возможность в мирных и более естественных условиях. О коттедже
в Куксвилле, естественно, не могло быть и речи. Дело кончилось
тем, что старые друзья Ольги Николаевны -- пожилой гвардейский
офицер, капитан Мартемьянов, и его жена, предложили ей
поселиться у них, где они смогли бы за ней присматривать. Жили
они в скромной квартире, расположенной над салоном красоты в
одном из беднейших кварталов Торонто, которой было далеко до
простора и великолепия Гатчинского или Аничковского дворца, но
стоявшая на краю могилы Великая княгиня чрезвычайно
обрадовалась такому предложению. Так многое в квартире четы
Мартемьяновых напоминало ей о прошлом. Перед иконами в ее
спальне теплились свечи. Она слышала милые ее сердцу звуки
родного языка. Капитан и госпожа Мартемьянова не щадили себя,
чтобы оказать любую помощь и утешить последнюю оставшуюся в
живых сестру их последнего Императора.
Прожив в изгнании свыше сорока лет, лишенная состояния,
последняя Великая княгиня умирала в бедности, но магия
знаменитого рода была все еще настолько велика, что притягивала
к себе внимание всего мира. На квартиру Мартемьяновых изо дня в
день приходили письма, выражавший сочувствие, тревогу, надежду
на выздоровление больной. Во время литургии во всех храмах и
монастырях Русской Православной Церкви в разных частях
свободного мира провозглашалась особая молитва "за болящую рабу
Твою Государыню и Великую Княгиню Ольгу Александровну" и
служились молебны о ее здравии. Из русского монастыря в
Нью-Йорке прислали чудотворную икону Божьем Матери, которая
находилась у постели больной. Из Калифорнии приехал ее друг,
епископ Сан-Францискский князь Иоанн Шаховский, чтобы в
последний раз причастить Великую княгиню.
Одним из последних лиц, приехавших повидаться с нею,
которого Ольга Александровна узнала, был сэр Эдвард Пикок.
Прибыл он 27 сентября. Сделав над собой усилие, она раскрыла
объятия и поцеловала ему руки, шепча при этом: "один из моих
самых старых друзей..."
После этого свеча, горевшая в ней, начала мигать, хотя и
не гасла еще в течение двух месяцев. 21 ноября Великая княгиня
впала в коматозное состояние. Три дня спустя, 24 ноября 1960
года, она скончалась, так и не придя в сознание. Это произошло
в 11 часов 35 минут вечера. Ей шел семьдесят девятый год.
В от вечер я должен был отправиться в Брантфорд, что
неподалеку от Торонто, читать лекцию. Когда я стал возвращаться
в Торонто, было уже поздно. В ночном воздухе попахивало
морозцем, все небо было усыпано звездами. Я уже подъезжал к
городу, и вдруг меня неожиданно охватило чувство одиночества. Я
остановил машину и посмотрел ввысь. Звезды сверкали ярче
обычного, и я понял, что Ольги больше нет.
Раздавшийся рано утром звонок подтвердил мое предчувствие.
В тот же день, но несколько позднее, у нее в спальне собрались
ее родные и близкие -- ее сын Тихон, чета Мартемьяновых и я --
на первую панихиду. Панихиду служил отец Дьячина, священник
русского православного собора в Торонто. С затепленными свечами
в руках, все мы преклонили колена, повернувшись лицом к
смертному одру. Последняя Великая княгиня обрела покой. Более
того: на лице ее была такая просветленность, какой я еще
никогда не видел. Я вслушивался в слова заупокойной молитвы, в
которой звучала пламенная надежда на то, что усопшая найдет
покой рядом со святыми Господа нашего. Но когда я посмотрел на
ее лицо, на простой деревянный крест в ссохшихся пальцах
усопшей, то понял, что молитва уже была услышана. Последняя
Российская Великая княгиня поистине опочила о Господе, и все ее
слезы осушил и все ее великие горести утишил Своей любовью Тот,
Который все эти тяжкие годы был ее другом и заступником.
