-- Это Святой Грааль, -- подчеркнул он, -- мы на своем языке называем
его Seint Graal. Но прежде чем я объясню тебе, что это такое, поклянись, что
никому не расскажешь об услышанном в этом зале. Ты должен поклясться, что
станешь одним из нас. Ведь если сказанное здесь дойдет до чужих ушей, это
принесет... -- он сделал паузу, -- смерть христианству. Ты должен
поклясться, что будешь молчать! Чем ты поклянешься?
Шеф на мгновение задумался. По-видимому, эти люди не вполне себе
представляют, как с ним обращаться. Смерть христианства -- что ему до нее?
Им следовало бы знать об этом. Однако он не верил в возможность давать
ложные клятвы. Так можно накликать беду.
-- Я поклянусь вот этим, -- сказал Шеф, положив руку на свою пектораль.
Его отец, существует ли он на небе или только в воображении, не стал бы
беспокоиться из-за ложной клятвы или клятвы, принесенной чисто формально.
-- Я клянусь своим амулетом и вашим Святым Граалем никому не раскрывать
то, что услышу в этом зале.
Напряжение сидящих полукругом perfecti спало, как и напряжение самого
главного среди них, которого Шеф уже мог разглядеть: пожилой человек с умным
и хитрым лицом, лицом удачливого сельского купчика.
-- Хорошо же. До нас дошли слухи, что Святое Копье, которое носит
император, дал ему ты. Ты, следовательно, должен знать, почему это копье
свято. Это оружие центуриона, который пронзил распятого Спасителя.
Шеф кивнул.
-- Почему же вместе с копьем должна быть лесенка? Я скажу тебе. После
того как сотник пронзил Господа нашего и истекли кровь и вода, благочестивые
люди выпросили у римлян тело Спасителя. Это были Иосиф из Аримафеи и его
родственник Никодим.
При упоминании последнего имени все люди в капюшонах разом подняли руки
и осенили себя зигзагообразным знаком.
-- Они сняли тело с креста. И, конечно же, они воспользовались
лесенкой.
Эта лесенка и есть Грааль. Они положили тело на лесенку, чтобы отнести
его в каменный склеп, приготовленный Иосифом для человека, которого он
считал пророком. А теперь, король, я вот о чем попрошу тебя. Говорят, что ты
был крещен, воспитан христианином. Так скажи мне: что христиане могут
предложить верующим?
Шеф задумался. Вряд ли это была часть ритуала, вопрос прозвучал
искренне.
Ответа он не знал. Насколько ему помнилось, отец Андреас говорил, что
христиане должны оставаться христианами, а не то попадут в ад вместе с
язычниками. В ад? Или на небеса? Возможно, это и был ответ.
-- Они предлагают им жизнь, -- сказал Шеф. -- Вечную жизнь.
-- А как они могут ее предлагать? Как они осмеливаются обещать ее? Они
обещают ее, потому что, как они говорят, сам Христос воскрес из мертвых. Но
я могу тебе сказать кое-что. Он не воскресал в гробнице Иосифа. Потому что
он не умер на кресте! Он остался жив.
Глава посвященных откинулся в кресле, чтобы насладиться эффектом от
своих слов. Но его подстерегала неожиданность. Шеф категорически покачал
головой.
-- Ему пронзил грудь германский центурион. Он звался Лонгинус. Он
пронзил его копьем римских пехотинцев, пилумом. Я держал это копье, и я
видел удар.
-- Удар был нанесен. Но он пошел вбок. -- Perfectus отметил
непостижимую уверенность своего собеседника и продолжал: -- Возможно, у
распятых, у людей с поднятыми выше головы руками, поза необычная, и сердце
при ней смещается в сторону. И странно, что из раны вытекла вода. Может
быть, Лонгинус пронзил какой-то другой орган. Но когда Иосиф и Никодим после
праздника опресноков пришли с ароматами и мастями к сделанной ими гробнице,
чтобы помазать Иисуса, они обнаружили, что он жив. И по-прежнему завернут в
плащаницу.
Теперь настала очередь Шефа задуматься, постараться выявить истину.
