мышиной змеей, возможно ринулся бы бесцельно во мрак и умер там -- не от
яда, потому что у мышиной змеи яда не больше, чем необходимо для ее
пискливой добычи, -- а от жажды и отчаяния. Но такой потный дух исходил от
Тьерри. Шеф сразу же понял, что Тьерри, видимо, обошел вокруг каменной
стены, под которой ему самому пришлось пролезать, наверняка все время как-то
следил за испытуемым и теперь устроил следующее испытание. И ждал, что
чужеземец в панике кинется прочь.
Шеф застыл как столп, почувствовал, что змея, освоившись, раздвоенным
жалом лижет его лицо, ощутил скольжение чешуи по шее, туловищу, ногам, когда
змея подумала-подумала и решила соскользнуть на землю, чтобы уползти
восвояси. После этого Шеф некоторое время стоял неподвижно. Не от страха.
Он начал приходить в ярость от того, что его постоянно ставят в
невыгодное положение, от мысли, что Тьерри беззвучно хохочет в темноте. Он
взял себя в руки, задумался, что же ему удалось узнать.
Эти люди его испытывали. Они не собирались его убить, уж это-то было
ясно.
Если бы они хотели убить его, он бы давно был мертв. Они его
испытывали. И они хотели, чтобы он выдержал это испытание. Им что-то будет
нужно от него, коль скоро он сможет выдержать их испытание. Что не помешает
им убить его, если испытания он не выдержит.
Самое разумное -- медленно продвигаться вперед и быть готовым к
очередным неожиданностям. Они постараются захватить его врасплох. "Не
реагируй сразу, что бы там ни оказалось". Он пошел вперед, осторожно
нащупывая опору для каждого шага и расставив руки -- для защиты и для
равновесия.
Кто-то обхватил его за туловище. И снова он не смог подавить дрожь и
отпрянул. Но это не было нападением. Потянувшиеся к нему спереди руки были
теплыми и голыми, это было объятие, а не захват. Неожиданно к груди его
прикоснулись губы. Шеф невольно протянул руки к человеку, который обнимал
его. К женщине. Он чувствовал, как в него упираются ее груди. Обнаженная
женщина. Он опустил руки, почувствовал ее ягодицы, почувствовал ее
мгновенный отклик и встречное движение, ее трущиеся вверх и вниз бедра.
Неделей раньше, терзаясь мыслью о своей импотенции, Шеф не смог бы
откликнуться. Но с тех пор у него появилась Свандис. Она пробудила его,
доказала, что страх и ужас, охватившие его после смерти королевы Рагнхильды,
поразили не тело его, а только разум. За прошедшее время она успела убедить
в этом Шефа с десяток раз, тело его возродилось и полнилось подавленными
юношескими желаниями. Не успел Шеф и подумать об этом, как его мужское
естество откликнулось и упрямо восстало. Женщина почувствовала его,
ухватилась обеими руками с хриплым победным смешком, начала оседать на
спину. Он мог бы навалиться на нее на камнях, овладеть ею в темноте, сжать
ее в объятиях, излить свое семя здесь, где никогда не бывает солнца.
Испытание. Не реагируй. Мысль о мраке и скрытых повсюду ходах холодком
кольнула Шефа в сердце. Женщина не сможет уйти, пока он держит ее в
объятиях, но потом все кончится, и что тогда? Она ускользнет в темноту как
змея, а он останется, одинокий и не выдержавший испытания. А его судьи, кто
бы они ни были, будут смотреть и издеваться.
Шеф распрямился, мягко отвел от себя руки женщины. Она рвалась к нему,
прижималась и стонала от страсти. Она лгала. Ее страсть была притворством.
Шеф высвободился из ее объятий, отпихнул ее на длину вытянутых рук.
Женщина извивалась, а он развернул ее, больно шлепнул, оттолкнул прочь.
Он услышал шаг-другой ее босых ног по камню, и тут вспыхнул свет свечи,
почти ослепивший привыкшие к тьме глаза. Она сняла со свечи колпачок, и
мгновение Шеф видел ее -- приземистую пожилую женщину, протискивающуюся в
расщелину скалы.
