было доказано самым недвусмысленным образом: вооруженная гвардия стала
охранять его круглые сутки. Из скромного домика на улице Нерисант он
перебрался в роскошно обставленные неприступные покои на верхнем этаже
"Гробницы", вековую резиденцию Главного смотрителя темницы; а с
единственного оставшегося у него пленника-чародея, Хорла Валёра, тюремщики
не спускали глаз. Старику запретили разгуливать по дому на улице Нерисант,
получать и отправлять письма. Его перевели в "Гробницу" - разумеется, в
теплую, светлую и хорошо обставленную камеру, но с решетками на окнах и
засовами на двери, у которой несли караул двое вооруженных гвардейцев; ему
было отказано во всяком общении с внешним миром.
Страхи Защитника не ограничились усилением охраны - они затронули
всех и вся. Комитет Народного Благоденствия еще раньше подвергся чистке.
Теперь пришла очередь Конституционного Конгресса. На другой день после
исчезновения Флозины Валёр Народный Авангард обрушился на Старую Ратушу.
На глазах у охваченных тошнотворным страхом депутатов человек двадцать, не
меньше, из их числа изобличили, арестовали и грубо выволокли из зала
заседаний. Народных избранников ужаснула не столько внезапность этой
зловещей акции или даже ее вопиющая противозаконность, сколько выбор
жертв, среди которых оказались многие, пользовавшиеся до тех пор симпатией
и безоговорочным доверием Защитника. Кто бы мог подумать, что Рендурси,
депутат от Жерюндии, один из первых проголосовавший за суд над монархом,
последует по стопам Дунуласа? И в страшном сне никому не привиделось бы
падение столь рьяных экспроприационистов, как Клессу, Данво или Женор. И
уж подавно никто не мог и помыслить о том, что гвардейцы выведут из зала
приближеннейшего из приближенных - депутата Пульпа. Сей юный политик,
несомненно, был ошеломлен более всех прочих, однако не расстался со своей
привычной невозмутимостью. Видимо, он считал, что арест племянницы Кинца
во Дерриваля вкупе с захватом в садах Авиллака малой Чувствительницы,
которую он лично преподнес Уиссу Валёру, полностью искупят бегство
Флозины. Как выяснилось, он жестоко ошибся.
На сей раз судебного фарса не понадобилось. Поскольку сам Защитник
Республики заверил своей подписью и печатью документ, изобличающий
преступных депутатов, требовалось всего лишь установить личности - и
приговор воспоследовал молниеносно. К трем часам пополудни все бывшие
члены Конгресса, раздетые донага и со связанными руками, оказались на
площади Равенства. Шерринцы были потрясены этой казнью, но обошлось без
эксцессов. Судя по всему, жертвы не успели опомниться, - внезапное падение
и смертный приговор их подкосили. Они приняли смерть покорно, как овцы. И
только юный Пульп, как рассказывали очевидцы, до конца сохранивший
невозмутимость и достоинство, поднимаясь на эшафот, произнес: "Революция,
как безумное божество древних мифов, в конце концов пожирает собственных
детей".
Все надеялись, что по завершении Весенней Бойни - так назвали чистку
Конгресса - Уисс Валёр на какое-то время угомонится. Однако это оказалось
не так. Ликвидация надуманных врагов не успокоила его - напротив, посеяла
в его душе новый, еще больший ужас. Страх Защитника явно сказывался в его
нервозной дергающейся походке, в хроническом дрожании рук и, главное, в
подозрительном взгляде, несущем гибель тем, на ком он останавливался.
Зеленые глаза, горящие негасимым огнем и казавшиеся огромными на высохшем
лице, неустанно шарили по сторонам - и те несчастные, на которых
задерживался их взгляд, могли считать себя обреченными: от них все
шарахались. Уцелевшие депутаты как могли скрывали свой ужас, а некоторые,
самые отчаянные, начали объединяться в интересах самосохранения. Если до
Весенней Бойни подозрения Уисса Валёра были совершенно беспочвенны, то
теперь против Защитника и впрямь назревал заговор.