Десять ночей назад ему приснился сон о человеке, ужасный сон о
человеке, очнувшемся от смерти со спеленутыми руками и с болью в сердце.
Однако такое вполне могло быть. Он знавал людей, оживших после битвы, когда
их товарищи уже приготовились опустить их в могилу, подобное случалось с
друзьями Бранда. И сам Бранд выжил после глубокой раны в живот. Такое бывало
нечасто, но бывало.
-- Что было потом?
-- Нескольким доверенным людям сказали правду. Но вскоре
распространились слухи, что пришедшие к склепу узнали Евангелие, Благую
Весть, и что гробница оказалась пуста и являлся ангел Господень. Что Христос
спускался в ад, чтобы спасти патриархов и пророков. Христиане считают, что
эта история исходит от Никодима, потому что тот разговаривал с Христом после
распятия. До сих пор они читают эту историю в своем ложном Евангелии от
Никодима. Но это неправда. Христос не умирал. И не являлся своим
приверженцам. Его выходили Иосиф с Никодимом и женщина, которую звали Марией
Магдалиной. Потом богатый Никодим тайно распродал свое добро, и то же самое
сделал Иосиф из Аримафеи, и все они, вместе с Христом и Магдалиной,
пробрались в нашу страну. Они покинули Палестину, из-за которой боролись
римляне с евреями, и отправились на другой край Внутреннего моря, но
находившийся в пределах древней Римской империи. Здесь они жили. Здесь они
умерли. Здесь они растили своих детей, детей Иисуса и Марии. И их семя не
сгинуло. Ведь все мы, народ гор, можем проследить наше происхождение от них.
И поэтому мы Сыновья Господа!
При последних словах в голосе его прозвучал триумф, и ему вторили все
сидящие в зале.
Да, подумал Шеф. Такая история христианам бы не понравилась. Но тут
есть неувязка, ведь если Иисус, происхождением от которого они гордятся, был
простым смертным, почему они объявляют себя Сынами Господа и почему верят в
Христа? У них сеть причина не верить. Но у них на все найдутся свои
объяснения, в точности, как у Торвина и Фармана. У верующих всегда готовы
объяснения.
-- И чего же вы тогда хотите от меня? -- тихо спросил он.
-- Грааль. Мы сохранили его. Сейчас он в глубочайших глубинах
Пигпуньента. Но император знает, что Грааль там, его люди каждый день копают
и копают. Мы боимся, что скоро он найдет реликвию, а также наши святыни и
заветы. Он уничтожит их, и вместе с ними все свидетельства нашего тайного
знания. Мы должны спасти их. Грааль и наши книги. Или прогнать императора.
Ты... ты пришел в нашу страну с нашим священным знаком на груди, ты прошел
наше сакральное испытание без помощи и подсказки, некоторые из нас думают,
что ты явившийся вновь святой Никодим! Мы просим тебя помочь нам.
Шеф поскреб бороду. Интересная история. Но гораздо интересней, как ему
выбраться отсюда. Он все еще во власти этих фанатиков.
-- Я не Никодим,-- заявил он. -- Но скажите-ка мне. Если я сумею
сделать то, о чем вы просите-а я не знаю, как это сделать, -- что вы тогда
сделаете для меня? Ваша вера -- не моя вера, и ваши беды -- не мои беды.
Какова цена? И вам следует помнить, что я богат.
-- Твое богатство -- золото. Мы, впрочем, слышали, что ты все время
ищешь новые знания, что ты и твои люди пытаетесь летать, сделать то, чего
никто еще не делал. Нам сказали, что ты хочешь узнать тайну греческого огня.
Шеф выпрямился, у него сразу появился интерес.
-- Вы знаете секрет греческого огня?
-- Нет. Этого мы тебе обещать не можем. Мы уверены, что никто в мире не
знает тайну, которую хранят всего-то несколько греков, и даже среди них,
возможно, каждый знает лишь малую ее часть. Но мы кое-что знаем об огне, и
то, что знаем, расскажем тебе. Если ты вернешь нам наши святые реликвии.
Красные отблески позади них уже угасли, зал освещался теперь лишь
чистым светом десятка ламп и выглядел, несмотря на каменные стены вокруг,
как и любая другая комната, где люди занимаются своими делами.
