- Мойша, ты слышал? - сказала она мужу, который у окна заколачивал
гвозди в подметку. - Люди говорят, что какой-то Чонкин расстрелял твоего
знакомого гоя.
- Да, я слышал, - вынув изо рта гвозди, сказал Моисей Соломонович. -
Это был интересный молодой человек, и мне его очень жаль.
Циля пошла разжигать керосинку, но тут же вернулась.
- Мойша, - сказала она взволнованно, - а как ты думаешь, этот Чонкин
еврей?
Моисей Соломонович отложил молоток.
- Чонкин? - повторил он удивленно. - Мне кажется, это ихняя фамилия.
- Чонкин? - Циля посмотрела на мужа, как на глупого человека. - Ха!
Он будет мне еще говорить! А как же тогда Ривкин и Зускин?
Возвратясь к керосинке, она сама себе на разные лады повторяла
фамилию "Чонкин" и в сомнении качала седой своей головой.
Чтобы как-то нейтрализовать зловещие слухи, местная газета
"Большевистские темпы" в разделе "Занимательная информация" поместила ряд
любопытных сведений. Было рассказано, например, о тритоне, пролежавшем
пять тысяч лет в замороженном виде и ожившем после того, как его отогрели;
о том, что некий народный умелец, слесарь из города Чебоксары, выцарапал
на пшеничном зерне полный текст статьи Горького "С кем вы, мастера
культуры? ". Но поскольку слухи продолжали распространяться, газета,
стремясь направить умы по иному руслу, открыла на своих страницах
дискуссию: "Правила хорошего тона - нужны ли они?". В статье под таким
заголовком лектор райкома Неужелин писал, что всемирно-историческая победа
Октябрьской революции принесла народам нашей необъятной страны не только
освобождение от власти капиталистов и помещиков, но и отвергла прежние
нормы морали и нравственности, заменив их новыми, отражающими коренные
перемены, происшедшие в общественных отношениях. Новые нормы отличаются
прежде всего четким классовым подходом. Общество победившего социализма,
писал лектор, не приемлет буржуазные правила хорошего тона, в которых
проявились принципы господства одних людей над другими. Навсегда исчезли
из обращения "господин", "милостивый государь", "слуга покорный" и прочие.
Слово "товарищ", с которым мы обращаемся друг к другу, свидетельствует не
только о равенстве между собой различных групп населения, но и о равенстве
мужчин и женщин. Вместе с тем, мы отвергаем и проявления нигилизма в
области отношений трудящихся между собой. Неужелев утверждал, что,
несмотря на новые принципы, некоторые традиционные нормы поведения должны
быть сохранены и в нашем социалистическом общежитии. Например, в
общественном транспорте (которого, к слову сказать, в Долгове отродясь не
бывало) необходимо уступать место инвалидам, людям преклонного возраста,
беременным женщинам и женщинам с детьми. Мужчина должен первым здороваться
с женщиной, но не подавать первым руку, пропускать женщину вперед и
снимать головной убор, находясь в помещении. Конечно, не обязательно
целовать дамам ручки, но проявлять внимание и чуткость к товарищам по
производству и просто к соседям необходимо. В связи с этим совершенно
нетерпимы такие пережитки прошлого, как взаимная грубость или нецензурная
брань. Недопустимо также играть на музыкальных инструментах после двадцати
трех часов. Приведя ряд отрицательных примеров, автор заканчивал статью
мыслью, что взаимная вежливость является основой хорошего настроения, от
которого, в конечном итоге зависит производительность нашего труда. А
поскольку от нашей работы в тылу зависит победа на фронте, решающий вывод
напрашивался сам собой.
На некоторых статья произвела сильное впечатление.
Между прочим, в то время в городе Долгове среди прочих проживали два
весьма заметных гражданина. За давностью лет уже никто не помнит их имен,
званий и должностей. Старожилы рассказывают, что это были два чудоковатых
субъекта, которые летом в соломенных шляпах, а зимой в серых папахах
встречались на площади Коллективизации и не спеша прогуливались по улице
Поперечно - Почтамтской от площади до колхозного рынка и обратно. Во время
прогулок они вели беседы шепотом и с оглядкой на самые актуальные темы.
