дома мод на рю де ля Пэ. Они находили ее в окружении стада
коров, в курятнике, возле цветочных грядок. Заставали ее
врасплох, когда она отдыхала или чинила простыню. Они даже
заглядывали в окна и заставали ее в те минуты, когда она
героически, но совершенно безуспешно пыталась справиться с
веником и тряпкой.
Некоторые из такого рода господ заявляли, что Великая
княгиня "чересчур уж проста" для лица такого, как у нее,
происхождения. Тут они ошибались. Именно ее происхождение
создавало вокруг нее своеобразную ауру. У Ольги Александровны
не было нужды ни принуждать себя, ни заноситься. Полная
сознания своего достоинства, она всегда оставалась самой собой
-- разговаривала ли она с королями или же с дорожными рабочими.
И какую бы черную работу она ни делала, она никогда не
менялась, оставалась Великой княгиней до самых кончиков ногтей.
Репортеры приходили и исчезали, вынужденные основываться в
своих рассказах не на том, что слышали, а на том, что видели,
поскольку хозяйка фермерского дома оставалась очень вежливой,
но немногословной.
Несмотря на все трудности, Канада положительно
подействовала на ее душевное состояние. Теперь Ольга
Александровна не была бедной родственницей, живущей в изгнании,
помнящей былой блеск, исчезновение которого постоянно
оплакивали ее более удачливые родственники.
Немецкая "Анастасия" была отнюдь не единственной
претенденткой на принадлежность к семье Романовых. Уезжая в
1925 году в Берлин, Ольга Александровна едва ли представляла,
сколько встреч подобного рода ей еще предстоит. По существу,
самозванцы обоего пола преследовали ее до конца жизни. В
разговоре со мной она сказала:
-- Хорошо, что я, можно сказать, приобрела иммунитет
против их атак на меня. Иначе они свели бы меня с ума. Я
надеялась, что наилучший способ общения с такими людьми -- это
равнодушие, но подобная политика не всегда срабатывала. Вы даже
не представляете, какими наглыми, черствыми и упрямыми бывают
некоторые из них.
Великой княгине стали докучать с самого начала. Какая-то
незнакомка принялась осаждать ее пространными посланиями.
Женщина, жившая в Торонто, не сообщала, кто она, а только
неоднократно намекала, что, поскольку она "очень близкая
родственница", то вправе просить о встрече с Ольгой
Александровной, чтобы поведать ей свою историю. Сначала Великая
княгиня не обращала внимания на письма. Однако, раздосадованная
назойливостью корреспондентки, она послала ей коротенькую
записку, указав в ней, что отказывается от встречи.
Однако это не остановило "очень близкую родственницу", а
только заставило изменить тактику.
-- Она стала присылать мне такие жалостливые письма, что
я, в конце концов, сжалилась и сообщила, что встречусь с ней,
но лишь один раз, -- рассказывала Ольга Александровна. -- Мы
договорились о дате, и муж поехал в Моффет, чтобы встретить
поезд из Торонто, но к нам в дом эту женщину так и не привез.
Как только он ее увидел, то сразу понял, что я не должна
встречаться с нею. По его словам, это было что-то ужасное. Не
представляю, как ему это удалось, но он разговаривал с ней на
платформе в течение долгого времени, а потом посадил на
ближайший же поезд, отправлявшийся в Торонто. Должно быть, он
что-то ей сказал такое, что заставило ее навсегда замолчать.
Больше я от нее писем не получала и не имею представления о
том, за кого она себя выдавала.
Другой самозванкой была еще одна чрезвычайно многословная
"Анастасия", жившая в небольшом городке в Иллинойсе. Она тоже
принялась бомбардировать свою "любимую тетю Ольгу" письмами. Ее
ничуть не заботило, что "любимая тетя Ольга" ни на одно из них
не ответила. Дама эта была владелицей салона красоты
"Анастасия" и, похоже на то, преуспевала. Спустя какое-то время
даме из штата Иллинойс надоело писать в Канаду. Она отправилась
в Торонто собственной персоной, полная решимости заставить
"любимую тетю" встретиться с нею. Иллинойсская "Анастасия"
намеревалась добраться до самого Кемпбеллвилля, но в Торонто до
нее дошел слух, заставивший ее поспешить в немецкое
консульство.
