о том, что произошло после... после того, как Христос был снят с креста.
- Об этом рассказывается в Евангелии от Никодима. Святая Церковь не
сочла его достойным включения в библейский канон, но относится к нему с
почтением. В христианских библиотеках есть много списков этого
Евангелия.
- Здесь рассказана другая история, - прошептал Ришье. Он не
осмеливался даже намекнуть, о чем идет речь.
С застывшим лицом Эркенберт принялся перелистывать страницы книги.
Латынь, на которой та была написана, не вызвала у него затруднений, хотя
секунду-другую дьякон кривил губы от презрения к варварским искажениям
языка. Затем его лицо сделалось еще более суровым и мрачным. Дьякон
дошел до утверждения, что Христос остался жив. Он не умирал. И не
воскресал. Сбежал, женился, растил детей. Отрекся от своей веры.
Отрекся от своей веры.
- Ты читал эту книгу? - спросил Эркенберт.
- Нет. Никогда.
- Ты лжешь. Ты знал, что в ней рассказана другая история. Сигарт! Что
ты сделал с людьми, которые были повешены в сарае?
- Выкопали могилу. Ждем священника, чтобы прочитал над ними
погребальную службу. Некоторые из них могли быть добрыми католиками.
- Погребальной службы не будет. Некоторые из них были заведомые
еретики. Еретики настолько гнусные, что не заслуживали бы похорон, если
бы не вонь, которая от них остается. Но вонь от этих книг еще сильнее.
Прежде чем заполнишь могилу, Сигарт, брось в нее это. Мы не предадим эти
книги очищающему пламени, пусть лежат и гниют вместе с гнилью их
авторов. И еще, Сигарт...
Их взгляды встретились, последовал едва заметный кивок. Сигарт
бесшумно извлек свой кинжал, одними губами спросил:
- Сейчас?
Еще один кивок. Уловив какой-то намек на происходящее, Ришье рванулся
к коленям дьякона, негромко бормоча:
- Я добыл вам Грааль, я заслужил наград...
Кинжал вошел сзади в основание черепа.
- Ты получил свою награду, - сказал Эркенберт распростертому ничком
телу. - Я избавил тебя от страха. Ты не заслужил исповеди и спасения. Вы
хуже, чем Пелагий, хуже, чем Арий. Они несли ложную веру, а вы... вы бы
оставили христиан вообще без веры. Не открывай эту книгу, Сигарт, ради
спасения твоей души.
- С этим все в порядке, magister, - добродушно сказал Сигарт. - Я не
умею читать.
- Чтение - только для мудрых, - подтвердил Эркенберт.
***
Двумя днями позже и на тридцать миль через горные проходы южнее
Эркенберт с точностью рассчитал время своего появления на императорском
празднестве. Три ночи подряд император оставался на поле битвы, чтобы
дать отдохнуть воинам, похоронить мертвых, разделить добычу из обоза
халифа и послушать, как армейские священники поют "Те Deum laudamus"
<"Тебя, Боже, хвалим" (лат.).> на алтаре, сложенном из трофейного
оружия. Сейчас император сидел во главе высокого стола в огромном
павильоне, все занавесы внутри которого были сорваны, чтобы пирующие
смогли разместиться в бывшем гареме халифа.
Эркенберт медленно вошел и предстал перед императором, его
триумфально сопровождали шесть "риттеров" Ордена в отполированных до
сверхъестественного блеска доспехах. Императорские менестрели прекратили
играть, слуги и виночерпии, осознавшие торжественность минуты, отступили
к обитым шелком стенам. Сам Бруно тоже понял, что сейчас произойдет
нечто важное, какое-то знаменательное событие. Его лицо побледнело от
зародившейся в сердце надежды. Он вскочил, и все разговоры мгновенно
стихли.
Эркенберт не сказал ни слова, лишь подошел еще ближе. Остановившись,
он повернулся, как бы слагая с себя роль главного действующего лица,
словно бы являя своей аскетичной фигурой в простой черной сутане образец
христианского смирения. Потом сделал Сигарту знак рукой.
Надувшись от гордости, риттер сдернул с Грааля богатое узорное