То, что они в разгар военных действий находились в Долгове, а не в
действующей армии, заставляет предположить, что они были непризывного
возраста.
Вечером того же дня, когда вышла газета со статьей Неужелева, эти
мыслители, встретившись, как обычно, на площади, приветствовали друг друга
легким поднятием шляп.
- Ну что вы на это скажете? - с места в карьер спросил Первый
Мыслитель и тут же крутанул головой налево, направо, назад и опять налево,
направо, чтобы убедиться, что никто не следит и не подслушивает.
Второй Мыслитель не стал спрашивать, на что на это. В результате
постоянных общений они научились понимать друг друга с полунамека. Второй
Мыслитель тоже совершил как бы ритуальное вращение головой налево,
направо, назад и сказал:
- Ах, бросьте! Надо же им чем-то заполнять газетную площадь. больше
не о чем писать?
Немцы захватили Прибалтику, Белоруссию, Украину, стоят возле Москвы,
в районе тоже полная неразбериха: урожай не убран, скотина без корма,
где-то орудует банда какого-то Чонкина, а в районной газете не о чем
больше писать, как о хороших манерах?
- Бросьте, - повторил Второй Мыслитель. - Какому-то лектору взбрело в
голову...
- Вот тут-то вы и ошибаетесь! - радостно взвизгнул Первый Мыслитель.
Это была его коронная фраза. В каждом споре со своим собеседником он с
замиранием сердца ждал именно такого момента, чтобы сказать: "Вот тут-то
вы и ошибаетесь!"
- Ни в чем я не ошибаюсь, - недовольно проворчал его собеседник.
- Уверяю вас, ошибаетесь. Поверьте мне, я хорошо знаю эту систему. У
них никому ничего не взбредет в голову без указания свыше. Здесь все
сложнее и проще. Они наконец-то поняли, - Первый Мыслитель крутнул голвой
и понизил голос, - что без возврата к прежним ценностям мы проиграем
войну.
- Из-за того, что не целуем дамам ручки?
- Да-да! - вскричал Первый Мыслитель. Именно из-за этого. Вы не
понимаете элементарных вещей. Сейчас идет война не меду двумя системами, а
между двумя цивилизациями. Выживет та, которая окажется выше.
- Ну, знаете! - развел руками Второй Мыслитель. - Это уж слишком.
Когда-то гунны...
- Что вы мне говорите про гуннов? Вспомните Македонкого!..
И тут пошло! Гунны, Александр Македонский, война с филистимлянами,
крестовые походы, переход через Альпы, битва при Марафоне, штурм Измаила,
прорыв линии Мажино...
- Вы не понимаете! - размахивал руками Первый Мыслитель. - Между
Верденом и Аустерлицем большая разница!
- А что вы мне со своим Аустерлицем? Вы возьмите Трафальгар!
- Заберите его себе!
Так по дороге от площади до рынка и обратно они проспорили несколько
часов подряд, размахивая руками, останавливаясь, понижая и вновь повышая
голос. К единому мнению они не пришли, но зато подышали воздухом, что, как
известно, приносит организму большую пользу. Разойдясь далеко за полночь,
оба потом долго не спали, перебирая в памяти подробности разговора, и
каждый при этом думал: "А вот завтра я ему скажу..."
Достаточно сильное впечатление статья о хороших манерах произвела и
на других жителей города. Старая учительница в полемической заметке "А
почему бы и нет?", отдавая должное классовому подходу, утверждала тем не
менее, что целовать руки дамам не только можно, но и нужно. "Это, - писала
она, - красиво, элегантно, по-рыцарски". А рыцарство, по ее словам,
является неотъемлемой чертой каждого советского человека. С резкой
отповедью учительнице в заметке "Еще чего захотели!" выступил знатный
забойщик скота Терентий Кныш. Для чего же, писал он, рабочему человеку
целовать руки какой-то даме? А что, если у нее руки не мыты, или того хуже
- чесотка? "Нет уж, извините, - писал Кныш, - скажу вам с рабочей
прямотой: если у вас нет справки от доктора, я целовать вам руки не буду".