Шеф снова повернулся в направлении, в котором шел, и на этот раз в
испуге отскочил на два ярда.
Оказалось, что не дальше фута перед ним было лицо мертвеца, желтое,
истлевшее, с обнаженными зубами и глазными яблоками, держащимися на полосках
кожи.
Труп был подвешен к своду, а рядом с ним еще с полдюжины.
Предполагалось, что испытуемый увидит их в тот самый момент, как
исчезнет женщина, понял Шеф. Но ближайший труп находился с той стороны, где
у Шефа не было глаза, поэтому он ничего не заметил, пока не повернулся.
Возможно, это ослабило шок. И шок уже прошел -- ведь это всего лишь
испытание. Не реагируй. По крайней мере, теперь у него есть свет. Первым
делом Шеф подошел и взял свечу.
Трупы. Вряд ли они для испытания используют трупы своих
соотечественников. Своих мертвецов они здесь хоронят в скалах, так ему
рассказывали. У каждой деревни где-то есть свои тайные склепы, как в каждой
английской деревне есть церковный погост, а в каждой норманнской -- курганы
и площадка для погребальных костров. Нет, эти не похожи на деревенских. У
одного из них лицо мавра, у другого сохранились доспехи, не кольчуга, а
кожаный жакет франкского копейщика. Путешественники, возможно сборщики
налогов, попавшие в горах в засаду и сохраненные здесь для нужд ритуала.
Тела свисали на веревках, как туши в коптильне тролля Эхегоргуна. Но эти
были сухими, сухими как трут, мумифицировавшимися в холодной сухости горной
пещеры. Шеф зажал между пальцами кусочек ткани, раскрошил его. Да, сухие как
трут. Похоронить этих людей в земле он не может. Но кто бы они ни были, они
не должны вечно висеть здесь. Он сумеет устроить им своеобразные похороны.
Переходя от одного тела к другому, Шеф подносил свечу к обрывкам
одежды, следил, как пламя разгорается, перекидывается на иссохшую плоть. Он
шел вперед, а пещеру наполняли красные отблески, выявляли ее истинный
размер, высвечивали стенные росписи.
Перед ним оказалась еще одна скала, но высотой не больше футов восьми.
К ней, словно приглашение, была прислонена лесенка, до крайности похожая на
ту, что была у него на шее.
Здесь это неудивительно, подумал Шеф, приближаясь к лесенке. Настоящая
приставная лестница, с двумя тетивами и перекладинами поперек них, требует
плотницкого мастерства, чтобы врезать перекладины в пазы. А лесенку-kraki
может сделать любой, будь то на севере или на юге. в горах или в болотах.
Надо взять дерево, желательно ель. Очистить ствол и отрубить ветви, оставляя
лишь те, которые поочередно растут с двух боков, первая -- ступенька для
правой ноги, следующая -- для левой и так далее. Чтобы подниматься по такой
лесенке, нужно иметь чувство равновесия, но для ее изготовления мастерства
не требуется. Когда-то все лестницы были сделаны таким образом. Подобно
каменным орудиям, которые из нас сделали людей.
Шеф встал у основания лесенки, затем начал решительно взбираться
наверх, а позади него ярко пылали трупы.
ГЛАВА 16
Человек, который встречают Шефа у верха лесенки, самый молодой из
perfecti, растерялся, увидев, что над краем каменного уступа, на котором он
стоял; появилась голова короля варваров, и тот ступенька за ступенькой
продолжает подниматься. Он знал, что от него требуется, уже с дюжину раз
проделывал это. Если испытуемый пройдет через Утробу, выдержит испытание
Змея, Женщины, Смерти и по graduale выберется из Преисподней. тогда его
должен встретить самый младший член Совета, тот, кто самым последним прошел
испытание. Он должен приставить обнаженный меч к груди испытуемого и задать
ритуальный вопрос: как может человек родиться, будучи стар? неужели может он
в другой раз войти в утробу матери своей?