Тем временем до шерринцев дошло, что казнь двадцати депутатов отнюдь
не умиротворила Защитника. Пошли аресты - массовые, непредсказуемые, то
был откровенный произвол. Народный Авангард забросил широкие сети, в
которые попадались люди уже и вовсе случайные. По слухам, после бегства
Флозины Валёр за двое суток арестовали несколько сотен. Жертвам, конечно,
не вели строгий счет, но одно не вызывало сомнений: все столичные тюрьмы
оказались опять переполнены - как в те времена, когда Кокотта еще только
приступила к своей великой трапезе.
Понять, чем руководствуются власти в выборе жертв, было невозможно,
однако насчет конечной цели повальных арестов сомнений не оставалось. Во
всех трех тюрьмах Шеррина задержанных подвергали допросам и пыткам, от
которых наиболее слабые умирали на месте. Увы, лишь немногим счастливцам
выпала удача мгновенной смерти; большинству арестованных предстояли
неизбежный суд и казнь.
Допрашивали круглосуточно, но вопросы оставались все те же. Знай хотя
бы один из истязуемых что-то о неуловимом Кинце во Дерривале, его планах и
местонахождении, рьяные народогвардейцы не преминули бы "расколоть"
жертву. Но никто, решительно никто не имел ни малейшего представления о
чародейном враге Защитника. Народному Авангарду так и не удалось ничего
выяснить. Время шло, и Уисс Валёр тихо сходил с ума: Кинц во Дерриваль
по-прежнему оставался загадочным невидимкой. Правда, ретивым сыщикам не
дано было знать, что теперь он далеко не так опасен, как раньше.
Лежащий на постели старик пошевелился и открыл глаза.
- Вам полегчало, мастер Кинц? - спросил Дреф сын-Цино.
- Голова просто раскалывается. Это ты, мой мальчик? Ох, в глазах все
плывет. - Кинц говорил еле слышно. Он поднял дрожащую руку к лицу: - А где
очки?
- Вероятно, остались в садах Авиллака.
Дрожащая рука потянулась ко лбу, коснулась повязки.
- А это?..
- Вам угодили камнем в голову. Рассечен висок, большая потеря крови.
- Я ничего не помню.
- Не удивительно. Вы пролежали без сознания целые сутки.
- Да? Неужто? Ну и ну. Как же я здесь очутился, мой мальчик? Не
иначе, как меня притащили сюда малышка Элистэ и мастерица Валёр. Верно?
- Нет, только одна Флозина.
- Прекрасно. Позовите ее, я хочу сказать ей спасибо.
- Она отбыла. Полагаю, в провинцию Ворв. Сорвалась, как испуганная
голубка. Я ее уговаривал, но не сумел удержать.
- И не стоило, ей требуется побыть в одиночестве, чтобы залечить
раны. Разве можно ее винить?
- Можно и нужно. Ей следовало остаться, она перед вами в неоплатном
долгу. Меня так и подмывало ее задержать.
- Ни-ни! Забудьте и думать об этом, мой мальчик. Вы поступили бы
очень жестоко, а она и без того настрадалась сверх меры.
- Переживания сестрицы Уисса Валёра меня не волнуют. Есть заботы
поважнее - например, судьба Элистэ.
- Элистэ? Ах да, пусть девочка навестит меня, мне нужно ее за многое
поблагодарить.
- Вряд ли она сможет вас навестить. Она исчезла. Так и не вернулась
из садов Авиллака. Я жду подтверждения, но, судя по тому, что мне стало
известно, прошлой ночью она наверняка попала в лапы Народного Авангарда.
Дреф говорил спокойно и ровно - как всегда, когда сообщал о большом
несчастье.
Кинц отнюдь не отличался подобной выдержкой.
- Не может быть! Ох, быть такого не может!
Старик попытался встать, но тут же, задыхаясь, упал на подушки.
- Успокойтесь, сударь. Вам предписано лежать. Вставать на ноги вам
еще рано.
- Как же такое могло случиться?
- Флозина так толком и не объяснила - ей тогда было не до того. Когда
вы потеряли сознание, наваждение с народогвардейскими мундирами
рассеялось. По просьбе Элистэ Флозина принялась его восстанавливать, и тут
появился отряд Народного Авангарда. Флозина лишь краем сознания отметила,
что Элистэ куда-то исчезла. По всей видимости, она отвлекла на себя
внимание народогвардейцев. Но какой ценой!