Именно в этой комнате я сказал свое последнее "прости"
Ольге Александровне, великодушная дружба которой так много мне
дала и столь многому научила.
То, что происходило в дни, предшествовавшие похоронам,
казалось довольно жалкой попыткой возродить величие, которое
отошло в прошлое. В течение пяти дней гроб с прахом Великой
княгини стоял в соборе, чтобы с ним могли попрощаться все. День
и ночь несли караул у открытого гроба оставшиеся в живых
офицеры и нижние чины Гусарского Ахтырского Е.И.В. Великой
Княгини Ольги Александровны полка.
Церемония погребения состоялась 30 ноября после панихиды,
которая продолжалась почти три часа. Краткую поминальную
проповедь произнес епископ Афиногор, глава греческой
православной церкви в Канаде. Служба состоялась при соборе
представителей православных общин со всего Нового Света.
Открытый гроб, задрапированный Императорским штандартом,
был установлен на катафалк, окруженный стеной цветов. В ногах
гроба стоял щит, шитый золотом и серебром, увенчанный
Императорской короной с инициалами О.А. (Ольга Александровна).
В продолжение всей службы гроб охраняли ахтырцы. Пропето "Со
святыми упокой", отдано последнее целование, и крохотный гроб
закрыли и украсили Императорским штандартом и полковым
знаменем, спасенным одним из гусар и привезенным в Канаду
вскоре после революции.
В соборе было много народа -- яблоку негде упасть. Многие
из прощающихся вынуждены были остаться за стенами собора на
улице. Представители родовитого дворянства, канадские и
американские друзья Великой княгини и многие сотни русских
эмигрантов, принадлежавшие к различным сословиям, -- все стояли
вместе. Было совершенно очевидно, что собрались они здесь не
для того, чтобы воздать должное привычной традиции или
вспомнить ушедшее прошлое. Пришли они затем, чтобы сказать
последнее "прощай" горячо любимому другу, и такую дань своей
памяти наверняка оценила бы сама Ольга Александровна.
На лентах венков было множество августейших имен. Ольгу
Александровну вспомнили ее родные, разбросанные по всей Европе,
а из Нью-Йорка приехала ее двоюродная сестра Великая княжна
Вера Константиновна [Одна из дочерей Великого князя Константина
Константиновича (поэта К.Р.), скончавшегося в 1915 году,
который был похоронен в Великокняжеской усыпальнице
Петропавловского собора в Петрограде. Вторая дочь Великого
князя, Татьяна Константиновна, в 1960 году была игуменьей
Русского православного женского монастыря в Иерусалиме. Их
семейство, известное в старой России, как Константиновичи,
больше всех пострадало во время красного террора. Трое из пяти
сыновей Великого князя Константина константиновича -- князья
Иоанн, Игорь и Константин были брошены живыми в старую шахту
вблизи сибирского города Алапаевска в июле 1918 г. Брат
Великого князя, Дмитрий Константинович, был расстрелян в
Петрограде в июле 1919 г. По словам очевидцев, перед смертью он
молился за своих палачей.]
Всю свою жизнь Великая княгиня Ольга Александровна, по ее
же словам, "презирала политику". Разумеется, она всегда
держалась в стороне от нее. Однако, такое понятие, как
"политическая целесообразность" было затронуто и на ее
похоронах. За исключением датчан, ни один из представителей
значительного дипломатического корпуса, аккредитованных в
Торонто, не присутствовал на заупокойной службе в соборе.
Греческий консул объяснил неловкое положение, в котором
оказался, тем, что он пришел бы, как частное лицо, но не мог
присутствовать при отпевании, будучи "официальным лицом,
поскольку Греция признала коммунистический режим". Эстонец
привел гораздо более резкие доводы. "Мы выступали против
царизма в такой же степени, как и теперь -- против коммунизма",
-- заявил он. В американском консульстве за день до похорон
никто не знал о них. Какой-то чиновник поинтересовался, когда и
где они состоятся, но отказался сообщить, будет ли
присутствовать на церемонии кто-нибудь из сотрудников
консульства.