Но это должно происходить в темноте! У испытуемого должна быть лишь
крошечная свеча, символ тайного знания, он не должен ничего видеть до тех
пор, пока у груди его не окажется меч! Все это имело чисто ритуальное
значение, поскольку каждый кандидат, готов ли он был к испытанию или нет,
заранее знал и вопрос, и ответ на него. Но все-таки не полагалось видеть
спрашивающего с мечом до тех пор, пока не столкнешься с ним лицом к лицу.
В ярком свете пылающих мумий Шеф прекрасно мог разглядеть стоящего
наверху человека, острый меч в его руке, а также то, что человек не
собирался пустить оружие в ход. Позади этого человеке в обращенном к Шефу
полукруге сидело еще около дюжины людей в серых капюшонах. Они тоже должны
были оставаться невидимы до тех пор, пока не заговорят. Сообразив, что их
стало видно раньше времени, люди в капюшонах стали переглядываться, ерзать,
суетливо перешептываться. Встречающему и судьям поднимающийся из Преисподней
Шеф с каждым шагом казался все больше и больше, его тень угрожающе росла
перед ним, словно убитые из зала испытаний прислали своего мстителя. Золотой
венец на голове Шефа и золотые браслеты на его бицепсах отсвечивали в
красном зареве и метали гневные отблески на стены.
-- Зачем ты это сделал? -- прошипел встречающий. -- Я думал... --
Испытание уже пошло неправильно. Он вытянул меч вперед и обнаружил, что
человек, который много сильней, чем он, держит его за руку.
-- Попробуй еще раз, -- сказал Шеф.
-- Как может человек родиться, будучи стар? неужели может он в другой
раз войти в утробу матери своей?
"Вопрос из моего сна", -- подумал Шеф. Тогда он не знал ответа. Но он
только что подвергся испытанию и выдержал его. Ответ должен быть как-то
связан с самими испытаниями. Что-нибудь христианское или, по меньшей мере,
наполовину христианское. Как бы ответил отец Андреас? Раздумчиво, на том же
арабском языке, на каком к нему обратились, самом распространенном языке
пограничья, Шеф ответил:
-- Отбросить страх. И похоть. И страх смерти. И выйти из могилы.
-- Это не ответ! Слова неточные!
-- Но достаточно близкие, -- ответил Шеф.
Схваченное им запястье было тонким, запястье охотника или пастуха, а то
и священника, но не пахаря. Резким движением натренированных в кузнице рук
Шеф выкрутил запястье назад, услышал крик боли и звон упавшего на каменный
пол меча. Он отпустил руку встречающего, подошел к мечу и поднял его. Слегка
изогнутый, лезвие заточено с одного края, острие тонкое как иголка.
Оружие для удара в спину. С мечом в руке Шеф подошел к полукругу
сидящих людей в капюшонах и встал, грозно глядя на них сверху вниз.
-- Зачем ты... зачем ты сжег их?
-- Потому что они были людьми. Как вы и я. Я не против того, чтобы
убивать людей, но я не хочу, чтобы над ними издевались после смерти. На
Севере мертвых принято не только хоронить, но и сжигать. А теперь вот что.
Вы заставили меня прийти сюда, похитив мою женщину. Вы подвергли меня
испытанию, и я его выдержит. Вы должны были что-то сказать мне. Говорите.
Полагаю. что есть более легкий путь наружу, чем тот, которым пришел я.
Говорите свою речь и давайте разойдемся по домам. И ради всех богов,
зажгите еще свечей! Мне совсем не хочется разговаривать в темноте или при
свете погребального костра.
Глава совершенных колебался, видя, что инициатива от него ускользнула.
Однако это, может быть, и к лучшему. Во всяком случае, ясно, что этот
испытуемый, этот король -- человек незаурядный. Может быть, очень может
быть, что это и есть тот, кого они искали. Чтобы хоть чуть-чуть выиграть
время, глава совершенных откинул капюшон, мановением руки приказал, чтобы из
потайных ниш достали лампы и зажгли их.
-- Что это висит у тебя на шее? -- спросил он.
-- Это лесенка, мне говорили, что вы называете ее graduale. Сказал мне
это сам император Римский. Много лет назад и за много миль отсюда. Сидя на
зеленом холме около городской стены.
Perfectus нервно облизал губы. Он уже потерял инициативу в разговоре.