Местный же поэт Серафим Бутылко разразился длинным стихотворением "Я
коммунизма ясно вижу дали", не имевшим, впрочем, прямого отношения к теме
дискуссии.
Подводя итоги дискуссии, газета поблагодарила всех, принявших в ней
участие, пожурила учительницу и Кныша за крайности и в конце концов
заключила, что само существование столь различных точек зрения по данному
вопросу свидетельствует о серьезности и своевременности поставленной
Неужелевым проблемы, что от нее нельзя отмахиваться, но и решить ее тоже
непросто.
Пока газета отвлекала население, руководители района, перебрав все
возможные версии, пришли к выводу, что Чонкин скорее всего командир
немецких парашютистов, которые высадились в районе, чтобы дезорганизовать
работу тыла и подготовить наступление войск на данном участке.
Не зная, что делать, районное начальство кинулось в область, область,
в свою очередь, обратилась к военным властям. На ликвидацию банды Чонкина
(так называемого Чонкина, говорилось в секретных документах) была брошена
снятая с отправляющегося на фронт эшелона стрелковая часть.
Сгущались серые сумерки, когда полк, соблюдая все правила маскировки,
подошел к деревне Красное и окружил ее. Два батальона перекрыли с двух
сторон дорогу, третий окопался вдоль огорода (с четвертой стороны была
естественная преграда - речка Тепа).
Выслали двух разведчиков.
26
Арестовать даже весь личный состав районного Учреждения было для
Чонкина делом не сложным. Основные трудности возникли потом. Известно, что
каждый человек время от времени имеет обыкновение спать. Во время сна он
теряет бдительность, и этим могут воспользоваться те, кому выгодно.
Нюра стала подменять Чонкина на посту, но ей это тоже давалось
непросто, потому что обязанностей почтальона с нее никто не снимал. Да и
хозяйство оставалось на ней.
Кроме того, выяснилось, что работники Учреждения, как и простые
смертные, отправляют естественные потребности по нескольку раз в день.
Причем эти самые потребности у них почему-то возникают у каждого в разное
время. Еще ничего, когда Нюра на месте. Пока Чонкин водит очередного
желающего, Нюра сторожит остальных. Но когда Нюры нет или когда она спит,
другие могут сбежать, хотя рукику каждого связаны. Сперва Чонкин выводил
всех сразу каждый раз; потом придумал иначе. Нашел на сеновале старый
ошейник, привязал к нему крепкую веревку. Проблема была решена
окончательно и бесповоротно. Хочешь по нужде, подставляй шею и будь
свободен в пределах длины веревки. Тем более что зимняя уборная находится
тут же на скотном дворе, отделенная от основной части избы узеньким
коридором. (Потом свидетели показывали, что, как бывало ни заглянешь в
окно, всегда видишь одну картину: Чонкин сидит на табуретке возле
полуоткрытой двери, в одной руке держит оружие, в другой - намотанная на
запястье и натянутая веревка.)
Но тут возникла новая трудность. И без того скудный запас Нюриных
продуктов резко пошел на убыль. Оказалось, что работники Учреждения и
поесть любят не меньше всех остальных групп населения. Нюра поначалу
стойко переносила все тяготы и лишения воинской службы, но однажды все все
же не выдержала.
Однажды в обычное время она вернулась домой. Солнце клонилось к
закату, но до вечера было еще далеко. Чонкин с винтовкой в руках сидел,
как всегда на табуретке возле двери, прислонившись спиной к косяку и
вытянув ноги. Пленники располагались на своем месте в углу. Четверо на
полу резались в дурака, пятый ждал очереди, двое спали, разделив