Как жестоко бы оскорбилась Ольга Александровна за честь
своей Семьи и как убийственно сыронизировала бы над собой. Она
наверняка сказала бы: "К чему столько хлопот по поводу похорон
какой-то старухи? Да и большинство иностранцев сомлели бы во
время заупокойной службы -- она ведь такая длинная".
В полдень все мы поехали на Йоркское кладбище. Небольшое
гроб, по-прежнему драпированный Императорским штандартом и
бело-сине-красным русским национальным флагом, был вскоре
опущен в неприметную могилу рядом с могилой полковника
Куликовского. Когда отец Дьячина приблизился к ее краю и бросил
на крышку гроба горсть русской земли, вряд ли у кого-нибудь из
присутствующих не блеснули слезы.
День выдался холодный, ненастный, по кладбищу гулял
ледяной ветер. Где-то совсем в другом мире остались
позолоченные купола и шпили старого Санкт-Петербурга,
великолепие Императорских бракосочетаний и траурных кортежей,
грохот орудий, оповещающих о рождениях и кончинах Царственных
особ. Стоя у могилы под стылым канадским небом, я вспомнил
последние слова Великой княгини.
За день до того, как она впала в беспамятство, я застыл у
ее постели. Какое-то непонятное чувство подсказало мне, что это
последняя наша встреча на земле. Она узнала меня. Глаза ее, в
которых я увидел несказанную усталость, осветились на миг, и
из-под одеяла появилась маленькая иссохшая рука. Наклонившись,
я поцеловал ее, и тут послышался едва различимый шепот:
-- Закат завершен.
Больше Великая княгиня не произнесла ни слова.
Когда ы сидели с ней в ее гостиной или же в саду в
Куксвилле, Ольга Александровна часто сравнивала свою жизнь с
чем-то, напоминающим медленный закат солнца: "Каждое событие в
моей жизни мне представляется залитым светом заходящего солнца,
и это придает картине особую ясность. Хорошо, что я так долго
ждала возможности поведать свою историю. Теперь я вижу и сужу о
людях и событиях гораздо вернее, чем была бы в состоянии это
сделать много лет тому назад".
Она поведала свою историю, свой рассказ о горячо любимой
племяннице, правду о Распутине, какой она представлялась Ольге,
о великолепии и терроре одновременно, о роскоши и лишениях. И
через всю эту ткань повествования, освещая самые мрачные
страницы жизни, проходила нитью из чистого золота
бесхитростная, как у ребенка, вера в Бога ее предков и ее
народа.
А под конец, изложив все факты ее наполненной событиями
жизни, Ольга Александровна позволила себе задуматься и о многом
другом. И мысли, высказанные ею, вполне могут послужить
эпилогом к этому повествованию -- повествованию о последней
русской Великой княгине.
Эпилог
У Великой княжны Ольги Александровны никогда не было
гувернантки. У нее было много наставников, которые преподавали
ей гуманитарные и иные дисциплины, не особенно вкладывая душу в
эти предметы. За всю свою жизнь у нее не было ни времени, ни
возможности заняться систематическим образованием. Ее нельзя
было назвать интеллектуалом. Она так и не научилась всесторонне
анализировать то или иное явление. Она или тотчас же схватывала
его сущность целиком, или же отказывалась от ее обсуждения.
Учитывая отсутствие у нее академического образования,
можно лишь поражаться осведомленности Великой княгини в
отдельных науках -- таких, как ботаника или история. Последняя
в особенности представляла собой неистощимый кладезь знаний.
Она изучала ее весьма своеобразно. Часто приходила к ложным
выводам, свободно поддавалась унаследованным предрассудкам и
делала заключения, которые резко расходились с мнением наиболее