-- Я сделаю, что смогу, -- сказал Шеф.
________
20 стоунов = 127 кг; 25 стоунов = 160 кг (Здесь и далее примечания
переводчика.).
Порт напротив Балеарских островов.
Иосиф из Аримафеи, снятие тела и погребение упоминаются не только у
Иоанна, но во всех Евангелиях: от Матфея 27:57- 60, от Марка 15:43-46. от
Луки 23:51-53, от Иоанна 19:38-41.
Евангелие от Иоанна 3:4.
МОЛОТ И КРЕСТ IV
ИМПЕРАТОР И МОЛОТ
Гарри ГАРРИСОН и Джон ХОЛМ
http://bestlibrary.org.ru
Глава 1
Император римлян узнал теперь то, что на протяжении истории довелось
узнать уже многим измученным военачальникам: чем больше помощников в
серьезном и трудном деле, тем больше проблем, если только подчиненные не
настолько дисциплинированны, чтобы отказаться от самодеятельности и от
преследования собственных интересов. Те, кто хорошо знал императора,
заметили его побелевшие вдруг костяшки рук и зажатость шейных мышц.
Остальные заметили только тихий голос и внимание, с которым он слушал.
По-видимому, барон Бежье был на ножах с епископом Безансона. Их
отряды имели примерно одинаковую численность, сто человек и сто
двадцать, и считались средними по проявляемой лояльности и рвению. Оба
отряда пришли издалека, поэтому в них не могло быть тайных еретиков, но
не было в них и соотечественников императора. Их поставили в среднее
кольцо охраны из трех, которым Бруно окружил Пигпуньент, и они днем
патрулировали почти непроходимые кустарники, а в часы ночного отдыха
изнемогали в зное, поднимавшемся от обожженной солнцем почвы. Они
спорили из-за воды, как и вся остальная армия.
Барон считал, что епископ слишком рано снимает своих людей с
патрулирования, чтобы они первыми добрались до источника, напоили
лошадей и мулов, а людям барона потом приходится пить мутную воду. Как
будто на десять миль в округе где-то была сейчас немутная вода.
А в это время, думал Бруно, рабочие с кирками и лопатами все ближе и
ближе подбираются к главной тайне. Не далее как сегодня утром они
обнаружили в каменной стене, которую разбирали, потайной ход. Он вел от
замаскированных в стене ниш вниз к самому основанию крепости и выводил
наружу на дне ущелья - для бегства в том случае, если крепость не сможет
выдержать штурм. Бруно был уверен, что никто им не воспользовался. В
противном случае гарнизон не стал бы сражаться до последнего. Но где
есть один тайный ход, там может быть и другой. Время от времени шум
огромного военного лагеря перекрывался грохотом падающего камня, который
несколько десятков человек сковырнули подъемным механизмом с места и
сбросили в глубокое ущелье. У Бруно болела голова, по шее текли ручьи
пота, он чувствовал неистовую потребность вернуться на раскопки и
подгонять рабочих. Вместо этого ему приходилось слушать спор двух
дураков на языке, который он с трудом понимал.
Внезапно барон Бежье вскочил, ругаясь на своем диалекте. Епископ
демонстративно пожал плечами, притворяясь, что истолковал движение
барона как намерение уйти. Зевнув, он протянул через стол руку с
блеснувшим на пальце епископским перстнем: дескать, целуй перстень и иди
себе.
Разъяренный барон ударил по протянутой руке. Епископ, в чьих жилах,
как и у барона, текла кровь десяти поколений воинов, в свою очередь
вскочил, хватаясь за оружие, которого не носил. Барон мгновенно выхватил
свой кинжал, длинный и узкий misericorde, предназначенный для того,
чтобы колоть им в сочленения лат или в глазную щель.
Намного быстрее движения барона, быстрее, чем мог бы заметить глаз,
взметнулась рука императора, перехватив запястье барона. Гориллообразные
плечи перекатились под кожаными доспехами, которые все еще носил
император, - рывок, хруст костей, и барон врезался в стену палатки.