Приблизительно в это время госпожа Андерсон обратилась в
ряд германских судов с иском, цель которого состояла в том,
чтобы потребовать юридического признания ее претензий. Гневу и
возмущению Ольги Александровны не было предела, когда в Торонто
прилетели два немецких адвоката с тем, чтобы уточнить некоторые
подробности ее визита в Берлин в 1925 году. Германский консул
упросил Великую княгиню дать им короткое интервью. Первой ее
реакцией было отказать в просьбе: она не хотела больше слышать
об этой истории. Однако консул продолжал уговаривать ее, и в
конце концов она согласилась на встречу, правда, очень
неохотно. "Короткое интервью" оказалось бесконечным, и Ольге
Александровне пришло в голову, уж не пытаются ли заманить ее в
ловушку и заставить отвечать на вопросы, которые ей были не
вполне понятны. Рассерженная и усталая, она поднялась и
заявила, что ей больше нечего сказать, и вышла из комнаты.
Сконфуженный консул последовал за ней, бормоча извинения. В
коридоре они едва не наткнулись на иллинойсскую "Анастасию".
Узнав о приезде адвокатов в Торонто, она ждала консула, чтобы
просить его принять ее. Она намеревалась заявить о собственных
претензиях и обвинить немецкую "Анастасию" в мошенничестве.
Иллинойская "Анастасия" услышала, как рассыпался в извинениях
немецкий консул, обращаясь к "ее Императорскому Высочеству".
Мгновенно сообразив, кто находится перед нею, дамочка бросилась
к Великой княгине, восклицая: "Тетя Ольга! Дорогая тетя
Ольга... Наконец-то..."
Вне себя от гнева, Великая княгиня прошла мимо, не
взглянув на "племянницу". Впоследствии Ольге Александровне
стало известно, что "Анастасия" из Иллинойса пыталась завоевать
себе сторонников в Иллинойсе, заявив, что она узнала "свою
дорогую тетю" по верхней губе.
-- В первый и последний раз в жизни мне стало известно, --
едко заметила Ольга Александровна, -- что меня можно узнать по
какой-то таинственной особенности очертаний моей верхней губы.
Полагаю, что эта женщина вернулась в свой салон красоты в штате
Иллинойс. Она, по крайней мере перестала тратить деньги на
марки, прекратив писать мне.
Мы рассказали лишь о двух из многих самозванок. Некая
дама, обитавшая в роскошной вилле на берегу озера Комо,
выдавала себя за великую княжну ольгу Николаевну, старшую дочь
Императора Николая II. Она в свою очередь называла немецкую
"Анастасию" самозванкой, поскольку имелись неопровержимые
доказательства того, что все ее "сестры" были злодейски убиты в
1918 году. Претендентка с озера Комо, по-видимому, располагала
значительными средствами. Те, кто встречался с нею на ее вилле,
свидетельствовали о том, что дом ее был полная чаша. Она якобы
была помолвлена с господином "королевской крови", имя и
национальная принадлежность которого остались загадкой.
Появилась "Анастасия" даже в Японии! Православный епископ из
Токио, старинный друг Великой княгини, писал ей, что эта
женщина "взбудоражила всю Азию. Вы должны что-то предпринять,
чтобы положить этому конец", -- умолял он Ольгу Александровну.
-- Но что я могла поделать? -- обратилась ко мне Великая
княгиня. -- Все мои родственники, как и я сама, располагали
убедительными доказательствами Екатеринбургского злодеяния. Как
жестоко было со стороны этих авантюристок выдавать себя за моих
племянниц лишь ради того, чтобы извлечь материальную выгоду. Но
я не могла ничего поделать. Не могла же я опуститься до того,
чтобы заняться разоблачением их недостойных уловок. Мне ничего
не оставалось кроме того, чтобы не обращать на них внимания.