- Это моя вина, только моя! - У Кинца на глазах выступили слезы. -
Зачем я ее туда привел?! Но я и мысли не допускал об опасности - считал,
что мое искусство надежно нас защитит. Самонадеянный дурак! И вот теперь
Элистэ страдает из-за моей неосмотрительности, моей самоуверенности, моей
чудовищной глупости! Как же мне ей помочь?!
- Тише, мастер Кинц. Успокойтесь, соберитесь с мыслями. Бесполезно
корить себя, да и бессмысленно - только силы напрасно потратите.
- Как вы можете рассуждать так спокойно, так сдержанно? Разве вам
безразлична судьба моей племянницы? Неужели вы за нее не переживаете?
- Сейчас не время предаваться переживаниям - ни мне, ни вам. Лучше
подумаем, как ее вызволить.
- Верно, мой мальчик, вы, как всегда, правы. Простите старика, я ведь
понимаю - вам она так же дорога, как и мне. Если б у меня в голове
прояснилось! А то все спуталось и перемешалось, как в тумане. Я ничего не
вижу, это так мне мешает...
- Последствия травмы, но вы оправитесь и, будем надеяться, скоро. Что
до очков, то найдем вам другие, это проще простого. А вы тем временем
постарайтесь собраться с силами и сосредоточиться па самом главном.
Флозина Валёр бежала вместе с моими надеждами использовать ее чародейный
дар для освобождения Элистэ и Шорви Нирьена. Флозины нет, но вы-то
остались. До сих пор "Гробница" считалась неприступной. Но после того, как
я узнал, что вы можете менять внешний вид человека, у меня возникли
кое-какие идеи. Вы в силах изменить мой облик, мастер Кинц? Придать мне
внешность и голос другого лица?
- Из ныне живущих, мой мальчик? Но кого именно?
- Скажем, Уисса Валёра.
- О, понимаю. Блестящая мысль! Раньше у меня бы, конечно, получилось,
но не уверен, что справлюсь с этим в моем нынешнем состоянии. Однако
попробуем. Будьте добры, помогите мне подняться.
Дреф подхватил Кинца во Дерриваля под мышки, осторожно приподнял,
подсунул под спину подушки и поднес стакан воды. Кинц немного посидел,
собираясь с силами, затем опустил голову и начал вполголоса бормотать
что-то непонятное. Он бормотал и бормотал; от губительного для магических
чар напряжения он даже охрип, на лбу у него выступили предательские
капельки пота.
Наконец он замолк, поднял голову и открыл полные слез глаза.
- Не получается, - прошептал он. - Волшебство не дается, все усилия
тщетны. Дар покинул меня.
- Вернется вместе с новыми силами, - успокоил Дреф сын-Цино, не
позволив прорваться наружу и малейшей тени охватившего его сомнения и
глубочайшего разочарования.
- Что будет с Элистэ? Я так боюсь за нее! - расплакался Кинц, и
крупные слезы покатились по его серым щекам. - Простите меня, мой мальчик.
Ох, как же я виноват!
"Гробница" обманула ее ожидания. Из перешептываний, какие в свое
время Элистэ удалось подслушать, явствовало, что заключенные там имеют
возможность общаться друг с другом почти без помех. Для многих
Возвышенных, которым приходилось скрываться долгие страшные месяцы,
отказываясь от имени и от наследия предков, заключение отчасти позволяло
расслабиться, перевести дух. Оно хотя бы клало конец неопределенности,
страхам, притворству и одиночеству. Тут гибель последних надежд
освобождала несчастных от кромешного ужаса, и жертвы революции нередко
проводили отпущенные им перед смертью часы в относительном мире, ободряя и
поддерживая друг друга.
Но Элистэ была уготована иная участь.
Ее провели в тюрьму через боковую дверь, незаметную, если не тайную.
В нос ей ударила неимоверная вонь - тошнотворная смесь кислой грязи,
потного страха, дыма, чадящего масла и прежде всего неизбывной
застоявшейся сырости. Пахло куда хуже, чем в "Сундуке", - вероятно,