Однако все это доставляло мне мучения, -- сетовала Великая
княгиня.
Однажды вечером -- Ольга Александровна и ее супруг жили
тогда уже в Куксвилле -- послышался стук в дверь. Полковник
подошел к ней и открыл. Там стоял низенький, с неприятными
чертами лица, мужчина. Улыбнувшись, он произнес по-французски:
-- Полагаю, что, спустя столько лет, вы меня не узнали. Я
Алексей. Не могу ли я видеть тетю Ольгу. Я принес ей рассказ о
моей жизни.
Великая княгиня услышала эти слова и чуть не упала в
обморок. Полковник попытался помешать пришельцу войти в дом, но
тот проскользнул в жилую комнату и, положив на стол засаленную
объемистую рукопись, начал пространный рассказ о каких-то
солдатах в Екатеринбурге, которые сжалились над ним много лет
назад.
-- Я был тяжело ранен, но жив, и они вытащили меня
украдкой из подвала. Потом передали меня французам. Один офицер
усыновил меня и увез во Францию. Я всегда знал, чей я сын, но
не хотел делать это достоянием публики. Но, полагаю, настала
пора сделать это. Я написал рассказ о своей жизни. Прошу
прощения, я совершенно забыл русский язык.
Для хрупкой Великой княгини, слушавшей всю эту дикую
историю, тот вечер был, должно быть, один из самых кошмарных в
ее жизни. Она давно заставила себя смириться с ужасом
Екатеринбургского злодейства. Горячо верила, что Державный брат
ее вместе со всей своей Семьей почиют о Господе. Постоянно
молилась о них и хранила память о них. Даже тогда, когда она
решила рассказать мне свои воспоминания, она почти не упоминала
об Екатеринбурге, да и я не расспрашивал ее. Я знал, что мысль
о нем не переставала терзать ее.
И здесь, под крышей ее собственного дома, какой-то
неопрятный французик все говорил и говорил об ужасах той
июльской ночи 1918 года. Полковник, верно, готов был вышвырнуть
непрошенного рассказчика вон. Но Великая княгиня слушала его.
-- Нам было очень жаль его, -- рассказывала она, -- и мы
согласились прочитать его рукопись, хотя разумеется, он был мне
племянником не в большей степени, чем вот этот пес, лежащий
возле камина.
В конце концов, человечек разрыдался и признался в обмане.
Рассказал, что он француз, что плавал на судах, а теперь
работает мойщиком посуды в Нью-Йорке. Слушая Ольгу
Александровну, я хорошо представлял себе, каких мучений стоил
ей тот вечер. Но она сказала: "Нам было очень жаль его", и
только.
Очередная "Анастасия" появилась совсем недавно, в начале
1960 года. Женщина эта, личность которой так и не удалось
установить, была настолько настойчивой, что начальник
монреальской полиции решил откомандировать одного из своих
сотрудников в Куксвилль.
-- Меня спросили, не разрешу ли я показать цветной фильм
обо мне этой женщине в Монреале. Я согласилась. Я решила
положить этой глупой затее конец -- раз и навсегда.
Однако спустя несколько недель, когда Великая княгиня
лежала, тяжело больная, в одной из больниц Торонто, в
помещение, отведенное Великой княгине, вошел полицейский из
Монреаля в сопровождении последней самозванки, несмотря на
табличку на дверях "Посетителям вход воспрещен".
Раздосадованная Ольга Александровна закрыла глаза, притворяясь
спящей, в надежде, что ее оставят в покое, и тут услышала слова
"Анастасии":
-- Помню, она всегда делала вид, что ей плохо, когда она
хотела попросить чего-нибудь у моего отца.
-- Нужно вам сказать, -- заявила мне Ольга Александровна,
когда я пришел навестить ее и возмутиться тем, что от нее
узнал, -- что я никогда и не падала в обморок и не
притворялась, будто мне плохо, в присутствии Ники. Мне не было
нужды притворяться перед ним. Знаю, я часто досаждала ему, и я
